Информация о том, что военная ядерная программа Ирана имеет пакистанские корни, была воспринята Натаном Щаранским без эмоций. Точнее, никак не была им воспринята. Пропущена мимо ушей. Проигнорирована. На нее был задвинут болт такого размера, который мог пригодиться в качестве крепления на Бруклинском мосту. Коротышка с большими амбициями «Толик» Щаранский, бывший узник Сиона, лидер «русской» партии «Исраэль баалия», член только что пришедшего к власти правительства Биньямина Нетаньяху, человек, отвечавший за внешнюю политику Израиля, находился в Москве не для того, чтобы выслушивать сказки о пакистаноиранских ядерных связях. Он точно знал, что проблема Израиля в отношениях с Ираном – это не мифический «пакистанский след», а Бушер. Русские строили в Бушере ядерную станцию. Они должны были отказаться от контракта. В этом была его задача. Его миссия. Цель его визита. И для того чтобы добиться этой цели, он давил, настаивал, требовал. С нулевым результатом – но это только подбадривало. Его сбивали с толку. Утверждали, что бушерский проект будет реализован под контролем МАГАТЭ. Пытались объяснить, насколько этот контракт важен для российских атомщиков. Рассказывали об отрасли, находящейся на грани краха. О моногородах, которые не слишком выгодный с экономической и безумно сложный с технологической точек зрения проект Бушера спасал от голода. Пытались говорить об альтернативных западных проектах, предоставление которых России могло быть поводом для пересмотра соглашений с Тегераном. Давали гарантии. Взывали к разуму и совести. Предложили подписать беспрецедентное российскоизраильское соглашение по ядерной безопасности, которое выводило обе страны в этой области на уровень стратегического партнерства, полностью исключавший возможность утечек ядерных технологий военного назначения из России во враждебные Израилю страны. Соглашение одобрили Борис Ельцин и Виктор Черномырдин. Против него не возражал Евгений Примаков. Ему дали положительную оценку руководители российских спецслужб. Такое соглашение кто угодно подписал бы с закрытыми глазами. Но только не Щаранский, который понимал: его обманывают. Отводят глаза. Отвлекают от Бушера. Он отказался. Или Россия не будет строить Бушер, или он не подпишет никаких соглашений. Да и вообще, еще вопрос, кому такое соглашение больше нужно. Не надо говорить с ним о компенсациях – не его тема. Обсуждать ее он не уполномочен и считает разговор о компенсациях очередной уловкой. Никто ничего никому компенсировать не будет. Ни Израиль. Ни Америка. В конце концов, он, конечно, пользуется некоторой популярностью в американском истеблишменте и готов поговорить с кемнибудь, но ответ, скорее всего, будет отрицательным, и, честно говоря, он это понимает. Российская сторона, конечно, разочарована и обескуражена таким подходом, но это не его, а российская проблема – с его точки зрения. Кроме того, он на самом деле, как и весь Запад, к которому Щаранский причислял если не весь Израиль, то себя лично, не понимал, зачем давать России, которая, судя по всему, находилась на последней стадии коллапса, какието гарантии и тем более платить какието компенсации. Эта страна могла распасться в любой момент. Она практически потерпела поражение в развязанной по инициативе кремлевского начальства локальной гражданской войне в Чечне. Управлялась не столько правительством, сколько группой олигархов. Стояла на грани дефолта. Не могла справиться с террористами. Да и вообще, с учетом размера внешнего долга и состояния экономики, должна была быть благодарна за любое внимание извне, даже негативное, а не выкобениваться и ставить какието условия. В свете добровольно взятой им на себя высокой миссии борьбы с Бушером информация о Пакистане раздражала. В первую очередь тем, что отвлекала от главного, и тем, что это наверняка была дезинформация, обычная неуклюжая дезинформация, слепленная «на коленке» КГБ, подсовываемая через «правильный» источник и призванная завлечь его на ложный путь, ослабив давление на главном направлении. Он согласился встретиться в своем гостиничном номере в «Президентотеле» с человеком, который затронул эту тему, не предполагая, что тот будет говорить именно об этом. Возможно, если бы знал, о чем пойдет речь, то отказался бы от встречи. Но она уже шла, и единственное, что он мог придумать – быстро и жестко, в присущем ему уверенном стиле закрыть вопрос. Он его и закрыл, указав на несвоевременность дискуссий по Пакистану, Китаю и любой другой теме, касающейся иранской ядерной программы, кроме Бушера. Указал на то, что понимает и ценит искренность собеседника – истинного патриота еврейского народа и еврейского государства. Что помнит старые времена, когда он только что вышел на свободу и его встречали молодые московские еврейские активисты, включая его сегодняшнего собеседника. Что Российский еврейский конгресс, в котором тот является председателем совета директоров, организация в Израиле уважаемая и советы ее руководства будут всегда выслушаны и приняты с благодарностью. Что занимающиеся Ближним Востоком эксперты института, которым руководит собеседник, – люди, несомненно, профессиональные. Возможно, даже слишком профессиональные. Что собеседник, в качестве президента института, несомненно, верит своим экспертам. Возможно, слишком верит. И у него, Щаранского, человека, много что видевшего в этой жизни, в том числе от организации, являющейся явным источником предоставленной ему информации, нет ни малейшего желания этой информации доверять, эту информацию проверять или иным способом тратить на нее свое крайне дорогое время. Конец деловой части – начало светской беседы с воспоминаниями о добром старом прошлом и приветами общим знакомым. Многокомнатный престижный номер в «Президентотеле», горбачевском монстре красного кирпича на огороженной территории, главной ценностью которого была охрана, не пропускавшая с улицы посторонних, что гарантировало сравнительно незначительное присутствие в холле уголовников и девушек легкого поведения, был полон народу. Общество, как писал по совершенно другому поводу Булгаков, было смешанное. Свита министра включала активистов партии ИБА и неизменного Рому Полонского, состоявшего при Щаранском на протяжении всей своей и Щаранского карьеры. Израильтян из московского посольства – сотрудников службы безопасности, мидовцев из «Мисрад ахуц» и отвечавших за контакты с местными евреями представителей «Лишки» – «Конторы по связям». Какихто неизвестных. Общую знакомую министра и его гостя по временам «отказа» Наташу Сегев – теперь руководителя израильского культурного центра в Москве. Пожалуй, именно она, организатор сегодняшней встречи, была единственной, кто всерьез выслушал рассказ о пакистанских ядерных контактах с Ираном. К сожалению, она могла только назначить встречу. Заставить Щаранского задуматься о чемто, что не укладывалось в его картину мира, она не могла. Судя по рассказам людей, которые его хорошо знали, это вообще было под силу единственному человеку, и человеком этим была его жена. Но это был явно не тот случай. На дворе стояло начало второй половины 90х годов. Только что созданный РЕК был крупнейшим благотворительным фондом и самой влиятельной еврейской организацией России – миллионы долларов складывались в десятки миллионов, причем тратились они большей частью на дело. Встречи с президентами Соединенных Штатов, России, Франции и Израиля, премьерминистрами Великобритании, России и Израиля, канцлерами Германии и королями, стоявшими во главе европейских и арабских монархий, создавали ощущение того, что в этом мире возможно все. Американские миллиардеры и российские олигархи, генеральный секретарь ООП и высшие чины ООН, министры и генералы, дипломаты и ректоры университетов сменяли друг друга в офисе автора. Россия была еще совсем новенькая – точно по Киплингу. Элита училась носить смокинги и вести себя за границей. Бизнесы открывались и прогорали с головокружительной быстротой. Чиновники еще не стали бизнесменами и относились к бизнесменам с пиететом: иногда как к партнерам, иногда как к врагам. Пресса была абсолютно свободна, хотя журналистов периодически убивали. Телевидение могло обрушить или создать карьеру. Организованная преступность и занимавшаяся ей милиция еще не стали единым целым. Наиболее продвинутые бандиты только начали становиться мэрами, парламентариями и губернаторами. Парламент пока был местом для дискуссий, хотя некоторые из них навевали мысли, что лучше бы он был чемнибудь другим. Для когото время развала и анархии. Для когото время надежд и свободы. Тебя могли уничтожить – но ты говорил и делал, что хотел. Отношения России с Израилем развивались бешеными темпами. Сотни тысяч эмигрантов составили костяк «Большой алии», обустраивая страну, которая до их приезда уже смирилась было с практически неизбежной левантизацией. Никто еще не верил в «израильское экономическое чудо», но процесс пошел. Огромная, богатая ресурсами и технологиями страна с развитой промышленностью и наукой, еще не разваленным образованием и неплохой медициной впервые в истории оказалась в буквальном смысле за их плечами. У них никто не отбирал дипломы и квартиры. Они могли уезжать и возвращаться. Их никто не позорил на собраниях и не исключал из партии – да и партии, из которой их могли исключить, больше не существовало, как не существовало страны, которой она коекак правила несколько десятков лет. Директора их заводов и научноисследовательских институтов видели в них стратегический ресурс развития, источник потенциальных инвестиций и своих представителей за границей – которыми многие из них, в конечном счете, на самом деле стали. Посольство Израиля вернулось в особняк на Большой Ордынке – сухощавый разведчикджентльмен Арье Левин стал первым израильским послом в СССР и России. Посольство России разместилось в доме на ХаЯркон – толстый экстравагантный усач, журналист и жизнелюб Александр Бовин стал первым советским и российским послом в Израиле. Авантюристы всех мастей, почуяв перспективу освоения больших денег, появившихся в России, или привлеченные советской легендой об Израиле как центре западных финансовых и властных институтов, взапуски носились между Москвой и ТельАвивом. Наперегонки с ними между двумя странами перемещались в поисках новообращенных и финансовых дотаций от «новых русских» и «новых евреев» раввины и христианские священники всех мыслимых деноминаций, среди которых представители Русской православной церкви, ограниченные ее статусом, занимали отнюдь не первое место. Весь этот кочующий Вавилон подпитывало наслаждение от падения «железного занавеса», запаха свободы и предвкушения светлого будущего. История кончилась, и Френсис Фукуяма об этом написал – не без выгоды для издательства и собственной популярности. Израиль стал Меккой для российской элиты, которая эшелонами летела на Святую землю – посмотреть. Запретный плод сладок: летели все. Криминальные авторитеты в надежде оторваться и затеряться. Ночные бабочки за прибылью и фантастической мечтой удачно выйти замуж. Либералы и западники потому, что для них Израиль был символом свободного мира. Евреи к родственникам и присмотреться «на будущее». Антисемиты и «патриоты» – взглянуть в «лицо врага». Мусульмане из любопытства. Православные – причаститься благодати, пока ее опять не закрыли на четверть века. Начальники – прогуляться на халяву. Именно в это время российские дипломаты начали повторять, как мантру: «Лучший визит – несостоявшийся визит». Обратное движение было не менее активным. Россия, толькотолько начавшая оправляться от распада Советского Союза и еще не думавшая о «вставании с колен», оказалась хлебным местом для высокопоставленных визитеров с Запада в целом и из Израиля в частности. Огромные состояния, обладатели которых тратили свои деньги с легкостью, до них доступной разве что американцам, роскошные отели и красивые девушки, невероятно вкусная еда и демонстративное пренебрежение сухим законом и сегодня привлекают в Россию мировую элиту, а в 90е упоение жизнью зашкаливало. Мэром Москвы уже был Лужков, и столицу привели в порядок после его предшественника. СанктПетербург сильно отставал, но музеи были хороши, виды на Неву прекрасны, а мэр Собчак элегантен и выглядел истинным европейцем. Словом, в Россию стоило ехать, тем более что израильских генералов и политиков там встречали как героев. Ариэль Шарон и Эхуд Барак, Шимон Перес и Ицхак Рабин, Абба Эбан и Давид БарЛев были легендами. Их имена знали все: сотрудники госбезопасности и военной разведки, бизнесмены и политики, журналисты и олигархи. Израильтяне, в конечном счете, оказались в колоссальном выигрыше от всеобъемлющей работы советских идеологов: никто никогда ни в одной стране мира не создавал им такой рекламы, как ведомство Михаила Суслова в СССР. Можно было только представить, как принимали бы в России Давида БенГуриона, Зеэва Жаботинского, Голду Меир или Моше Даяна, если бы они дожили до восстановления отношений Иерусалима и Москвы! Однако их преемников принимали не хуже. Словно по контрасту с теми несколькими годами на рубеже 80х и 90х, когда израильская дипломатическая миссия при посольстве Нидерландов мариновалась отечественной бюрократией с плохо скрываемым чиновничьим садизмом и не могла попасть ни в одно официальное ведомство, перед израильтянами, особенно известными, открылись все двери. Тем более это касалось израильских генералов, против атак которых бывшие советские военпреды и военсоветники удерживали арабские фронты в Сирии и Египте, часто говоря себе, а иногда и окружающим, что они воюют не на той стороне. Последнее произошло в огромной мере изза войн в Афганистане и Чечне. Можно было сколько угодно рассказывать армии байки о том, что настоящий враг русского солдата – это американский империализм, направляемый мировым сионизмом, или сионизм, управляемый мировым империализмом. Афганские «духи» и их преемники на Северном Кавказе были верующими мусульманами. Они были пуштунами или таджиками, узбеками или арабами, чеченцами или жителями Дагестана – но не евреями и не израильтянами. Рассказывать об этом Российской армии в 90е было бесполезно и, по большому счету, некому: бойцы идеологического фронта искали спонсоров, устраивая собственное будущее, государственный заказ на антисионизм исчез вместе с Советским Союзом, а государственный антисемитизм вышел из моды и загибался без поддержки свыше. Те, кто понимал, что происходит в мире и стране, видели в Израиле союзника в борьбе с исламским терроризмом, и среди них было все больше высокопоставленных военных и офицеров спецслужб. К Ирану они относились без большого восторга. Воспоминания о том, что для аятоллы Хомейни СССР был «малым Сатаной», не грели душу, контакты с его политическими преемниками убедили в том, что «персы» могут довести до белого каления и святого, а претензии на передел Каспия превращали Тегеран в вероятного противника номер один. Пакистан был врагом со времен афганской кампании, да и атомное оружие Исламабада было направлено против Индии – традиционного союзника России. Америке они справедливо не верили и по привычке ее недолюбливали, но Израиль – это было совсем другое дело! Как следствие, информация о пакистанском следе в иранской ядерной программе была отнюдь не дезинформацией, как полагал по «гениальности» своей Щаранский. Эти сведения в случае, если бы он в порядке исключения напряг дополнительную извилину, оценил их важность и передал по назначению, могли в корне изменить всю историю отношений «мирового сообщества» с Ираном в самом важном вопросе, который между ними когданибудь стоял. История, однако, сослагательного наклонения не терпит. Щаранский принял другое решение. С тех пор прошло полтора десятка лет, но автор, который пытался объяснить ему то, что тот отказывался понять и услышать в «Президентотеле», периодически напоминает об этом разговоре при встречах. Через семь лет после того, как человек, отвечавший в первом правительстве Нетаньяху за международные дела, высокомерно отказался обращать внимание на какойто там Пакистан, благодаря случайности информация о заговоре Абдул КадырХана, «отца пакистанской ядерной бомбы», стала достоянием общественности. Изумленные разведывательные службы всего мира выяснили, что они дружно и благополучно проспали создание «ядерного черного рынка» – разветвленной сети, занимавшейся распространением в исламском мире ядерных технологий, материалов и оборудования. К этому времени было поздно останавливать активно развивавшуюся иранскую ядерную программу. Да и президентом Ирана вместо коррумпированного прагматика ХашемиРафсанджани, занимавшего этот пост во времена беседы в Москве, и сменившего его на этом посту обаятельного либералареформатора Хатами был избран энергичный ставленник Корпуса стражей исламской революции Махмуд Ахмади Нежад, человек, фанатично преданный двум идеям: уничтожения Израиля и получения Ираном ядерного статуса. АЭС в Бушере корпорация Росатом достроила и запустила – хоть и с большим опозданием, но под контролем Агентства ООН по ядерной энергии, МАГАТЭ. К военной ядерной программе Бушер действительно не имел никакого отношения – иранцы лишь использовали этот объект для прикрытия настоящей программы, реализуемой в глубокой тайне, что им почти удалось, а также для того, чтобы стравить Запад и Россию, что удалось им полностью. Соглашение, которое отказался подписать Щаранский, так и не было заключено, и аналогичный документ между Россией и Израилем вряд ли будет подписан даже в отдаленном будущем. Введенные против Ирана изза нарушений в ядерной сфере санкции ООН не дали, да и не могли дать результатов. Иранские лидеры открыто заявляют, что Израиль – это страна одной бомбы, и, похоже, искренне полагают, что в ходе будущего ядерного Апокалипсиса они, как единственно праведные, спасутся, а грешники, в том числе в исламском мире, очистятся. Режим нераспространения ядерного оружия трещит по швам и вотвот останется в истории: Иран явно не будет единственным государством, которое в ближайшее время получит на вооружение Абомбу. На повестке дня Ближнего Востока не просто масштабные региональные войны, но, в перспективе, войны ядерные. И что бы стоило маленькому, но амбициозному Щаранскому в «Президентотеле» вовремя включить мозг?
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Бомба для Ирана» з дисципліни «Росія і Близький Схід»
