Превращение религиозного субъективизма в приверженность к фашизму происходит не в языке политики. Слишком осторожный, чтобы затрагивать нечто такое, прочное как американские конституционные права, Томас ограничивается своей собственной ограниченной псевдопрофессиональной сферой — церковными вопросами. Его отношение к проблемам церкви, хотя никогда полностью не выраженное и в некоторой степени сбивчивое, является, так сказать, косвенной моделью того, что он хотел бы втайне видеть осуществленным в американском народе. Он сообщает своим слушателям тоталитарные догмы веры, дискутирует с ними о делах церкви и оставляет на их усмотрение их перевод в резкие политические выражения. Его антагонизм по отношению к этаблированным устоявшимся деномина-циям является теологическим средством, которое позволяет ему воздвигнуть свою модель якобы чисто религиозного характера. Когда Томас атакует «приверженность к партии» и «отсутствие единства» во имя духа деноминации, тогда превалирует трюк «единство»: «Я верю, что дни деноминации прошли, что не будет никакого дальнейшего прогресса в смысле деноминации, и я напоминаю о баптистах, о конгрега-ционалистах, пресвитерианцах, но послушайте, сегодня можно наблюдать, как распространяется живое христианство гланым образом благодаря радио». Контраст между «жизненностью» и «духом деноминации» не менее характерен, чем утверждение, что оживление приписывается радио, централизованному техническому средству, которое неразрывно связано с современной монопольностью общественных средств коммуникации. Болтовня об «оживлении» соответствует идее, что существующие деноминации якобы перестали быть живыми силами благодаря простой институци-онализации. другими словами, массы потеряли свою веру в те фундаментальные и рациональные религиозные учения, без которых протестантство не может быть понято. «Ты знаешь, мой друг, организованная религия, которая отрицает сверхъестественную волю, будет постоянно преследовать сверхъестественное, и у тебя там по ту сторону мертвая вера, которая отвергла сверхъестественное в Боге, и так как они это сделали, они преследуют твоего Бога и моего Бога до смерти.» Истолковывать подобное религиозное высказывание в смысле двухпартийной системы и высочайшей идеи о нации, по-видимому, для слушателей Томаса не трудно. После таких запутанных словоизвержений Томас должен был, если бы он действовал логично, требовать усиленных законных принудительных мер против анархических измышлений, которые он бепрестанно заклинает. То, что происходит абсолютно противоположное, является характерным для фашистской пропаганды извращением. Если он жалуется на беззаконие, коррупцию и анархию, то он ополчается не только против любого «легализма», но и нападает на закон вообще и поступает точно как фашисты с трюком «воющего волка», который всегда применяется, когда централизованное демократическое правительство проявляет признаки силы. Их болтовня о диктатуре правительства является лишь поводом для подготовки своей собственной диктатуры. Позиция Томаса по отношению к закону весьма амбивалентна: он протестует против существующего беззакония и против существующих законов, чтобы подготовить психологическую почву для различных «незаконных» предписаний. «Дела идут неправильно в этой стране, потому что мы забыли Бога и его справедливый закон. Мы топтали ногами его заветы и его божью волю и вместо этого мы издали бесчисленное множество человеческих постановлений. Сегодня нет недостатка в законах, мои друзья. Это — величайшая эпоха законодательных постановлений, которая когда-либо была в истории нашей страны, чтобы регулировать поведение людей. Законов, изданных светскими правительствами, насчитывается 32 миллиона. В 1924 году было принято 10 тысяч новых законов в законодательстве отдельных штатов и правительстве США; в.1928 г. их было 13000, а в 1930 г. — 14000, а в последние два года эти цифры увеличились во много раз в результате Нового курса, который властвует над правом. Однако величайшая эпоха законов является также эпохой величайшего беззакония. Статистика преступности показывает, что преступления увеличиваются в размерах, что не может не беспокоить. Непосредственные расходы, вызванные в этой стране преступностью, достигли суммы 15 миллиардов долларов в год.» Эти цифры, конечно, взяты с пололка. Нет ни документов, подтверждающих 32 миллиона законов, изданных «светским правительством» (что бы под этим ни подразумевалось), ни малейшего подтверждения астрономической «суммы расходов на преступность» в Америке. Спекуляция с фантастическими цифрами — распространенная привычка национал-социалистов: якобы научно подтвержденная точность приведенных цифр успокоит недовольство против скрытой за ними лжи. «Точностью заблуждения» можно было бы назвать эту тактику, свойственную всем фашистам. Фелпс, например, оперирует похожими абсурдными числами о притоке беженцев в Америку. Так как они внушают общее чувство грандиозности, которое легко перенести на говорящего, они годятся, кроме того, в качестве психологического стимулятора. Подчеркивание инстинкта в противоположность разуму у Томаса идет параллельно с подчеркиванием спонтанной реакции на законы и постановления, чем он способствует духу «дела» против защиты, которой пользуется меньшинство благодаря любому законному порядку. Косвенно его антилегалистическая и антиинституциональная позиция ясно проявляет себя в экзальтированном восхищении женщинами. Выберем один пример среди многих: он хвалит неконвенциональный дух Марфы, этой святой с практической жилкой, чем молча осуждает сферу конвенции и одобряет позицию, которая в контексте его речей звучит деструктивно, хотя она в своем высшем смысле может быть действительно превосходит конвенционализм. Неконвенциональное поведение, в конце концов, значит у Томаса быть готовым нарушить закон. «Когда она услышала, что пришел Иисус, Марфа пошла, чтобы его увидеть. Не было принято, чтобы женщина шла встречать мужчину, но Марфа, благослови Бог ее дух и ее душу, была неконаенциональной. Она отказалась поддерживать глупый обычай, который подавлял проявление ее любви и преданности.» Официально Томас защищает дом и семью и рьяно преследует тех, которые якобы желают «легализовать аборт». Но эти высказывания весьма близки кодексу половой морали, который ввели нацисты. Внешне выступавшие за освященные старые институты этой морали, они тем не менее, поддерживали половые связи с несколькими партнерами, поскольку это вело к увеличению числа «фольксгеноссен». Когда Томас нападает на закон и конвенцию, у него на уме не свобода, а подчинение индивида не независимым законным и моральным постулатам, а прямому приказу тех, кто имеет власть, кто может обойтись без объективных директивных идей. Томас хвалит любовь Марфы, чтобы замаскировать идею следования приказу, который в действительности не привел бы ни к чему другому, кроме как к ненависти.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Антиинституционный трюк» з дисципліни «Хрестоматія по соціології»
