Против самого Калафата держать теперь войск нельзя — голая, безлесная, грязная степь; будет даже трудно доставлять продовольствие войскам в Быйлеште. Главная моя забота будет в том, чтобы расположить их там с некоторыми удобствами, держа турок взаперти, и ближе сообразить, что предпринять, когда настанет хорошая погода». Но навряд ли действительно таково было определенно сложившееся решение командовавшего войсками на Дунае. Присущая ему нерешительность не оставляла его и здесь. По крайней мере в главной квартире усиленно говорили, что цель поездки Горчакова в Мало-Валахский отряд заключалась в изгнании турок с нашего берега Дуная20, а генерал Коцебу, совершавший эту поездку в одном экипаже с князем Михаилом Дмитриевичем, жалуется в своем дневнике, что Горчаков довел его до отчаяния постоянными разговорами о Калафате и малодушием21. 9 января главная квартира прибыла в Быйлешти, а 10-го числа князь Горчаков писал военному министру22 , что он окончательно решил не штурмовать Калафат, а вызвать, может быть, неприятеля на бой в окрестностях Мадловиты, которую, так же как и Пояны, он предполагал занять нашими войсками и укрепить. Впрочем, прибавлял он тотчас же, «я ни на чем еще не остановился определенно... и предпочитал бы остаться в Быйлеште, чтобы избежать боя, который не даст серьезных результатов, если турки не будут разбиты наголову, но это нужно для того, чтобы стеснить расположение противника». И действительно, чтобы решиться на что-нибудь, князь Горчаков собрал 11 января в Быйлешти военный совет из наличных генералов, но и эта мера не успокоила престарелого князя. «Горчаков был совершенно поглощен,— занес генерал Коцебу в свой дневник23,— и вечером после военного совета он был так взволнован, 9
что по крайней мере десять раз приходил ко мне, и даже тогда, когда я уже лег в постель, он не давал мне спать». Атаковать Калафат решимости все-таки не хватило, и свою поездку в Мало-Валахский отряд командующий войсками положил ознаменовать хотя бы только наступлением к Мадловите и Поянам, так как, по его мнению, оставаться в Быйлешти было невыгодно в отношении недостатка жилья для размещения по квартирам вновь прибывших войск24 . Таким образом, ясно было, что из задуманного наступления ничего не выйдет, и наделавшая так много шуму поездка командующего войсками под Калафат, куда одновременно с этим сосредоточивалась и вся 12-я дивизия, должна была обратиться в бесцельную прогулку, результаты которой не могли произвести благоприятного впечатления ни на Петербург, ни на армию, ни на наших врагов. С 12 по 15 января командующий армией со своим штабом продолжал бездействовать в Быйлеште, ожидая подхода бугских улан и резервной артиллерии. Он «пребывал в ожидании»25 этих подкреплений, хотя по всем данным нельзя было предполагать сопротивления турок ни в Мадловите, ни в Поянах26. 16-го числа с рассветом все собранные под Калафатом войска силой в 24 1/2 бат., 31 эск. и сот., 84 пеш. и 16 кон. ор.27 под начальством самого князя Горчакова двинулись вперед из пунктов их сосредоточения, селений Моцацей, Галича-Маре и Быйлешти28, имея конечной целью сделать десятиверстный марш, подойти к с. Скрипетул и Гунии и построить там боевой порядок без объяснения цели — против кого и для чего. Впрочем, никакой боевой цели в этом движении и быть не могло, так как, если верить позднейшему донесению князя Горчакова, оно предназначалось для того, чтобы, оставаясь на месте, не придать этим смелости туркам и не оживить надежд злонамеренных жителей края29 . Короче, такой оригинальной формой маневренного воздействия предполагалось отплатить за Четатинский набег турок и поддержать наше влияние среди окрестных жителей. Войска следовали в четырех колоннах30 с боковым авангардом к стороне Рахова, откуда князь Горчаков по-прежнему опасался нападения ему в тыл и во фланг, и к девяти часам благополучно достигли Гунии и Скрипетула, где стали строить боевой порядок31 . Неприятельские партии численностью в 1000 человек конницы без боя отступили к Калафату. При преследовании их казаками, поддержанными Гусарским князя Варшавского полком с 4 конными орудиями, неприятель потерял 10 человек убитыми и 8 пленными. Войска наши в тот же день заняли Мадловиту и Гунию, имея сильный авангард в с. Голенцы-Команы32. На следующий день, 17-го числа, князь Горчаков во главе 6 бат. и 8 эск., с соответствующим числом орудий, произвел рекогносцировку калафатских укреплений, вызвав безвредный для нас артиллерийский огонь турок33. Одновременно с этим для большего 10
Схема № 30* стеснения противника и отчасти для обеспечения своего левого фланга он выслал в с. Пояны отряд генерала Бельгарда силой в 8 ј бат., 8 эск., 2 сот., 24 пеш. и 4 кон. ор.34, которому приказал укрепиться, действовать в связи с войсками, расположенными у с. Голенцы-Команы, и не допускать проникновения неприятеля35. 1 Здесь и далее сохранены авторская нумерация схем и места их размещения. Схемы № 36, 37, 41, 44, 46, 47, 49, 51—53 изъяты из оригинального текста. 11
Движением Мало-Валахского отряда к сс. Пояны и Мадловита кроме той цели, которой оправдывал это движение командующий армией, была достигнута и другая, более серьезная, задача. Турецкие войска, собранные в Калафате, без боя лишились всех пунктов, из которых они пользовались продовольствием, одновременно поддерживая среди населения Малой Валахии вредную для нас агитацию разного рода выходцев. В этот же день, 17-го числа, граф Анреп был заменен в начальствовании Мало-Валахским отрядом начальником 12-й пехотной дивизии генералом Липранди. Перемена эта, вызванная непредприимчивостью графа Анрепа в деле под Четати, произошла так поздно по следующим соображениям князя Горчакова. «Я счел за лучшее,— доносил он в Петербург36,— не отрешать графа Анрепа; это произвело бы дурное впечатление как на войска, так и на край. Подобное отрешение дало бы вид неудачи бою, который хотя и не имел должных последствий, но все-таки увенчан успехом, потому что неприятель был отбит с большим уроном и потерял орудия». Оставляя в Малой Валахии нового самостоятельного начальника, командующий армией подробным приказанием лично указал место расположения каждой части войск, предоставив, впрочем, в будущем генералу Липранди делать те изменения, которые он признает нужным37. Все войска этого отряда были разделены на две отдельные группы: главная, при которой находился и генерал Липранди, силой в 16 1/2 бат., 21 эск. и сот. и 70 ор., была сосредоточена на пути из Калафата на Быйлешти и далее к Крайову, имея на своем правом фланге у с. Добридора и Моцацей конный отряд генерала Фишбаха38, и южная — генерала Бельгарда, силой в 8 1/4 бат., 10 эск. и сот. и 28 ор., которая сосредоточилась у с. Пояны, в 12 верстах от первой. Такое разделение вызывалось необходимостью разместить войска в зимнее время по квартирам, но к тому же князь Горчаков и не находил его неудобным, так как каждая из групп была настолько сильна, что могла отразить неприятеля, вышедшего на нее хотя бы со всеми силами. Кроме того, 12-верстное расстояние давало возможность обоюдной помощи обеих групп39. Лично проведя рекогносцировку позиции на случай боя и указав, как укрепить передовые селения — Пояны, Модловиту и Голенцы-Команы, командующий армией собрался уезжать обратно в Бухарест, снабдив генерала Липранди необходимой инструкцией40. В ней целью для отряда было поставлено прикрытие правого фланга армии и по возможности охранение Малой Валахии от вторжения турок. В случае же если неприятель очень усилится в Калафате или будет серьезно угрожать нашему тылу или флангу со стороны Рахова, отряду предписывалось, не теряя времени, отойти к Быйлешти или к другому центральному пункту41 . 12
Наделавшая в армии так много шуму поездка князя Горчакова в Мало-Валахский отряд с целью, как предполагали все, стать во главе этого отряда и прогнать турок с правого берега Дуная кончилась, таким образом, лишь более тесным обложением противника и сменой главного начальника. Если проследить работу мысли и характер действий командующего армией за несколько последних недель перед поездкой его в отряд графа Анрепа, то смело можно было предвидеть, что дело до атаки Калафата не дойдет. У князя Горчакова не сложилось определенного взгляда на то, следует ли при сложившейся обстановке брать Калафат или же необходимо ограничиться лишь наблюдением за этим, надоевшим нам, пунктом с целью обеспечить защиту своего правого фланга от противника, а в зависимости от этого и не было решимости довести дело до конца. Такое сомнение командующего армией было верным ручательством, что его поездка ограничится принятием полумер, как это в действительности и случилось. Сам престарелый князь по возвращении в Бухарест доносил, что калафатская позиция турок, хотя и растянутая, так укреплена, что не может быть взята без огромной потери с нашей стороны42. Своему приятелю князю Меншикову он писал по этому поводу еще более решительно: «J’ai vu Kalafat; tenter de forcer ce camp retranché, qui a plus de 100 canons, des ouvrages solidement construits et une garnison de 25.000 hommes, e ût été un acte de démence»43. Но действительно ли Калафат представлял такой труднопреодолимый предмет, судить в настоящее время невозможно. Можем отметить лишь, что в записках очевидцев далеко не проглядывает той безнадежности относительно возможности атаковать турок, как ее рисует князь Горчаков44 . Его осторожный начальник штаба П. Е. Коцебу, и тот в своем дневнике иногда относится как бы иронически к нашей нерешимости смело покончить с турками на правом фланге. «Произвести атаку на Калафат князь Горчаков не хотел,— записал он в дневник в день отъезда командующего армией в Бухарест45.— Он так пал духом после письма от государя и вообще от положения дел, которые ему кажутся столь безнадежными, что вовсе не рассчитывает на лучший оборот. Это очень печально и, естественно, должно повлиять на наши предстоящие операции. Между прочим, он сказал: sans doute je suis un homme de beaucoup d’esprit; j’ai beaucoup étudié les arts militaires, mais ja n’ai jamais commandé et c’est un grand défaut». Эти слова честного князя, не являются ли они признаком того, что он уехал из-под Калафата без уверенности в правильности своего осторожного решения? Но если мы не отваживались атаковать Калафат открытой силой и выжидали выхода турок в поле, чтобы там разбить их, то и против- 13
ник придерживался той же тактики, ожидая нашей атаки укрепленного лагеря. По словам французского посла в Константинополе46, Омер-паша в это время считал наиболее важным пунктом театра войны Видин, ежедневно ожидая, что у Калафата загорится большое дело. Он предполагал в таком случае выставить на поле сражения огромную артиллерию, встретить наши войска страшным огнем и, как только заметит первое колебание в наших рядах, атаковать в штыки. Турецкий главнокомандующий был уверен, что в случае своего неуспеха он, отступив за укрепления, легко противостоит всем усилиям 40 тысяч русских. Такими решениями обеих сторон определялся характер дальнейших действий под Калафатом в январе и феврале. Турки делали попытки выхода из своего укрепленного лагеря незначительными частями с целью завладеть ближайшими деревнями и расширить свой район; мы же удачно противодействовали этому, поддерживая тесную осаду Калафата, и произвели ряд рекогносцировок турецких позиций, вызывая неприятельский огонь, но не входя в сферу его действительного поражения47 . В конце января генерал Липранди сделал некоторое изменение в расположении своего отряда. Сведения об усилении турок в Рахове и сбор там многочисленных судов заставили его выделить на нижний Жио, в окрестности Битекула, особый отряд48 под начальством генерала Баумгартена силой в 5 бат., 12 ор. и 2 1/2 эск. и сот.49, имеющий целью препятствовать переправе неприятеля как в этом пункте, так и в его окрестностях. На остальном протяжении Дуная тем временем продолжали происходить стычки с турками, вызываемые мерами, принимаемыми как нами в низовьях реки с целью подготовить и обеспечить себе переправу на правый берег, так и турками на среднем его течении — для отвлечения нашего внимания, а отчасти и для того, чтобы помешать энергичным действиям Горчакова против Калафата. В начале января низовья Дуная затянуло льдом, и наши 4 канонерские лодки, стоявшие у острова Читала, принуждены были укрыться в Измаиле50 . Турки воспользовались этим и начали устраивать батарею на правом берегу Дуная, у Килийского рукава, имея целью запереть нашим судам выход из этого рукава к Тульче и Исакче. Лед мешал нам принять немедленные меры для противодействия работам турок, и потому мы ограничились устройством по обоим берегам Килийского рукава двух батарей, на два полевых орудия каждая. Но как только река несколько очистилась от льда, контр-адмирал Мессер в ночь с 10 на 11 января вышел из Измаила на пароходе 14
Схема № 29 «Метеор» с 10 канонерскими лодками для развертывания действий против этой новой турецкой батареи. Произведя ночью разведку 6 лодками, адмирал утром 11-го числа выстроил свою флотилию поперек Килийского рукава, примкнув фланги к нашим батареям на острове Чатал и у кордона 13051, и открыл огонь по турецкому укреплению. Турки отвечали огнем четырех орудий, но через полтора часа замолчали, а произведенный в сумерки нашим огнем пожар заставил их свести орудия и очистить укрепление. Отсутствие десантных войск не дало возможности Мессеру сделать высадку на правый берег реки, чтобы окончательно уничтожить батарею. На рассвете 12-го числа он вновь открыл огонь, на который турки отвечали уже огнем семи орудий, подвезенных за ночь из Тульчи. К девяти часам утра неприятельский огонь прекратился, что дало возможность Мессеру пододвинуть свою флотилию на более близкое расстояние. Турки вновь открыли огонь, совершенно замолкший к 11 часам утра. Дальнейшие действия за неимением возможности произвести высадку адмирал признал бесполезными и отвел свою флотилию на прежнюю позицию, а 14-го числа увел ее ближе к Измаилу, оставив для наблюдения за неприятелем 4 лодки52. Несколько смутное впечатление производит это официальное изложение похода канонерских лодок против сухопутной батареи. Казалось бы, успех артиллерийского огня и замеченное очищение неприятелем укрепления давали полную возможность Мессеру развить свой успех высадкой десанта, чтобы если не уничтожить со- 15
вершенно турецкой батареи, то во всяком случае попортить ее и произвести надлежащую разведку намерения противника. Этого, однако, не случилось. Частное письмо князя Горчакова к князю Меншикову53, написанное из Измаила, проясняет обстановку дела 11—12 января и многих ему подобных, а потому приведем в подлиннике сетования командующего армией. «Je suis bien aise d’avoir été ici,— писал Горчаков из Измаила.— J’ai trouvé un décousu, une apathie qui dépassent ce qu’on peut imaginer. Je me suis enquis de l’expédition contre la batterie vis-à-vis du Tchetal. Elle a été sur l’ordre de Liders и по распоряжению Измаильского коменданта. Comment ne pas se féliciter qu’elle n’est pas plus mal tournée depuis une disposition de ce genre. A-t-on jamais vu de charger un commandant de place de diriger des expéditions qui demandent vigueur et concours de deux armes différentes. La flottille a eu l’ordre de canonner la batterie, elle l’a fait. L’infanterie n’a pas eu l’ordre de faire de descente, elle n’en a point faite. Quand j’ai demandé pourquoi l’on n’avait pas fait de descente, on m’a dit entre autres que Messer avait déclaré que les embarcations destinées à cet effet n’y étaient pas propres parce qu’elles n’avaient pas de gouvernails! Toute l’armée en 1828 a passé sur de petites nacelles à rames... Vous me demandez pour-quoi de notre côté on ne tente pas de débarquement, quand les turcs en font souvent. Pardon, mais l’exemple n’est pas péremptoire. Toutes les fois que les turcs ont débarqué sur notre rive, ils ont été obligés de la quitter avec perte et honte. Pourquoi donc les imiter en cela. Le fait est que la seule tentation qui aurait pu avoir du succês, c’est celle vis-à-vis de Tchetal. Mais elle a été si bêtement menée que c’est un bonheur que nous nous en soyons tirés sans encombre...»54 Дело Мессера вызвало со стороны командующего армией только одно распоряжение, а именно предписание генерал-адъютанту барону Остен-Сакену возвести на мысе Четал вместо батареи, устроенной для 4 полевых орудий, редут на 6 крепостных орудий55. В конце января войска 5-го пехотного корпуса были сменены на нижнем Дунае 7-й пехотной дивизией (3-го корпуса) под начальством генерал-лейтенанта Ушакова. Вместе с передвижением войск 5-го корпуса в Восточную Валахию князь Горчаков возложил на генерала Лидерса охранение пространства вверх по Дунаю, до Бордушан включительно, и по р. Яломнице, до Сарацени. Сообразно этому генерал Лидерс расположил свои войска у Галаца, Браилова, Визири-де-Жос, Слободзее и в окрестностях этих пунктов по Дунаю и Яломнице с резервами у Дубеско и Чочиле56 . По собранным нами сведениям, силы турок в низовьях Дуная в январе представлялись в следующем виде57: в Тульче — 3 тысячи с 12 орудиями, в Исакче — 6 тысяч с 29 орудиями, и кордонная линия между этими двумя пунктами была очень усилена; в Мачине предполагалось 9 тысяч и в окрестностях этого города — бо- 16
лее 5 тысяч. Доходили слухи, что турки предполагают атаковать Браилов. И, действительно, в ночь с 25 на 26 января турки начали строить против этого пункта на правом берегу Дуная батарею. 28 января с целью сохранить наше господство над неприятельским берегом против города и воспрепятствовать туркам продолжать работы к Браиловскому редуту были подведены пароход «Прут» и три канонерские лодки, которые периодично обстреливали турецкий берег58. Тем временем турки произвели сильную демонстрацию со стороны Рущука против Журжи. Сосредоточение значительного отряда в Малой Валахии и неоднократные наступательные угрозы генерала Липранди Калафату заставили Омера-пашу постараться отвлечь наше внимание с этой стороны набегом на левый берег Дуная от Рущука59. По упорству боя и количеству введенных турками в дело войск можно было полагать, что конечная цель противника состояла в занятии Журжи и Слободзеи и в обеспечении их за собой, чтобы иметь на левом берегу Дуная опорный пункт для дальнейших своих набегов. Напомним, что авангард генерала Соймонова, защищавший угрожаемый участок реки, состоял всего из 8 бат., 8 эск., 6 сот., 24 пеш. и 8 кон. ор., и бóльшая часть этих войск группировалась в Журже и по дороге от нее к Бухаресту. 3 бат., 6 пеш. ор., 1 эск. и 2 сот.60 стояли в Журже, выставив казачьи заставы вниз по Дунаю, у парома, против с. Госпину, и близ с. Броништали61. В резерве за ними были расположены в Ойнаку 1 бат.62, при с. Фратешти — 3 бат., 16 п. ор., 3 эск. и 4 кон. ор.63, в с. Турбату — 2 сот.64 и в с. Банясах и Даице — по 1 эск. гусар65. В Слободзее стоял 1 бат. с 2 ор.66, имея в резерве в с. Станешти и Гиздару дивизион гусар с 4 кон. ор.67, которые служили также резервом и отряду, расположенному в Журже. Остальные две сотни казаков располагались в с. Парепу, с заставами в Слободзее, Гаожаны и Петрашенах, и в с. Пуэни, с заставами в Гряку, Фламынде и Гостину. Таким образом, почти все силы отряда генерала Соймонова эшелонировались от Журжи на север, имея как бы на весу свой правый фланг у Сболодзеи. 22 января в исходе седьмого часа утра, когда еще не совсем рассвело, турки вышли от пристани Рущука на 8 больших двухмачтовых судах и нескольких лодках, причалили к левому берегу реки против Слободзеи и высадили на остров Радоман не менее 2 1/2 тысячи человек со знаменами и значками68 . Сбив наш пикет № 130, неприятель рассыпал густые цепи стрелков влево от кордона и начал быстро наступать по направлению к Слободзее. 17
Схема № 32 Одновременно с этим было высажено с трех больших лодок версты три выше, у пикета № 128, около 500 человек, которые рассыпались вверх по берегу до пикета № 125, против с. Малу-деЖос, и до 2 тысяч человек при 6 орудиях причалили на 4 больших мачтовых судах у пикета № 131, против карантина. Кроме того, турки скатили на правый берег реки против Слободзеи 6 полевых орудий, и все их канонерские лодки заняли позицию вдоль правого берега Дуная. Из Рущука вышли и построились у подножия крепости значительные массы неприятельской пехоты. Казаки и граничары, составлявшие нашу передовую цепь, были опрокинуты по всей линии, и турецкая пехота, высадившаяся на Радоман против Журжи, начала быстро наступать густыми цепями с большими резервами и скоро выровнялась с частями, наступавшими против Слободзеи. Движение это поддерживалось сильным огнем всех крепостных орудий переднего фаса Рущука, огнем канонерок и выдвинутых полевых орудий. Таким образом, можно полагать, что турки решили вести одновременно атаки на Журжу и Слободзею, сосредоточив силы выше этой последней. Постоянный подход подкреплений к отряду, направлявшемуся на Журжу, заставлял предполагать, что главный удар будет ими нанесен в эту сторону. Наступающего на Журжу неприятеля встретили сильным огнем штуцерные Колыванского и части Томского егерских полков, на поддержку которых генерал Соймонов направил 4-й батальон томских егерей под командой подполковника Верещаки. Быстро переправив свой батальон на Радоман по двум устроенным на малом острове мостам, Верещака двинул в первой линии 10-ю и 12-ю 18
егерские роты, перестроенные в ротные колонны и прикрытые цепью застрельщиков из третьих взводов. 11-я егерская и 4-я карабинерная роты составляли вторую линию. Правый фланг томцев обеспечивался двумя сотнями казаков, которые служили также связью с отрядом, действовавшим из Слободзеи. Видя энергичное наступление русских войск, турки приостановились и направили против батальона храброго Верещаки огонь всех орудий Рущука. Неприятельская цепь, прикрытая с фронта и флангов водными протоками и поддержанная сзади сильными резервами, спокойно выдержала атаку егерей, подпустив их без выстрела на 80 шагов и осыпав с этого расстояния убийственным свинцовым дождем. Подполковник Верещака, не смущаясь этим, лично бросился на турок в штыки, смял их и отбросил к берегу, заплатив за свое геройство смертью. Но упоенные успехом и расстроенные боем, наши передовые роты попали под фланговую атаку только что высадившихся новых резервов турок и были откинуты назад. Однако капитан Халкионов, командовавший ротами второй линии, возобновил атаку и, поддержанный двумя сотнями казаков, вновь опрокинул турок к лодкам, и егеря бросились к ближайшим орудиям, которые, однако, неприятель успел втащить на свои лодки. Лихие действия отрядов подполковника Верещаки и капитана Халкионова дали время генералу Соймонову принять необходимые меры к отражению удара, и кризис, таким образом, для нас миновал. Он направил на Радоман 3-й батальон Томского полка с 2 легкими орудиями и эскадрон гусар под общим начальством подполковника Пересветова, а 1-й батальон Томского полка пододвинул на маленький остров, лежащий между Журжей и Радоманом, оставив в общем резерве на городской площади 1-й батальон Колыванского полка, прибывший по тревоге из Ойнаку. В то же время пехота, находившаяся во Фратешти, была передвинута со своей артиллерией, 5 эскадронами гусар и 4 конными орудиями к Турбату. Два легких орудия, посадив прислугу, рысью двинулись к берегу и открыли по неприятельским колоннам огонь сперва ядрами, а потом и шрапнелью; им помогали два батарейных орудия батареи, построенной у карантина. Попытка нескольких турецких лодок войти в пролив между Радоманом и малым островом, чтобы действовать в тыл нашим войскам, была отбита огнем этих орудий.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Синопский рейд после боя» з дисципліни «Східна війна 1853—1856»
