Стиль современной устно-письменной речи сложился под сильным влиянием сначала художественной прозы и публицистики, а позже — массовой информации и документа. Если оратор прежних времен, обращаясь к аудитории, стремился обосновать свои мысли рационально, подчеркивая в речи и вынося на суд аудитории логическую и понятийную структуру каждой отдельной мысли, то писатель-художник и литературный критик, создавая образ автора, напротив, стремится за разговорно-интимной интонацией речи и ее образным строем скрыть логико-смысловую структуру мысли, которая подвержена критической оценке и к тому же далеко не всегда совершенна. Так, со второй половины XIX века вырабатывается современный стиль ораторской и публицистической прозы, для которого характерны отказ от периодического строения речи, относительно краткая фраза и изложение, в котором не выражены или слабо выражены логико-смысловые связи между отдельными мыслями. q Уже в речах архиепископа Амвросия Ключарева, замечательного проповедника и церковного публициста второй половины XIX века, заметно сильное влияние художественной и научно-популярной прозы этого времени. Период в его классической форме уступает место прозаическому изложению мысли, но логико-смысловая структура речи сохраняется: фразы связаны союзами, союзными словами или специальными словами-коннекторами (отмечены жирным шрифтом), фигурами диалогизма и развитыми пунктуационными средствами. Фразы примыкают одна к другой, создавая сплошную плавную речь. И весь текст речей и статей архиепископа Амвросия предстает как единое последовательное рассуждение, части которого вытекают одна из другой. “Трудно и для зрелого человека в каждом частном случае с уверенностью определить, к какому исходу ведет то или другое решение; тем более это трудно для молодости. Но Господь, даровавший свободу человеку при сотворении его и восстановляющий ее после его падения, указал путь жизни в виде общего закона, или начала, из которого при нашем размышлении должно исходить определение каждого частного случая нашей жизни. B чем же состоит этот закон? “Чтобы ты любил, — продолжает Моисей в указанном нами наставлении, — Господа Бога твоего, слушал глас Его и прилеплялся к Нему; ибо в этом жизнь твоя и долгота дней твоих” /Втор.30:20/. Итак, второе условие правильного направления нашей свободы есть тщательное определение, — согласно ли принимаемое нами решение с волею Божией. А так как не на всякий отдельный, более или менее важный, случай нашей жизни тотчас можно найти ясное указание в Законе Божием, то Моисей и говорит: “прилепляйся к Нему,” то есть входи во внутреннее общение с Богом молитвою, сердечным желанием, любовию, и Он скажет волю Свою в твоем сердце и совести и укажет путь жизни. Берегись, юноша, необдуманно поддаваться ныне обычным, шумным движениям и порывам легкомысленных сверстников, кто бы они ни были, столь же неопытных, как и сам ты; не отдавай никому своей свободы, за которую ты один отвечаешь; а в трудных обстоятельствах уединись, призови в сердце своем единого непогрешительного советника — Господа Бога твоего, и Он вразумит тебя, как поступить и кого держаться. Одно это движение души к общению с Богом мгновенно освободит твое воображение и сердце от обольщения и твой разум от увлечения; все силы души твоей возвратятся в твое обладание и ты будешь в состоянии направлять их куда должно.” Амвросий, архиепископ Харьковский. q В ораторской прозе и публицистике К. Π. Победоносцева, которая создавалась примерно в то же время, заметно стилистическое сходство с творчеством архиепископа Амвросия, но из приведенных примеров можно видеть, что средства логико-смысловой связи в тексте К. Π. Победоносцева уступают место лексическим связям за счет повтора и воспроизведения ключевых слов и значений, длинных сложных предложений; изложение сохраняет плавность и связность, даже более тесную, чем в речи владыки Амвросия. Но у К. Π. Победоносцева сильнее чувствуется художественно-литературный образ автора. “Объективный” монологический стиль изложения, в котором отсутствуют фигуры диалогизма, наряду с оценочной лексикой и повествовательной формой изложения, приводит к тому, что речь автора сливается с речью читателя. А это и является характерным признаком стиля художественной литературы. Такой текст уже не произносится, а читается с трибуны для избранной и внимательной публики. “Посреди таких явлений и воздействий возрастал и образовался будущий Император. И вместе с тем вырастала и укреплялась в народе вера в Него, оправдавшаяся в течение всего 13-летнего Его царствования. Для крепости правления нет ничего важнее, нет ничего дороже веры народной в своего правителя, ибо все держится на вере. Что бы ни случилось, — все знали и были уверены, на что, в важных случаях государственной жизни, даст Он отрицательный и на что положительный ответ из Своей русской души. Все знали, что не уступит Он русского, историей завещанного, интереса ни на польской, ни на иных окраинах инородческого элемента, что глубоко хранит Он в душе Своей одну с народом веру и любовь к Церкви Православной, понимая все ее воспитательное значение для народа, — наконец, что заодно с народом верует Он в непоколебимое значение власти Самодержавной в России, и не допустит для нее в призраке свободы гибельного смешения языков и мнений.” К. Π. Победоносцев. q В судебной речи мы видим сходное построение мысли. Но судебная речь по необходимости предполагает диалогизм, потому что обвинитель или защитник, обращаясь к составу суда, который выносит вердикт, и одновременно к широкой публике, должен отделить свою позицию от позиций оппонента, подсудимого, свидетелей, присутствующей публики, судьи и коллегии присяжных. Судебный оратор использует различные приемы связи мыслей. В зависимости от того, какую часть речи он строит, ритор будет либо подчеркивать формальные логико-смысловые связи в тексте, либо в изложении материала (как в примере) создаст плавные переходы от одной мысли к другой, выстраивая единый эмоционально-этический образ речи. В тексте мы видим формулировку положения аргумента — зачин (выделен курсивом). Положение раскрывается в последующих фразах посредством не просто сообщения данных, но их истолкованием, в котором особую роль играет отбор слов и последовательная связь предложений с их коммуникативным членением. Это изложение фактического материала на самом деле содержит рассуждение, логическая структура которого не выявлена словами-связками, но видна из содержания фраз. Последняя фраза представляет собой заключение рассуждения, подтверждающее положение и содержащее переход к последующему изложению. “Подробности настоящего дела кратки и немногосложны. Они состоят из откровенного рассказа самого обвиняемого и шести свидетельских показаний. И все-таки они с замечательной ясностью и силой рисуют перед нами многолетнюю и глубокую драму человеческой жизни. Я не понимаю только, почему неискренними считает объяснения обвиняемого г. прокурор. Право, я редко встречал такую прямоту, такое мужество в передаче обвиняемым каждого факта, каждого события, какие желал бы знать u установить даже против него суд. Не вижу я и той озлобленности и жестокосердия, какие находит в душевном состоянии его г. обвинитель в роковой для него день 21 июня. Свидетели говорят совсем о другом: что всегда, вне случаев опьянения покойной, Киселев нежно любил жену, “души в ней не чаял,” как выражается свидетель Тальникова, а после события свидетель Иван Киселев находит его на завалинке своего дома горько плачущего, окруженного своими детьми, которым он говорил, указывая на брата: “Вот вам теперь отец, — а на его жену: вот мать... Только не проклинайте своего отца!” Вот настроение человека в первые моменты после события. Можно ли говорить о какой-либо дикости, жестокосердии в те минуты с его стороны? Нет, я думаю, тогда произошло раздвоение, в нем померк под давлением роковых событий — горя, отчаяния, стыда, душевных мук — бодрый, мягкий, любящий человек и вырвалась наружу гневливая воля оскорбленного и негодующего мужа...”
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Строение фрагмента в современной публичной речи» з дисципліни «Курс російської риторики»
