Являются ли принятые в Китае представления об окружающем мире сугубо китайскими? Предполагаю, что это далеко не так. Уроки, извлеченные из истории великих наций, - это те же уроки, которые вынесли для себя многие люди на Западе. Вообще многие из выступавших в фильме ученых были представителями западной мысли. И это отражает тот же образ мышления, которым в недавние годы руководствовались Германия и Япония. Китайский подход к миру - сугубо практический, в нем отражаются контекст, интересы и восприятие китайцами самих себя как развивающейся страны. Несмотря на огромную тень, которую он отбрасывает на весь мир, Китай признает, что он все еще остается страной, где проживают сотни миллионов чрезвычайно бедных людей. И его заботы, соответственно, в первую очередь сосредоточены на развитии. Когда некоторым молодым китайским официальным лицам задают вопросы о правах человека, они готовы признать, что эти темы их мало волнуют - как если бы они считали такие темы роскошью, которую они пока не могут себе позволить. Несомненно, за подобным отношением стоит ясное понимание, что права человека в зарубежных странах связаны с правами человека в собственной стране. Если Китай начнет критиковать диктаторский режим в Бирме, то ему придется высказываться и по поводу своих собственных диссидентов. Но в китайском взгляде на мир присутствуют и более терпимые культурные составляющие. Важность культуры часто переоценива- 127 ется, особенно если она используется как фасад для политики, основанной на интересе. И все же между китайскими и западными (в особенности американскими) взглядами на мир имеются реальные и важные различия, и о них стоит упомянуть. Эти различия начинаются с Бога. В обзоре Pew Research Center от 2007 года на вопрос, должен ли человек, чтобы придерживаться моральных принципов, верить в Бога, большинство американцев (57 процентов) ответили «да». А вот в Японии и Китае куда более внушительное большинство ответило «нет» - в Китае оно составило аж 72 процента! Это потрясающее и необычное отклонение от нормы даже для Азии. Но оно отнюдь не означает, что эти две страны аморальны - на самом деле все говорит как раз об обратном; это скорее говорит о том, что в обеих странах люди не верят в Бога. Многие на Западе могут быть шокированы этим обстоятельством, однако для специалистов, изучающих данный вопрос, это хорошо знакомая реальность. Жители Восточной Азии не верят в то, что у мира есть Творец, который продиктовал серию отвлеченных моральных законов, которые надлежит выполнять. Иудаизм, христианство, ислам придерживаются авраамической, или семитской, концепции Бога, но она совершенно чужда китайской цивилизации. Иногда китайскую систему верований называют конфуцианством. Но Джозеф Нидхэм, выдающийся специалист по конфуцианству, замечает, что если вы представляете религию как «теологию трансцендентного создателя-божества», тогда конфуцианство - не религия9. Конфуций был философом, учителем, а не пророком или святым. Его сочинения, точнее, их сохранившиеся фрагменты, поразительно нерелигиозны. Он откровенно выступал против размышлений о божественной природе, если им отдают предпочтение перед разработкой правил для обретения знаний, этического поведения, поддержания социальной стабильности и создания хорошо упорядоченной цивилизации. Его работы больше похожи на труды философов Просвещения, чем на религиозные трактаты. В период Просвещения Конфуций действительно был весьма популярным. Труды Конфуция, пишет Нидхэм, «активно изучались всеми великими предтечами Французской революции - Вольтером, 128 Руссо, Д'Аламбером, Дидро, и т. д.»10. Между 1600 и 1649 годами в Европе каждые десять лет появлялось 30-50 печатных изданий, так или иначе связанных с Китаем, а между 1700 и 1709 годами было опубликовано 599 работ о Китае. Эта «китайская лихорадка» совпала с последствиями Тридцатилетней войны (1618-1648), в ходе которой религиозные разногласия стали причиной чудовищного кровопролития. Многие европейские либералы идеализировали конфуцианство из-за того, что оно основывалось на естественных, а не на божественных законах. Вольтер очень просто выразил эту мысль в своем «Философском словаре»: «Никаких предрассудков, никаких абсурдных легенд, ни одной из тех догм, что оскорбляют разум и природу». Позже Иммануил Кант назовет Конфуция «китайским Сократом». Лейбниц - философ, который перекинул мостик между религиозностью и секуляризмом, - пошел еще дальше и заявил: «Нам нужны миссионеры из Китая, которые научили бы нас, как понимать и практиковать естественную религию...» Мыслители раннего Просвещения ценили конфуцианство за то, что в управлении человеческими делами и поступками оно полагалось на разум, а не на божественную природу. В то время было популярным такое представление: пусть Европа ушла далеко вперед в научном и техническом прогрессе, однако Китай обладает «передовой этикой», «превосходной общественной организацией» (основанной на достоинстве, а не на покровительстве) и «практической философией» - все это вместе «благополучно производит общественный мир и хорошо организованную общественную иерархию». Пиком просветительского восхищения Китаем стало вольтеровское «Эссе о нравах» (1759), в котором, по словам немецкого ученого Томаса Фукса, он «превратил Китай в политическую утопию и идеальное государство просвещенного абсолютизма; Китай служил для него зеркалом, побуждающим европейских монархов к самокритике»11. В следующем году наиболее просвещенный из монархов, Фридрих Великий, написал свое «Донесение Фихиху» (Report of Phihihu) - оно представляло собой серию писем некоего вымышленного китайского посла в Европе своему императору. Задачей Фридриха было противопоставить фанатизму католической Церкви китайский рационализм. 129 Западным людям часто трудно понять разницу между тем, какое место занимает религия в Китае, и тем, какое место она занимает на Западе. Здесь уместно обратиться к опыту португальского миссионера на Дальнем Востоке Маттео Риччи, описанному великим историком из Йеля Джонатаном Спенсом*. В начале своего пребывания в Китае в 1580-х годах Риччи, дабы заслужить уважение, выбрил голову, сбрил бороду и носил буддистские хламиды. И лишь годы спустя Риччи осознал, до какой степени он ошибался: монахи и святые отнюдь не были в Китае почитаемыми фигурами. Тогда он начал передвигаться в паланкине, который носили на плечах нанятые им слуги, «подобно тому, как путешествовали люди высокопоставленные». В 1592 году Риччи писал генералу ордена иезуитов Клавдио Аквавиле: «К иностранцам и священнослужителям в Китае относятся с таким отвращением, что нам приходится использовать и это, и всяческие другие удобства, чтобы показать, что мы вовсе не так отвратительны, как их собственные священники». К 1595 году Риччи отбросил монашеский аскетизм, который сводил на нет его миссионерскую деятельность, и стал одеваться как последователь Конфуция. Поначалу Риччи отрицал конфуцианство из-за его неверия в единого Бога, в рай и бессмертие души. Конфуцианство, писал Риччи другу, «есть истинный храм людей образованных». Но и он со временем понял, что хоть конфуцианство и придерживалось «строго нейтральной позиции» в отношении таких вопросов, как Бог и жизнь после смерти, в нем все же существовало четкое понимание этики, морали и справедливости. Подобно мыслителям Просвещения, Риччи пришел к выводу, что Западу есть чему поучиться у конфуцианства. Но какое отношение имеет Господь Бог к внешней политике? История свидетельствует, что страны, находившиеся под влиянием христианства и ислама, стремились распространять свое мировоззрение и обращать в свою веру других. Миссионерский дух очевиден во внешней политике таких разных стран, как Великобритания, Соединенные Штаты, Франция, Саудовская Аравия и Иран. Если рассматри- * Маттео Риччи был тем самым миссионером, который в конце XVI века преподнес китайскому императору механические часы. 130 вать Великобританию и Соединенные Штаты, то протестантское представление о цели, которой подчинена внешняя политика, оставило глубокий след в международных отношениях - возможно, еще и потому, что эти страны были слишком могущественными. У Китая же, напротив, вероятно, никогда не было такого чувства предназначения. Его ощущение исторической цели вполне довольствуется сознанием того, что он есть Китай и что он превращается в мировую державу. Ему не нужно самоутверждаться путем навязывания чего-либо кому-либо. Поэтому когда Пекин проявляет холодность в своих высказываниях по вопросам прав человека, происходит это не потому, что его режим - тиранический или что он склонен проводить беспощадную реальную политику - хотя это, конечно, и играет определенную роль. Китайцы просто смотрят на эти вопросы по-другому, у них нет набора абстрактных представлений о хорошем и плохом, зато есть представление о практичности, что составляет основу их философии. Западные бизнесмены часто отмечают, что их китайские партнеры не так уж высоко ценят правила, законы и договоры. Их этика зависит от конкретной ситуации. Если китайский бизнесмен или официальное лицо считает, что данный закон «осел» (как высказался один англичанин), он его просто игнорирует, или обходит, или предлагает заключить новый контракт. Почитание абстрактной идеи есть нечто чуждое практическому китайскому уму. Общественные отношения и доверие куда важнее написанных на бумаге соглашений. Microsoft годами не мог заставить Пекин соблюдать законы об охране интеллектуальной собственности, пока компании (потратив множество усилий и времени) не удалось наладить отношения с правительством и четко объяснить ему, что ее задача - помочь развитию китайской экономики и системы образования. И как только Microsoft убедил правительство в своих благих намерениях, законы начали проводиться в жизнь. Лишь у немногих китайцев присутствует внутренняя уверенность в том, что абстрактные правила, законы и Договоренности более важны, чем ситуационная оценка того или Иного события или дела, а это означает, что китайское политическое и законотворческое развитие, скорее всего, пойдет по куда более длинному и сложному пути, чем можно было бы предположить. 131 Культурные традиции Китая оказывают свое влияние и на его подход к переговорам. Профессор Бостонского университета Роберт Веллер пишет: «В основе китайского представления о причине и следствии лежит идея энергии Ки. Ки - это материя учения Фэншуй, а также элемент тела, которым управляют с помощью акупунктуры и китайских трав. Это часть более широкого представления о структуре мира как о наборе взаимовлияющих сил, находящихся в гораздо более сложном взаимодействии, чем простое линейное представление о причине и следствии». «И это также может оказывать свое влияние на внешнюю политику», - замечает Веллер12. Подобные высказывания порой кажутся полной глупостью. Но когда разговариваешь с китайцами об их образе мышления, быстро понимаешь, что понятия, подобные Ки, занимают здесь такое же важное место, какое Создатель и свободная воля - в сознании жителей Запада. Внешней политикой управляет множество универсальных сил, но несомненно то, что базовый образ мышления влияет на восприятие, действия и реакции людей, особенно в кризисных ситуациях. Однако культура существует не в вакууме. Прошлое Китая и его собственный ДНК формируются его современной историей - влиянием Запада, разрушением традиций при коммунизме, создавшем безвоздушное пространство в китайской духовности, и, возможно в большей мере его недавними попытками примирить собственные традиции с современностью. Когда вы разговариваете с китайскими экономистами об условиях экономического роста и способах обуздания инфляции, они не обращаются за помощью к Конфуцию. Центральный банк Китая кажется весьма современным и (в этом смысле) вполне западным в своих подходах. И если он не спешит ревальвировать свою валюту - о чем просят Соединенные Штаты, то это говорит скорее о национализме, чем о культуре. (В конце концов, когда Соединенные Штаты в последний раз меняли свою экономическую политику из-за того, что какое-то зарубежное правительство приказывало им это сделать?) Китайцы переняли западный рационализм во многих областях. Некоторые китайские политологи называют себя «христианскими конфуцианцами» - это не означает, 132 что они перешли в христианство, просто они - китайцы с западными взглядами, стремящиеся привнести в китайскую политику более глубокое понимание цели и ценностей. Ради процветания в XXI столетии Китай, как и любая незападная страна, смешивает свой собственный коктейль - сколько-то частей Востока, сколько-то - Запада.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «ГОСПОДЬ БОГ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА» з дисципліни «Постамериканський світ»
