Для того чтобы развязать войну против Сербии, нужно было предъявить ей такие требования, которые она заведомо не приняла бы{89}. Ее отказ от удовлетворения претензий можно было бы использовать как повод для объявления войны. Это австрийскому правительству советовали сделать также и из Берлина. И такие требования были подготовлены в виде ультиматума. Их австрийский посланник в Белграде барон Гизль вручил сербскому правительству в 6 часов вечера 23 июля 1914 г. Это время было выбрано не случайно. Как раз в этот день, в 11 часов вечера, из Петербурга отбывал находившийся там с визитом Пуанкаре, президент Франции. Ультиматум был вручен Сербии с таким расчетом, чтобы сообщение об этом прибыло в Петербург уже после отъезда Пуанкаре{90}. Таким образом, союзники — Франция и Россия — не имели бы возможности быстро сговориться между собой о совместных действиях, а для Пуанкаре, находящегося в пути, были бы затруднены сношения с французским правительством. Ультиматум состоял почти сплошь из пунктов, затрагивающих достоинство Сербии как суверенного государства и означавших неприкрытое вмешательство во внутренние дела Сербии. В ультиматуме были такие пункты, как запрещение в Сербии всех антиавстрийских организаций, осуждение всякой пропаганды, направленной против Австрии, увольнение из армии офицеров по спискам, представленным австро-венгерским правительством, наказание работников пограничной стражи, способствовавших переходу границы организаторам убийства Франца Фердинанда. И в заключение содержалось требование о допуске представителей австро-венгерского командования в Сербию для участия в расследовании убийства австрийского престолонаследника{91}. На ответ сербскому правительству предоставлялся срок [212] всего 48 часов. Если ультиматум за этот срок не будет принят целиком, Австрия грозила порвать дипломатические отношения с Сербией, что было равносильно угрозе объявления войны. Решительность австрийского правительства была с одобрением встречена в Берлине. Вильгельм так высказался об австрийском ультиматуме Сербии: «Браво! Признаться, от венцев подобного уже не ожидали...»{92} Сербское правительство, получив австрийский ультиматум, сразу же обратилось к царской России с просьбой о помощи{93}. Одновременно, предвидя неминуемую войну, сербское правительство развернуло спешную работу по эвакуации Белграда, который находился непосредственно на австро-сербской границе, и переброске войск{94}. 25 июля в 3 часа дня в Сербии был подписан приказ о мобилизации{95}. Ответ своего правительства{96} сербский премьер Пашич вручил австрийскому посланнику 25 июля в 5 часов 50 минут вечера, за 10 минут до истечения установленного ультиматумом срока. Сербия принимала условия ультиматума и только не соглашалась с тем, чтобы австрийская полиция участвовала на территории Сербии в расследовании по делу лиц, замешанных в сараевских событиях, ссылаясь на то, что это противоречило бы сербской конституции{97}. Все же это явилось формальным предлогом, чтобы разорвать дипломатические отношения с Сербией, и в 6 часов 10 минут вечера австрийское посольство в полном составе отправилось на вокзал, чтобы покинуть Белград{98}. В этот же день, поздно вечером, был подписан приказ о частичной мобилизации австрийской армии против Сербии{99}. Первым днем мобилизации назначалось 28 июля. Этот приказ пока не касался войск, расположенных у русской границы. В Вене не хотели раньше времени давать какие-либо основания царскому правительству для таких же ответных действий. Но после настоятельных советов из Берлина Франц Иосиф подписал указ о всеобщей мобилизации, который был доставлен в военное министерство в 12 часов 23 минуты 31 июля{100}. [213] Однако объявлять войну Сербии австрийское правительство не торопилось, чтобы иметь возможность закончить свою мобилизацию и сосредоточение войск, на чем настаивал также и генеральный штаб. Сосредоточение войск у сербской границы предполагалось закончить к 5 августа, а военные действия начать с 12 августа. Впрочем, враждебные действия начались еще 26 июля, до официального объявления войны: в Костолаце на Дунае был обстрелян сербский берег Дуная и сербские суда, были захвачены три сербских парохода и на них поднят австрийский флаг{101}. Толкая Австро-Венгрию на развязывание войны, германское правительство все же желало знать отношение к этому вопросу других европейских государств. Визит Пуанкаре в Петербург не оставлял сомнений в позиции Франции и России. Империалистическая буржуазия Франции также считала, что, видимо, пришло время силой оружия разрешить спорные вопросы с Германией. В Париже не сомневались в том, что конфликт между Сербией и Австро-Венгрией неизбежно повлечет за собой и выступление России на стороне Сербии. В связи с этим возникала необходимость еще раз обговорить условия франко-русской конвенции. Через три недели после выстрела в Сараеве сам президент Франции Раймонд Пуанкаре прибыл 20 июля в Петербург с официальным визитом к царю, чтобы заверить русское правительство в неизменности французской политики и поддержке Францией России в случае европейской войны{102}. Аналогичные заверения от царского правительства получила и Франция. Военный министр В. А. Сухомлинов, конечно, был осведомлен о ходе переговоров французского президента с царем, когда писал: «Если кто когда-нибудь займется выяснением закулисной истории возникновения войны, тот должен будет обратить особенное внимание на дни пребывания Пуанкаре в Петербурге, а также и последующее время, приблизительно от 24-28 июля»{103}. Для Вены и Берлина позиция Франции по отношению к конфликту на Балканах теперь достаточно прояснилась: как только возникнет война между Россией и Германией, Франция [214] вмешается в дело и выступит на стороне России. Существование между ними союзнического договора ставило Германию в случае европейской войны перед неизбежностью сражаться одновременно на двух фронтах — на западе и на востоке. Сложней было выяснить позицию Англии. Ее дипломаты сами ставили своей задачей узнать намерения сторон в данной ситуации, не раскрывая до поры до времени собственных целей. Внутриполитические трудности в самой Англии — рост стачечного движения, ирландский кризис{104} — заставляли английское правительство действовать с особой осторожностью, чтобы, втягивая Англию в войну, не делать такую политику достоянием масс. Английские империалисты сами не прочь были использовать сложившуюся в связи с сараевским убийством обстановку для своих целей и в случае войны рассчитаться с Германией, становившейся все более опасным конкурентом. Таким образом, в Англии не менее других были заинтересованы в том, чтобы скорее началась война. Однако, верное своей традиционной политике — загребать жар чужими руками, английское правительство до самого последнего часа не раскрывало своих намерений и под внешним видом миролюбия и невмешательства в конфликт на Балканах вело двойственную, коварную и провокационную политику, подталкивая европейские страны к войне. Выступая в роли миротворцев, [215] стремящихся к полюбовному разрешению конфликта между Австро-Венгрией и Сербией, английские империалисты на самом деле больше всего боялись того, что война не начнется. Исполнителями двойственной политики английского империализма являлись английские дипломаты и в первую очередь министр иностранных дел Англии Эдуард Грей. В самый острый момент австро-сербского конфликта английские дипломаты не давали определенного ответа на запросы Германии и России о позиции Англии в случае войны и тем самым подстрекали к развязыванию войны. Грей явно занимался подстрекательством, давая послам противных сторон противоречивые заверения. Так, еще 8 июля 1914 г. Грей в беседе с русским послом Бенкендорфом подчеркивал серьезность создавшегося положения{105}. Он намекал, что, по его сведениям, центр тяжести военных операций Германии должен довольно быстро переместиться с запада на восток, т. е. против России Он выразил также мнение, что Россия должна выступить на защиту Сербии, тем самым явно подстрекал Россию на активное развязывание войны. Германского посла в Лондоне К. Лихновского Грей неизменно заверял, что в случае осложнения он сделает все возможное для предотвращения воины между великими державами{106}, и довольно ясно намекал, что в случае войны в Европе Англия будет занимать нейтральную позицию. Так, 9 июля он заявил, что в случае европейской войны Великобританию не связывают с Россией и Францией никакие секретные соглашения. Грей также очень часто говорил о конфликте и войне четырех держав, имея в виду Германию и Австрию, с одной стороны, Россию и Францию — с другой. 24 июля 1914 г, после вручения австрийского ультиматума Сербии, Грей все еще указывал германскому послу в Лондоне на приближение будущей войны как войны четырех держав. Таким образом, он делал намек на то, что Англия останется нейтральной{107}. Противоречивые заявления Грея каждая сторона могла истолковать, как ей было угодно. Определеннее высказывался король Великобритании Георг V. 26 июля он заявил принцу Генриху (брату Вильгельма II) следующее: «Мы приложим все усилия, чтобы не быть вовлеченными в войну, и останемся нейтральными»{108}. Такие довольно прямые высказывания давали повод германским милитаристам действовать решительнее и наглее, надеясь на нейтралитет Англии{109}. В свою очередь Франция и Россия рассчитывали, что Англия, связанная с ними договорными обязательствами, выступит на их [216] стороне. Таким образом, коварная и двусмысленная позиция английских империалистов толкала противников на развязывание войны. В беседе с Лихновским 29 июля Грей заявил, что британское правительство желает поддерживать дружбу с Германией и могло бы оставаться в стороне до тех пор, пока конфликт ограничивался бы Австрией и Россией. Но если Германия и Франция будут вовлечены в войну, то британское правительство сочтет себя вынужденным принять спешные решения{110}. Это заявление Грея произвело в Берлине впечатление разорвавшейся бомбы. Оно не оставляло сомнений в том, что в случае европейской войны Англия нейтральной не останется. «Подлым обманщиком и фарисеем» назвал Вильгельм британского министра иностранных дел, выдавая свое раздражение по поводу несбывшейся надежды на нейтралитет Англии{111}. Не знали тогда в Берлине, что еще за 2 дня до беседы с Лихновским Грей на заседании кабинета министров требовал участия Англии в войне, угрожая в противном случае выходом в отставку{112}. Так, поощряя агрессию, обыграла английская дипломатия дипломатов германских, до последнего момента рассчитывавших на нейтралитет Англии. Изложенные факты позволяют сделать вывод, что британское правительство могло помешать начать войну в 1914 г., если бы недвусмысленно заявило о своей позиции, как это было неоднократно в прошлом при назревании международных конфликтов. Например, в 1911 г., в момент Агадирского кризиса, Германия была предупреждена, что Англия выступит на стороне Франции. Твердое заявление Англии, что она не останется нейтральной, охладило агрессивный пыл империалистических кругов Германии. Двойственная политика английского империализма, умело осуществляемая королевской дипломатией, надежно завуалировала истинные намерения Англии. В Берлине создавалась определенная уверенность в том, что Англия действительно стремится к сохранению нейтралитета, а это успокаивало и развязывало руки германским империалистам, поощряя их агрессию. Уклончивое, двуличное поведение английского правительства в 1914 г. ясно говорит о том, что оно само желало развязывания войны, а потому делало все возможное, чтобы столкнуть противников. Таким образом, значительная доля вины за развязывание войны в 1914 г. ложится на английское правительство. [217]
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Австрийский ультиматум» з дисципліни «Історія першої світової війни 1914-1918»
