Риторика авторской песни шестидесятых – семидесятых годов
В выработке новой символики в шестидесятые – семидесятые годы, как это уже неоднократно случалось в истории русского политического языка, ведущую роль сыграло художественное слово, но не столько проза, сколько авторская песня. Ее влияние на общественные представления, словесность, риторику трудно переоценить. Правда, песня эта неоднородна. Громадное большинство бардов выступило певцами советского сентиментализма, глухой оппозиционности, эскапизма. Созданные ими общие места не имеют большого значения для политической риторики, скорее это художественный памятник эпохи. К политической сфере имеет отношение лишь подчеркнутая неофициальность, переходящая в асоциальность. Однако по сравнению с сентиментализмом девятнадцатого века в этом не было ничего нового, за исключением, пожалуй, мотива несколько условного, «гриновского» мужества, привнесенного в традиционную поэтику дружбы. Особое место в авторской песне занимало творчество Александра Галича, продолжавшее антикультовскую тему, переросшую в активное неприятие советской действительности, и сатирические песни Ю. Кима, а также некоторых других бардов. В этих песнях оппозиция явно перерастала фронду. В них утверждалось представление о ценности личности, о личной ответственности человека за все происходящее, о преодолении конформизма. Все это пополнило запас общих мест будущей риторики демократов. Сильной стороной этих песен был их сатирический пафос, довершивший разрушение официальной пропаганды, которая вызывала у авторов-бардов нескрываемое отвращение: «Что ни день фанфарное безмолвие славит многодумное безмыслие» (Галич). Сатирические песни утратили свою риторическую (но, разумеется, не художественную) актуальность в годы перестройки и в последующий период, когда объекты их сатиры изменились, утратили четкость облика, а частично и исчезали. Поэтому позитивная сила этих песен и их влияние на будущее словесности не идет ни в какое сравнение с тем, что сделали два ярчайших представителя авторской песни – Булат Окуджава и Владимир Высоцкий. Творцом новой символики в силу особенностей своей поэтики и своего таланта выступил Булат Окуджава. Русь Советскую, с ее грубо раскрашенным фасадом и темными глубокими дворами, куда не проникала общественная рефлексия, он заменил совсем иной страной – «арбатским двором». Арбатский двор – это, по сути дела, новая урбанизированная культура – Городская Русь, населенная не мифологическими Корчагиными и не «придавленными убогим бытом обывателями», но своими «королями». Окуджава учил видеть в обыденном возвышенное и вечное. Фактически, он открыл новую страну, из которой не надо было убегать, но в которой можно было жить, находя и оберегая высшие ценности человеческого бытия, простые истины. «Совесть, благородство и достоинство – вот оно святое наше воинство». Владимир Высоцкий – единственный автор художественных текстов советского периода, получивший всенародное признание. В его мире живут агрессивные газетные штампы, одурачивающие доверчивого обывателя, и вечные истины русской жизни, спрятанные в штампах иного рода – пословицах и поговорках. При этом Высоцкий – один из немногих русских поэтов, мыслящих риторически. Его сюжеты при всей искренности и эмоциональном напряжении глубоко продуманы, рационалистичны. Более того, громадное большинство его баллад построено по риторической схеме. А по обилию риторических фигур он оставляет за собой всю русскую словесность. Не мудрено, что Высоцкий обогатил русский язык многими идиомами, способствовал закреплению многих общих мест. Окуджава и Высоцкий – поэты новой страны, сложившейся в тридцатые – сороковые годы вследствие великой урбанизации (раскрестьянивания) и всеобщего среднего образования. Эта страна не имела своих идеологов. Официальная идеология не контролировала ее, была для нее внешней, просмотрела ее появление. Она предлагала символику, а общество ее не принимало. Подтверждение тому – волна анекдотов о Василии Ивановиче. Горожанин, окончивший десятилетку, уже с некоторым удивлением и отстраненностью взирал на плакат, где рабочий с газетой, крестьянин с вилами и народный интеллигент в очках сокрушали русское офицерство и духовенство. Горожанин никак не мог отождествить себя с Василием Ивановичем, он мыслил себя по меньшей мере «адъютантом его превосходительства». Но и оппозиция не спешила освоить новую страну. Критика действительности с крестьянских позиций, уходящих корнями в фольклор, была и того меньше понятна новому горожанину. И если русская деревня была для него экзотикой, то еще большей экзотикой был для него совершенно неизвестный и чужой запад. Поэтому ни западники, продолжавшие эксплуатировать некий вымышленный «Зурбаган», ни деревенщики, упивавшиеся исчезнувшими диалектизмами, не могли стать и не стали идеологами новой страны. Место осталось вакантным. Идеологом сможет стать лишь тот, кто даст обществу жизнеспособную символику. Окуджава и Высоцкий сделали в этом направлении первые шаги. Окуджава учил видеть вечное, Высоцкий – национальное. Будущее, надо полагать, за риторикой Городской Руси.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Риторика авторской песни шестидесятых – семидесятых годов» з дисципліни «Політична риторика»
