«Общества» конкретны. Более того, общество — это термин, от которого мы вполне можем отказаться из-за его концептуальной многозначности в истории и, следовательно, неоспоримых и вводящих в заблуждение противоречивых определений. Общество — это термин, использование которого в настоящее время в истории и социальных науках является современным институциональному оформлению социальной науки в XIX в. Общество — это половина противоречивого тандема, другой частью которого является государство. Французская революция стала культурным разделом в идеологической истории современной мировой системы в том, что привела к повсеместному принятию идеи, что социальное изменение, а не социальное постоянство является нормальным как в нормативном, так и в статистическом смысле. В XIX в. понятие «общество» противопоставлялось понятию «государство». Многочисленные суверенные государства находились в фокусе политической активности. Они казались местом для эффективного социального контроля и поэтому ареной, на которой можно было воздействовать на социальное изменение. Стандартный подход к интеллектуально-политическим вопросам в XIX в. был связан с вопросом о том, как «примирить» общество 357 и государство. «Общество» должно было означать переплетение обычаев и традиций, которое связывает группу людей без всяких официальных правил несмотря на них либо в противовес им. В некотором смысле «общество» представляло нечто более долговечное и «глубокое», чем государство, менее подверженное манипулированию и, конечно, более неуловимое. С тех пор и поныне существуют горячие споры о том, как общество и государство относятся друг к другу, что должно быть чему подчинено и что из них воплощает в себе наиболее высокие моральные цен-ности. Со временем мы привыкли думать, что границы общества и государства синонимичны, а если нет, то станут такими. Мы живем в государствах. В основании каждого государства лежит общество. Государство имеет историю, а потому, конечно, и традиции. Поскольку изменение является нормальным явлением, именно государства изменяются или развиваются. Они изменяют способ производства. Они становятся урбанизированными. Они имеют социальные проблемы, процветают или приходят в упадок. У них есть границы, внутри которых все факторы называются «внутренними», а вне которых — «внешними». Они «логически» являются независимыми единствами и как таковые могут «сравниваться» друг с другом для статистических целей. Анализ мировых систем заменяет термин «общество» термином «историческая система». Конечно, это замена чисто семантическая. Но она избавляет нас от главной коннотации, которую приобрел термин «общество», его связь с «государством», а также от предположений насчет «где» и «когда». Я выдвинул гипотезу о том, что есть три формы или разновидности исторических систем, которые я назвал мини-системами, мировыми империями и мировыми хозяйствами. Я также предположил, что мы, возможно, могли бы выделить и другие формы или разновидности подобных систем. Мини-системы называются так потому, что они небольшие по размерам и, возможно, относительно кратковременны (жизненный путь примерно шести поколений), высоко гомогенны с точки зрения культурных и управляющих структур. Основополагающая логика — во взаимном обмене. Мировые империи являются крупными политическими структурами и заключают в себе разнообразные «культурные» модели. Основополагающая логики системы — экстракция «дани» из самоуправляющихся прямых производителей (в основном сельских), которая передается к центру и перераспределяется среди немногочисленной, но значимой сети чиновников. Мировые хозяйства — это огромные неравные цепи интегрированных производственных структур, разделенных многочисленными политическими структурами. Основополагающая их существование логика заключается в том, что прибавочная стоимость неравномерно распределяется в пользу тех. кто смог захватить временную монополию на рынке. Это — «капиталистическая» логика. История сосуществования форм может быть воспроизведена следующим образом. В досельскохозяйственную эпоху существовало множество мини -систем, постоянное исчезновение которых было в основном следствием экологических катастроф, а также расколом групп, ставших слишком боль- 358 шими. Здесь наше знание очень ограничено. Тогда не существовало письменности, и нам приходится довольствоваться археологическими реконструкциями. В период, скажем, между 8000 г. до н.э. и 1500 г. н.э. на Земле сосуществовали одновременно многочисленные исторические системы всех трех разновидностей. Мировая империя была «сильной» формой той эпохи, поскольку, расширяясь, она разрушала и (или) поглощала как мини-системы, так и мировые хозяйства. Сокращаясь же, она открывала место для возникновения мини-систем и мировых хозяйств. Большая часть того, что мы называем «историей» этого периода, — это история таких мировых империй, и это понятно, поскольку они оставили нам письменные описания того, что происходило. Мировые экономики были «слабой» формой, отдельными и не живущими долго. Это происходило потому, что они либо распадались, либо поглощались мировыми империями или трансформировались в них. Примерно в 1500 г. одному из таких мировых хозяйств удалось избежать общей судьбы. По причинам, которые следует объяснить, из консолидации мирового хозяйства родилась «современная мировая система». С тех пор она достигла своего полного развития как капиталистическая система. По своей внутренней логике это капиталистическое мировое хозяйство затем расширилось и захватило весь земной шар, впитывая в себя все существующие мини-системы и мировые империи. Таким образом, к концу XIX в. впервые в истории на Земле оказалась только одна историческая система. Мы до сих пор существуем в этом положении. Капитализм — это система, основанная на соревновании свободных производителей, использующих свободный труд со свободными предметами потребления, где понятие «свободный» означает доступный для продажи и покупки на рынке, не более того. Ограничение этих свобод, где бы оно ни существовало, является пережитком незавершенного эволюционного процесса и означает, что зона или предприятие являются «менее капиталистическими», чем это ограничение. Это — точка зрения Адама Смита. Смит считал, что капиталистическая система — это единственная система, созвучная с «человеческой сущностью», и рассматривал альтернативные системы как навязывание неестественных и нежелательных ограничений на социальное. Но эту точку зрения в целом разделял и Карл Маркс. Характеризуя социальную систему, Маркс делал особый акцент на значимости свободного труда. Он не рассматривал капиталистическую систему как вечно естественную и не считал ее желательной. Но он рассматривал ее как нормальную ступень исторического развития человечества, где труд пока не свободен. Большинство либералов и марксистов последних 150 лет рассматривают эту картину «конкурентного капитализма» как точное описание капиталистической нормы, и поэтому утверждают, что все исторические ситуации, имеющие отношение к несвободному труду (производителям), товару, являются отклонениями от этой нормы и таким образом должны быть объяснены. Норма большей частью отражает идеализированный портрет того, что считалось примером квинтэссенции нормы в Англии после промышленной революции, где пролетариат (безземельные, не имеющие орудий труда городские рабочие) трудился на фабриках, принадлежащих буржуазии (частным собственникам этих фабрик). Владелец здесь покупал рабочую силу рабочих (которым платили заработную плату), в основном 359 взрослых мужчин, не имевших иной реальной альтернативы для выживания, чем платный труд. Никто и никогда, однако, не пытался утверждать что все исторические конкретные ситуации подходят под эту модель. Но либералы и марксисты склонны рассматривать любую ситуацию, отклоняющуюся от этой модели, как менее капиталистическую в той степени, в которой происходит отклонение. Если любую рабочую ситуацию «можно классифицировать по шкале степени капиталистичности», то каждое государство как место развития этих рабочих ситуаций может также располагаться где-то на этой шкале. Экономическую структуру государства тогда можно рассматривать как «более» или «менее» капиталистическую, а саму государственную структуру как структуру, более или менее соответствующую степени капитализма в экономике или как несовместимую с ней. В этом случае мы можем ожидать, что она как-то изменится со временем в направлении большей такому соответствию. Как может быть установлено «доминирование» определенного способа структурировать единицы труда в рамках пространственного единства (государства), никогда не было достаточно ясно. Между производительным и непроизводительным трудом было проведено различие. Несмотря на то что точные определения физиократов Сен-Симона и Маркса были далеко не одинаковы, оба они стремились определить некоторые виды «экономической деятельности» как не-труд, т.е. как непроизводительный труд. Это способствовало образованию довольно большой и очень полезной оценки в определении капитализма. Если среди различных видов деятельности, определяемых как непроизводительный труд, оказывается значительное количество примеров, не отвечающих модели капиталистической ситуации труда, а наиболее явным, но далеко не единственным примером здесь является домашний труд, то становится намного легче утверждать, что «большинство» ситуаций труда в некоторых странах относится к типам, описанным в рассматриваемой модели, и, таким образом, мы действительно имеем несколько «капиталистических» стран с точки зрения их социально-исторического определения. Ситуаций, где свободные рабочие работают за плату на предприятиях свободных производителей, меньшинство в современном мире. Это, несомненно, верно, если единицей нашего анализа является мировое хозяйство. Анализ мировых систем показывает, что капиталистическое мировое хозяйство является особой исторической системой. В этой связи нужно подчеркнуть тот факт, что конец XVIII и начало XIX в. представляют собой поворотный пункт в истории в том, что капиталисты наконец достигли общественно-государственной власти в ключевых государствах мира. Два великих события, случившиеся в этот период, — Промышленная революция в Англии и Французская революция — были, как обычно считается, решающими-Простой обзор библиографии подтвердит, что значительная часть мировой истории связана с этими двумя «событиями». Французская революция была моментом, когда буржуазия вытеснила феодальную аристократию с позиций государственной власти и этим трансформировала докапиталистический общественный уклад в капиталистическое государство. Промышленная революция выдвигает на первый план плоды такой трансформации. Как только капиталисты достигают государственной 360 власти (или, по словам Смита, сокращают вмешательство в государство), становится возможным значительно расширить триумфальные возможности капиталистической системы. Идея Промышленной революции трансформировалась в идею Индустриализации и породила ряд подкатегорий, а поэтому и субвопросов: идею «взлета», понятия как «доиндустриальных», так и «постиндустриальных» обществ и т.д. Идея буржуазной революции стала исследованием того, где и как может произойти «буржуазная революция» (или приход к власти среднего класса). Анализ мировых систем призывает к оценке центральности этих подразумеваемых ключевыми «событий» с точки зрения типа, основ исторической системы, в рамках которой они происходят. Если единицей анализа современной мировой системы является капиталистическое мировое хозяйство (и это «если» остается), то следует спросить, представляют ли полученные категориальные различия — сельское хозяйство и промышленность, землевладелец и промышленник — лейтмотив, вокруг которого сконцентрировано историческое развитие. Если существует индустриальная фаза, то мы можем дойти до постиндустриальной. Если мы имеем дело с аналитически отделяемыми группами, то может существовать лишь разобщенность держателей государственной и экологической власти. Все эти категории находятся сейчас так глубоко в нашем сознании, что мы практически не можем говорить о мире, не используя их. Анализ мировых систем показывает, что категории, информирующие историю, были исторически образованы, по большей части, не более века назад. Анализ мировых систем стремится лишить понятие прогресса статуса траектории и открыть его заново как аналитическую переменную. Бывают исторические системы лучше или хуже (и мы можем спорить о критериях, по которым можно судить об этом). Нет никакой уверенности в том, существует ли линейная тенденция вверх, вниз или прямо. Возможно, что линия как раз неровная или, может быть, неопределенная. Если в мире существовали многочисленные примеры или типы исторических систем и если все исторические системы имеют начало и конец, то нам захочется понять, каков процесс возникновения последовательности (временной и пространственной) исторических систем. Сокращено по источнику: Валлерштайн И. Анализ мировых систем: современное системное видение мирового сообщества // Социология на пороге XXI века: новые направления исследований. М., 1998. С. 129—147.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Анализ мировых систем» з дисципліни «Фундаментальна соціологія»
