Целостный человек как предмет психологического исследования. Философия и психология многомерности
Можно было бы сказать, что суть отмечаемого многими учеными кризиса психологии заключается в поиске путей ее «поворота к человеку». Однако если отметить, что о кризисе науки заговорили практически через двадцать лет после того, как психология выделилась в самостоятельную науку и эти разговоры продолжаются вот уже без малого сто двадцать лет, то кажется, что вопрос об антропологизации психологии как современной тенденции ее развития снимается сам собой. Думается, что это только кажется: сегодня из поля зрения практически исчез тот факт, что в разговорах о кризисе уже давно потеряна исходная логика. Кризис, длящийся почти столько же лет, сколько существует развивающееся явление, это уже не кризис, а что-то совершенно другое. И это «другое» действительно кажется кризисом, выступает в форме кризиса - для тех, кто рассматривает науку в рамках остановленного движения («стоп-кадра»), в пределах плоскости, образовавшейся в результате мгновенно сделанного «здесь и теперь» поперечного среза с явления, формой существования которого является вовсе не то состояние, которое зафиксировал срез, а присущий этому явлению процесс саморазвития. Это напоминает попытку исследователя, который сделал снимок движущегося потока в его поперечном сечении, удивиться (или возмутиться) по поводу присутствия в ней следов турбулентности, мешающих рассмотреть подробности зафиксированного состояния. «Порядок следования» и «порядок состояния» -это разные вещи. Желание добиться стабильного состояния науки, например, путем интеграции ее прошлого с ее настоящим, теории с практикой, или, в более мягкой форме, путем «согласования» между собой разновременных и разномасштабных теорий, спроецированных на плоскость актуального бытия науки, противоречит природе самого явления, способного существовать только в форме процесса. Стабилизировать актуальное состояние саморазвивающегося явления с помощью специальных приемов невозможно без насилия над природой самого феномена. Более того, это насилие, будь оно успешно, убило бы процесс, обеспечивающий стабильное существование самого феномена. Именно поэтому ни одна из попыток интеграции научного знания не привела к успеху. Что уж не делали ради этой интеграции. Перебрасывали «концептуальные мосты», приводили в систему методологические принципы, придумывали различные функции психики и через них пытались выйти на интеграцию разрозненных психологических представлений, использовали «системную эклектику», создавали специальную «теоретическую психологию», которая занималась бы интеграцией психологического знания, уповали на принцип детерминизма как средство интеграции, рассматривали один феномен в призме разных подходов и строили картину психологической реальности на одном принципе. Не касаясь еще многих других тщетных попыток интеграции, а так же учитывая те грандиозные усилия, которые тратились и продолжают тратиться на преодоление только одного параметра, указывающего на «кризис» науку - ее дезин-тегрированность, можно заметить следующее. Мы еще, очевидно, не поняли, что за этой «самоочевидной перманентностью» кризиса скрывается стабильность процесса, обеспечиваемая непрерывностью пребывания открытой системы в состоянии перехода, что и улавливает понятие «становление». Иными словами, саморазвивающиеся системы необходимо изучать в другой логике, потому что их движение не охватывается понятиями «кризисов», «революций», «скачков», знаменующих мгновенный переход накопленных в период «спокойного эволюционирования» системы изменений в новое качество. Это означает необходимость учесть логику автора книги «Структура научных революций» Т. Куна, но выйти за ее пределы и понять, каким образом еще не пришедшая, еще может быть даже не озвученная парадигма, находясь в будущем, уже раскачивает парадигмальные устои, которых придерживается наука в ее актуальном настоящем. К такому выводу можно прийти, если соединить принцип «детерминации будущим» Л.С. Выготского с принципом «коинциденции» Д.Н. Узнадзе. Но соединить эти принципы (и еще некоторые другие) в рамках теории, основывающейся на представлении о человеке как открытой системе, в которой мера открытости эквивалентна мере его суверенности, а этапы такого открытия совпадают с поворотными периодами становления человеческого в человеке. Можно констатировать, что психологи постепенно начинают различать понятия «саморегуляция» и «самоорганизация», хотя многими из них они продолжают восприниматься вполне синонимично. Между тем, эти два понятия не только различаются между собой, но их различие служат основанием для дифференциации двух эпох в движении психологической мысли, двух разных идей, определяющих парадигмальный статус науки на разных стадиях движения психологического познания, двух разных пониманий человека в качестве предмета психологической науки. От того, какой образ человека складывается в психологии, существенно зависит направленность и содержание исследовательской деятельности. Получается, что если бы психологи смогли без напряжения осуществлять указанную дифференциацию, то это обозначало бы, что «парадигмальный сдвиг», происходящий в современной психологии и осуществляющийся по линии «классическая психология» - «неклассическая психология» - «постнеклас-сическая психология», достиг определенного уровня. Такого уровня, который позволяет говорить о том, что постнеклассическое мышление в психологии активно обретает общепринятый (парадигмальный) характер. Перед психологией уже однажды стоял вопрос: «Куда выходить?». Было это в период «золотого десятилетия» (1903-1913), когда наука, чтобы остаться таковой, была вынуждена выйти за пределы замкнутого на себя предмета познания, каковым в то время выступало сознание. Сегодня она снова стоит перед этим вопросом, но теперь это уже другая наука. И окружает ее (и подпитывает) другая по своей ментальности околонаучная среда, которая успела впитать в себя и все то полезное, что удалось получить психологии за сто лет, которые прошли после артикуляции этого вопроса. Поэтому, взаимодействуя с этой средой, психология в определенной степени взаимодействует и с самой собой, пусть даже не всегда ей удается осознать этот факт. Так куда же все-таки выходит наука? Наш ответ: к более сложной системе, релевантной целостному человеку. Почему именно к нему, и что собственно означает понятие «целостный человек»? Зачем он нужен психологии, когда и без этого у нас столько его аналогов, существующих, точнее сосуществующих, например, в виде индивида, субъекта, личности, индивидуальности? Действительно, аналогов человека в психологии много, но человека как такового нет. И пока в психологии нет целостного человека, его место занимает все, что можно антропоморфизировать, т. е. все, чему можно приписать функции целостного человека. Периодически эти функции передаются индивиду, субъекту, личности, порождая эту странную «психологию на троих» (В.П. Зинченко). Безусловно, в человеке можно найти много граней и выделить в нем различные аспекты, меняя «призмы видения». Возникают различные подходы и концепции, в рамках которых исследователи пытаются интегрировать знание, полученное с помощью этих «призм», в некоторое целостное представление о человеке. Столь же периодически происходит перераспределение функций между личностью, индивидом и субъектом, что особенно заметно в периоды, когда лидирующие функции в науке берет на себя тот или иной аспект, порождая очередную авторскую «психологию личности», «психологию индивида», «психологию индивидуальности», «психологию субъекта». Не хочется спорить о том, какая из концепций наиболее точно отвечает целостному пониманию человека. Уместнее поставить вопрос о принципиальной возможности получить целостное представление о человеке путем интеграции имеющегося аспектного знания о нем. Не хочется впадать в трюизм напоминанием притчи о слоне, которого (вполне аспектно) изучали слепые мудрецы. Даже «психология на четырех» (с условием добавления сюда еще и «призмы» под названием «индивидуальность») не изменит ситуацию. 20 Выготский Л.С. Конкретная психология человека // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1986. № 1. С. 63. Иными словами, только сегодня в полной мере наступает осознание того, что мы пытаемся угадать, пользуясь образами Л.С. Выготского, миссию «телефонного аппарата», изучая сам аппарат, т. е. вовсе не имея в виду миссию «телефонистки» (человека). «Нельзя аналогизировать все поведение с деятельностью аппарата. Но аппарат + человек...»20. Хорошо чувствовавший тенденции развития психологического познания А.Н. Леонтьев, представивший в своей книге развернутую теорию личностных смыслов, заканчивает ее указанием на необходимость вернуть «целостного человека» в психологию21. Видимо неслучайно А.Н. Леонтьев писал о смыслах как «высшей математике психологии» - смыслы релевантны «целостному человеку», системе более высокой, нежели личность, которая сама является пусть и «особым», но только качеством человека. А с «целостным человеком» научная психология еще напрямую не сталкивалась, и потому не знает, как он выглядит. Пока же приходится констатировать, что незаметно подходит к концу, но вовсе не ушло в прошлое время «геометрической психологии», когда еще можно говорить о каких-то неведомых «сферах» человека, в которых обитают сознание, бессознательное, психика как таковая. Эти понятия приходится использовать, поскольку на них возлагается важная миссия: они создают иллюзию «не-подкожности» психического. В противном случае психика уже ничем бы не отличалась от наивно понимаемой души, живущей в теле. С другой стороны, это позволяет говорить о возможности использования в психологии «объективных методов», разработанных в других («развитых») науках, предметы которых ограничены конкретными пространственно-временными континуумами: все-таки и у нас в науке есть свои психологические пространства, хотя бы и в виде непонятных в своей локализации «сфер». Неизвестно где и как локализованным «сферам» еще и предписывают способность развиваться. В связи с этим перед педагогами ставятся фантастические по своей неопределенности задачи по формированию «эмоционально-волевой сферы личности» («интеллектуальной сферы», «ценностно-смысловой сферы», «сферы сознания). О странностях «психологической геометрии» в свое время писал Л.С. Выготский: «Именно потому, что эти понятия адетерминистичны, беспричинны и беспространственны, именно потому, что они построены по типу геометрических абстракций, Павлов отвергает их пригодность для науки: они несоединимы с материальной конструкцией мозга. Именно потому что они геометричны, мы вслед за Павловым говорим, что они непригодны для реальной науки»22. Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975. 302 с. 22 Выготский Л.С. Исторический смысл психологического кризиса // Собр. соч.: В 6 т. М.: Педагогика, 1982. Т. 1. С. 401. Антропологизация на самом деле есть переход от дискретного понимания психики и сознания в совершенно другую методологию - к представлению о непрерывной природе психического. Дискретное понимание исходит из феномена целостности психических явлений: «их неразложимость «на кусочки» отмечается обычно как одна из их фундаментальных характеристик. Будучи многообразными, психические явления выступают как явления одной природы. Поэтому они и сами могут рассматриваться как система. Единство психики как системы выражается в ее общей функции: являясь субъективным отражением объективной действительности, психика осуществляет регуляцию поведения». Если в физике теория поля достигла и даже переросла уровень теории дискретности, то в психологии до сих пор психика и сознание чаще всего понимаются как замкнутые дискретные образования, имеющие уровневое строение, собственную структуру и даже собственную логику. С помощью трансспективного анализа открывалось, что вместе с понятиями психологического поля (К. Левин), смыслового поля (Л. С. Выготский), транссубъективного пространства (Д. Н. Узнадзе) в психологии уже сравнительно давно вызревает мысль о пространственной непрерывности психического. Психическое есть то, что обеспечивает дальнодействие человека как открытой саморазвивающейся системы, одновременно определяя параметры его (человека) многомерности. Итак, тенденция антропологизации может быть прослежена в истории психологии, она давно «пробивается» в ней, но только в науке, обретшей постнеклассический облик, она перестанет быть тенденцией, т. е. обретет парадигмальные основания. Тогда, возможно, отпадет необходимость удерживать как самостоятельные основные принципы научной психологии, настолько утвердившиеся в ней в качестве особых средств понимания и объяснения психического, что уже кажутся навечно в ней прописанными «методологическими окаменелостями». Если раньше и находили какие-то основания для объяснения того, почему принципы детерминизма, системности и развития необходимо понимать как отдельные принципы, которые все-таки рекомендуется использовать вместе (как взаимодополняющие), то сегодня отпадает смысл и в таком понимании, и в таком использовании этих принципов. Зачем нужен принцип системности, если он, оказывается, не несет в себе «идеи развития» и его, следовательно, необходимо этой идеей дополнять? Если предметом исследования является саморазвивающаяся система, существующая в режиме постоянного усложнения своей системной организации, т. е. становления, то по отношению к ней различение принципов развития и системности вообще теряет всякий смысл. Здесь уже надо разбираться с тем, как на деле осуществляется переход возможности в действительность, почему в одних случаях он осуществляется, а в других нет. Зачем нужны принципы детерминизма, которые реанимируют дихотомию внутреннего и внешнего, объективного и субъективного, в разных концепциях приписывая экстенсивный или интенсивный характер то одному, то другому из полюсов в этой дихотомии («внешние причины действуют...», «внутреннее взаимодействует с внешним...»)? Ведь все эти принципы возникали в тот период, когда психология еще не переболела «гносеологизмом». Представление о человеке как саморазвивающейся системе этих дуализмов просто не допускает. В таких системах детерминирующими оказываются те факторы, которые система сама порождает, и на которые сама же опирается в своем дальнейшем следовании (системная детерминация). Здесь становятся неразличимыми объективная и субъективная реальности. Однако впервые у психологии появляется возможность объяснить, каким образом из этих двух реальностей ткется тонкая ткань «многомерного пространства жизни», входящего в само содержание понятия «человек» в качестве его самой «человеческой» составляющей. Только признав это пространство в его указанном качестве, можно объяснить природу чувства реальности и осознать механизм его разрушения в различных формах дереализации, с которыми сталкиваются психиатрическая практика. И объяснить, почему в норме человек понимает смысл и ценность своих действий (подотчетность) и не понимает их при системных нарушениях. Сделаем несколько предварительных замечаний, которые необходимы для понимания того, как, с нашей точки зрения, надлежит использовать трансспективный анализ применительно к выявлению закономерностей и тенденций в становлении человекоразмерных систем. Нам периодически приходится сталкиваться с тем, что, перечисляя методы историко-психологического исследования или методы анализа процессов развития психики и человека, трансспективный анализ указывается среди прочих, но иногда с оговоркой о том, что процедура данного подхода еще не разработана, или с пометкой, что «активное его использование не представляется возможным». Трансспективный анализ не является методом познания, который можно расположить в пространстве других методов, как рядоположенный им. Его можно использовать только в определенных условиях, а именно при изучении процессов становления открытых саморазвивающихся систем, систем сложных, человекоразмерных, закономерно усложняющихся, находящихся в постоянном обмене с окружающей средой. Если соответствующая система не выделена исследователем, то можно обойтись без транс-спективного анализа: такое его использование его же и дискредитирует. Например, если исследователь понимает сознание, психику в целом, как «открытую нелинейную саморазвивающуюся систему», активно взаимодействующую со средой, полагая, что системные процессы не являются жестко детерминированными внутренними либо внешними условиями и, таким образом, на первый план выступает «вероятностная опосредован-ность множеством разнонаправленных факторов»23, то применить здесь трансспективный анализ нет никакой возможности. Ни психика, ни мозг, ни сознание не являются самостоятельными системами, заинтересованными в обмене и потому вынужденными «активно взаимодействовать со средой». Психика не эквивалента человеку, она «не человекоразмерна», хотя и участвует в становлении его многомерности. Открытая система, к которой можно применить синергетические построения, особенно в той ее части, которая касается взаимодействия системы с внешней средой, выбрана неправильно. Приведенный пример можно считать одним из многих примеров использования бинарных конструкций. При этом он еще используется таким образом, что психика полностью представляет внутреннее, в то время как логика постнеклассического рассуждения предполагает многомерность. Становится привычным схему, сложившуюся в классической науке, приспосабливать к схемам постнеклассического рассуждения и объяснения путем прямого переноса в нее понятийного аппарата синергетики. В целом это и есть пример синергетического редукционизма. Что представляет собой самоорганизация с синергетической точки зрения? Она происходит в пространственно-распределенных системах, потенциально обладающих бесконечным числом степеней свободы путем выделения небольшого числа так называемых параметров порядка, переменных, определяющих динамику всей системы. И выделение этих аттракторов, т. е. того, что почему-то оказывается наиболее привлекательным для системы при выборе пути, по которому пойдет дальнейшее ее следование, т.е. определяющих всю последующую историю ее становления, было и остается основным источником головной боли для представителей синергетики. «В отличие от специалистов по синергетике, - иро-
Манеров В.Х, Королева Н.Н., Богдановская И.М. Методология постнеклассической психологии и подготовка практических психологов // Вестник практической психологии образования. 2007. № 4 (13). С. 56-60. низирует Г.Г. Малинецкий, - наш мозг поразительно легко решает задачу выделения параметров порядка и построения эффективных прогнозирующих систем (предикторов). В самом деле, в мозге и "тактовая частота", и скорость передачи сигналов на шесть порядков ниже, чем у персонального компьютера. Поэтому приходится безжалостно редактировать поступающие извне информационные потоки и иметь дело только с самым главным. Более того, можно предположить, что способность гибко менять поведенческие стратегии и совершенствовать свои внутренние предикторы не только методом проб и ошибок и дала нашему виду стра- 24 тегические преимущества в ходе эволюции» . Обратим внимание: «способность гибко менять поведенческие стратегии и совершенствовать свои внутренние предикторы» - это же как раз то, что является признаком инновационного поведения. Иными словами, если психологи не войдут в идеологию многомерности, саморазвития, самоорганизации, то вряд ли они ответят на вопросы, связанные с сущностью инновационного поведения. Ситуация действительно необычная. В указанной работе Г. Г. Малинецкий ссылается на В.И. Аршинова, высказавшего мысль о «синергетике-2» как некотором методе задавания глубоких вопросов, в прямую не связанных с конкретикой нелинейной науки, и о «синергетике-3» как о подходе к синтезу двух культур, естественно-научной и гуманитарной, который идет не от простого к самому сложному, к человеку, а в обратном направлении, от человека. «Эти размышления о том, чего в нынешней синергетике нет и что в ней хотелось бы видеть оказываются своеобразным "техническим заданием" от исследователей, которые смотрят на нелинейную науку со стороны»25. Таким образом, психология инновационного поведения оказывается ангажированной на выполнение сразу двух заданий - социального заказа, о котором мы столь подробно говорили в первой главе этой книги, и «технического задания» от синергетики, ждущей объяснений того, как все-таки мозгу удается «безжалостно редактировать поступающие извне информационные потоки и иметь дело только с самым главным». Малинецкий Г.Г. Синергетика. Король умер, да здравствует король! Режим доступа: http://www.keldysh.ru/departments/dpt_17/koru.html 25 Там же. Насколько важно выполнить это «техзадание»? «Поскольку строить хорошие предсказывающие компьютерные системы во всем многомерном фазовом пространстве "на общих основаниях" не удается, - замечает Г. Г. Малинецкий, - вероятно, мозг учитывает его неоднородность. Повидимому, он очень точно выделяет области, где можно многомерное пространство заменить маломерным, а сложное простым...». Если психология сможет ответить на вопрос о том, как это реально происходит, то это знание может оказаться весьма важным как для синергетики, так и для разработчиков «предсказывающих» компьютерных систем «В свое время Е. Вигнер, обсуждая пределы науки, выделил две «сверхдисциплины», предлагающие универсальную и самосогласованную картину мира. Это физика и психология. На взгляд дилетанта, каким считает себя автор этих заметок, - самокритично пишет Г.Г. Малинец-кий, - психология, как показало ее развитие в последние 20 лет, не приняла этого вызова». Здесь мы должны простить одного из ведущих специалистов в области нелинейной динамики: психология этот вызов сформировала самостоятельно. Мы уже цитировали одного из самых ярких представителей современной психологии В. П. Зинченко, определившего еще в 1981 г.: «Анализ свободного человеческого действия - серьезный вызов психологической науке»26. 26 Зинченко В.П. Идеи Л.С. Выготского о единицах анализа психики // Психологический жур- нал. 1981. Т. 2, № 2. С. 132. 27 Малинецкий Г.Г., Потапов А.Б. Нелинейная динамика и хаос: Основные понятия. 2-е изд., 2009. 240 с. 28 Выготский Л.С. Собр. соч. Т. 1. С. 347. Что же касается последних 20 лет, то примерно столько же лет назад стала складываться теория самоорганизующихся психологических систем (ТПС), и уже зримо стали проступать черты того механизма, с помощью которого живые системы оказываются способными превращать хаос внешних воздействий в нечто ограниченное и упорядоченное, что и позволяет им решать те задачи, про которые пишут Г.Г. Малинецкий и А.Б. Потапов: «...у нас возник класс задач, очень сложный для компьютеров (или, по крайней мере, для разработчиков алгоритмов) и сравнительно легко решаемый биологическими объектами»27. Трудно упрекнуть математиков в том, что они не разглядели того, каким образом в транс-спективе исторического движения науки раскрывается мысль Л.С. Выготского о том, что психика как раз и есть то, что позволяет человеку формировать вокруг себя многомерное пространство, благодаря которому ни мозгу, ни сознанию уже не надо перерабатывать весь поступающий к ним информационный поток: «наши чувства дают нам мир в выдержках, извлечениях, важных для нас», вследствие чего «сознание как бы прыжками следует за природой, с пропусками, пробелами»28. Трудно упрекнуть в этом математиков, потому что и психологи в массе своей пропустили то поистине изящное решение проблемы избирательности человеческого сознания и поведения, которое в этой идее содержится, пусть еще и не в раскрытой форме. Получается, что не мозг и не сознание определяют избирательность психического отражения. К ним поступает уже отобранная информация и мозг, у которого «тактовая частота», и скорость передачи сигналов действительно «на шесть порядков ниже, чем у персонального компьютера», справляется с переработкой поступающей информации. Поэтому красивая метафора о мозге, которому «приходится безжалостно редактировать поступающие извне информационные потоки» - для того, чтобы иметь «дело только с самым главным», остается только метафорой. «Безжалостный редактор» уже поработал и в мозг поступает уже отобранная и определенным образом структурированная информация. В многомерном мире все значимое уже помечено смыслами, отношение уже прошлось по важным местам своим эмоциональным «маркером». Почему же столь настоятельно в синергетике делается упор на мозг, который каким-то неведомым способом «редактирует» информационные потоки? Да по той же причине, по которой в психологии эта же роль отводится сознанию. Ему иногда приписывают роль автономного деятеля, который как раз и редактирует информационные потоки, самостоятельно принимая решения о том, что ему (сознанию) стоит осознавать, а чего не стоит. Остается непонятным в пользу кого такой «деятель» принимает решения. В пользу человека? Так этого истинного деятеля в теории сознания, построенной на идее непосредственной связи сознания с информационными потоками (из которых оно призвано выбирать материал достойный для осознания), просто нет. Вот и получается, что перед большими циклами интересных исследований ставится цель «обосновать наличие в функциональной организации сознания механизма принятия решения об осознании» . 29 Агафонов А.Ю. Феномен осознания в когнитивной деятельности. Автореф. дис. ... д-ра пси- хол. наук. СПб., 2006. Происходит это потому, что и математики и многие психологи используют одну, при этом самую простую, самую очевидную схему познания человеком мира. Известный методолог К. Поппер назвал ее «ба-дейной теорией». В соответствии с ней, чувственные данные «вливаются в бадью через семь хорошо известных отверстий - два глаза, два уха, один нос с двумя ноздрями и рот, а также через кожу - орган осязания. В бадье они усваиваются, а конкретнее - связываются, ассоциируются друг с другом и классифицируются. А затем из тех данных, которые неоднократно повторяются, мы получаем - путем повторения, ассоциации, обобщения и индукции - наши научные теории. Бадейная теория, или обсервационизм, является стандартной теорией познания от Аристотеля до некоторых моих современников, например, Бертрана Рассела, великого эволюциониста Дж.Б.С. Холдейна или Рудольфа Карнапа. Эту теорию разделяет и первый встречный», - писал К. Поппер30. В принципе, уже неважно, что находится в центре «бадьи»: мозг или сознание. Важно, что такой подход не позволяет решить проблему избирательности психического отражения, непосредственно определяющую проблему избирательного поведения человека, и прежде всего инновационного поведения. Человек - не «бадья», в центре которой находятся мозг или сознание, бесстрастно перерабатывающие информацию. Представление о психике как аппарате отражения внешнего мира при его непосредственном воздействии на органы чувств, которые исходно заложены и в «бадейную теорию», не позволяют психологии решать задачи, которые сегодня встают перед ней. Психология мучительно прорывается к «целостному человеку», к многомерным человеческим мирам, составляющим «самую человеческую» часть того, что включает в себя понятие человек. Только выход к этим пространствам гарантирует решение вышеуказанной проблемы избирательности. 30 Popper K. A Evolutionary Epistemology // Evolutionary Theory: Paths into the Future / Ed. by J.W. Pollard. John Wiley &. Sons. Chichester and New York, 1984. Сії. 10. Р. 239-255. Режим дос- тупа: http://www.uic.nnov.ru/pustyn/cgi-bin/htconvert.cgi7popper.txt 31 Хакен Г. Принципы работы головного мозга. М.: «ПЕР СЭ», 2001.С. 14. 32 Там же. С. 298. Обратите внимание, что последовательно рассуждая о мозге в контексте самоорганизации, основатель синергетики Ганс Хакен вынужден, чтобы не потерять логику рассуждения, постулировать многомерность пространств, в которых рождаются «параметры порядка». В начале своей книги «Принципы работы головного мозга», он утверждает, что самоорганизация это когда упорядоченные структуры «создаются не некоей организующей рукой, а самими системами, действующими без всякого воздействия извне»31, а в конце книги он напишет, что «взаимодействие внутреннего и внешнего приводит к появлению новых параметров порядка» и виной тому «внутренне-внешняя сеть, часть элементов которой представлена или хранится внутренне в разуме или мозге, а часть существует (хранится или внешне представлена) во внешней среде»32. 33 Леонтьев А.Н. Философия психологии: Из научного наследия / Под ред. А.А. Леонтьева, Д. А. Леонтьева. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1994. С. 39. 34 Там же. С. 39. 35 Там же. С. 208. 36 Там же. С. 39. 37 Завершнева Е.Ю. Записные книжки, заметки, научные дневники Л.С. Выготского: результаты исследования семейного архива // Вопросы психологии. 2008. № 2. С. 120-135. Можно оценить, насколько этот вывод близок к тем положениям, с которых начиналась культурно-историческая психология 80 лет назад. Ее исходный замысел заключался в развитии психологии как науки об особой - высшей - форме жизни. В теоретических поисках «материальное, внешнее и идеальное, внутреннее выступили как единое»33. И задача изначально стояла своеобразно: «Нужно было найти в самом этом внешнем предмете то, что именно и делает его психологическим»34. Была выделена категория для обозначения той реальности, которую Г. Хакен обозначил как «внутренне-внешняя сеть». «Смысл есть, следовательно, не категория самой действительности, взятой абстрактно, отвлеченно от субъекта, но и (не) категория чисто субъективная. Это есть субъективно-объективная категория»35. Проблемой оставалось то, каким образом можно совместить смысловые и предметные поля, в которых внешнее и внутреннее, субъективное и объективное действительно выступили как единое. Это и сбивало «пафос первых теоретических проб», когда решение кажется таким самоочевидным, но «это было психологически недостаточно конкретное решение»36. Позже Л.С. Выготский поймет причины затруднений: «Мы слишком поздно ввели системную точку зрения... Сейчас я понимаю все это глубже»37. Развить системную точку зрения Л.С. Выготский уже не успел. Да и сформировать новый (системный) взгляд на природу саморазвивающихся открытых «человекоразмерных» систем в начале 1930-х гг. означало бы стать первооткрывателем многих системных идей, к которым представители разных наук стали приходить только в последней четверти XX в. Теперь уже синергетика выходит к сложнейшим «совмещенным» пространствам, этим «внутренне-внешним сетям», в которых формируются параметры порядка, но она не вооружена представлениями, которыми владеет современная психология, не снимающая с себя призвания превратиться в науку «о высшей форме жизни». Поэтому в центре оказывается мозг человека, но не сам человек: «бадья» с мозгом в центре еще остается, но уже появляется окружающая ее сложная «сеть», захватывающая и внешний мир, что существенно перестраивает существующие взгляды на то, что такое среда открытой системы и как она деформируется, превращаясь в условия жизни системы, обеспечивающие ее саморазвитие в направлениях, на которые указывают многомерные (субъективно-объективные, внутренне-внешние) параметры порядка. Первым, кто указал на необходимость ввести внешнее (среду) в определение организма, был Иван Михайлович Сеченов. «Организм без внешней среды, поддерживающей его существование, невозможен; поэтому в научное определение организма должна входить и среда, влияющая на него, так как без последней существование организма невозможно...»38. Заметим, в определение организма входит не вся среда, а только соотносимая с организмом. Чем сложнее организм, тем сложнее и его среда. Человек представляет наиболее сложную и высшую из известных нам форм жизни. Его среда - это и есть многомерный мир конкретного человека. Если мы включаем мир человека в определение человек, то уже упрощением кажется конструкция «человек и его мир», поскольку союз «и» рождает ложную иллюзию, что многомерный мир человека не входит в исходное определение человека. Если их развести в начале, то уже невозможно будет выйти к их единству в конце теоретических построений. Многомерный мир конкретного человека и есть подлинное пространство его жизни. Оно, это пространство, обладает подвижной конфигурацией, оно «дышит» в унисон с его растущими потребностями и возможностями, обладает способностью расширяться в пределы «объективной реальности», превращая «вещь в себе» в «вещь для нас», обеспечивая тем самым человеку чувство реальности бытия. 38 Сеченов И.М. Две заключительные лекции о значении так называемых растительных актов в животной жизни // Медицинский вестник. 1861. № 26. Для нас «целостный человек» означает такое понятие человека, которое исходно включает в себя его многомерный мир. Только благодаря этому мы вообще можем говорить о многомерном человеке. Это представление и легло в основание научного направления: «системная антропологическая психология». Наверное, понятно, почему это наука «системная» и почему она «антропологическая», не всем понятно, почему это психология, а не раздел антропологии - культурной, философской, педагогической и т.д. Мы занимаемся психологией целостного человека, нас интересует психическое в той роли, которая позволяет человеку быть открытой (в мир и к себе самому) системой, в той функции, которую психическое выполняет, обеспечивая устойчивое существование человека как саморазвивающейся системы, а так же те психологические системные новообразования, которые система порождает сама, в чем и проявляется ее способность к самоорганизации, без которой невозможны ни саморазвитие, ни избирательность поведения человека и его сознания. Многомерный мир человека - это не его «периферия», а место дислокации Духа - психика не подкожна. Целостность характеризует явление в его эволюционном следовании. Классика начинала со статики, с того, что есть, что уже установилось и которое поэтому можно изучать. Неклассическая наука вышла к первичной динамике - развитию. Ее уже меньше привлекает аналитика, она уже утверждает, что «целое больше суммы частей»; она стремится понять стремление человека стать целостным, при полном признании его (человека) принципиальной незавершимости. Она пока не может совместить незавершимость человека с механизмами его саморазвития и зачастую не различает «развитие» и «становление», пытаясь в становлении разглядеть начальную фазу развития («становление и развитие»). Постнеклассиче-ская наука идет еще дальше. Здесь незавершенность, тотальная неполнота человека выступает в качестве источника его самодвижения, саморазвития. В незавершенность заложена активность дления, «продления», изменения, течения, потока жизни, устойчивости этого потока и его направленности, происхождение сил, выводящих за пределы себя, еще завершающегося. Пока еще остается потенциал завершения, незавершенность будет оставаться условием устойчивого существования человека. Целостный человек - это человек, постоянно делающий себя целым из перманентно нецелого, все время нуждающийся в чем-то и ком-то, все время ожидающий чего-то и кого-то, усложняющийся, когда сбываются ожидания и удается присвоить предмет ожидания, приняв его в себя, сделав своим. А становясь другим, более сложным, человек уже не замечает, что вместе с этим становлением изменяется его собственное пространство жизни и из этого пространства начинают отзываться, вступать с ним в резонанс такие вещи и явления, которые раньше, когда он был более «простым», ему не соответствовали. И он снова начинает ощущать себя хотящим и могущим, страстным и пристрастным, чувствительным к красоте и гармонии, интересующимся и любопытным, т.е. переживающим всю полноту свой благотворной незавершенности. Человек полный, завершенный, совершенный - это человек ничего уже не хотящий и не могущий, постоянно нуждающийся в проявлении внешних атрибутов, указывающих на собственную состоятельность и почитающий за благо полное слияние своего поведения в мире с устоявшимся пониманием самого мира. Это поведение уже не может быть инновационным, поскольку и само оно уже скоро перейдет в трагедию умирающего человека - не только состоятельного, но и окончательно состоявшегося. П.М. Флоренский так устанавливает этимологию слова «целое». «Це-лос - целый - значит не поврежденный, неиспорченный, полный, со всеми частями. Слово «целый» сокоренно слову "целить", "исцелять". Целостный значит делать вновь целым из нецелого, из заболевшего, поврежденного. Следовательно, в понятии "целый" содержатся нормы бытия. В греческом языке понятием "целое" означается прекрасное, красота; в санскрите одно и то же означает целый, спасительный, прекрасный, приятный, нетронутый, целомудрие. В готском это слово означает здоровый и целый. В немецком - целый и святой. Понятие целость в русском языке содержит цельность»39. Цельность соотносимо с другим русским словом - «самость». ФлоренскийП.А. Соч.: В 4 т. М.: Мысль, 1999. Т. 3 (1). С. 456. Самость характеризует человека с точки зрения его самодостаточности, суверенности, т.е. способности к самоосуществлению, творческому самоконструированию. Самость есть системная характеристика того, как человек в процессах взаимодействия с окружающим миром (прежде всего миром культуры) созидает свое «Я» в одновременном становлении своего многомерного пространства жизни. Целостность - это также мера гармонии между двумя органическими (неотрывными) частями человека, представленными его «Я» и пространством жизни, в котором «Я» осуществляет себя, свою миссию и предназначение. Драма заключается в том, что «Я» склонно толковать свое же пространство жизни как «не-Я»: оно вообще не имеет смысла без «не-Я», поскольку всегда хочет определить свои границы. Сознание есть то, что конституирует эту дихотомию. Сознание и есть способность человека видеть мир отдельно от себя, для того, чтобы не видеть «себя в мире». В противном случае невозможным оказалось бы как познание мира, так и себя самого. Ни одна из частей не должна превалировать по отношению к самости, чтобы не расколоть ее: Часть, возобладавшая над целым, рождает хаос. Возобладай «Я», и вот уже человек рассматривает себя в качестве безусловного «творца природы», ее «хозяина», кроящего мир по лекалам собственной субъективности. Самое опасное, если он будет делать это инициативно и интенсивно, «инновационно» реализуя свой творческий порыв. Возобладай другая крайность, и человек начнет рассматривать себя как пассивно-страдательное существо, реагирующее на внешние воздействия, реакциями своими пытаясь приспособиться к «новым объективным условиям». Итак, современная психологическая теория является далеко не такой простой, как это иногда кажется непосвященным. Есть в ней «элементарная математика», доступная всем. Есть и такие сложные понятия, которыми наука обозначает самые труднопостигаемые психологические феномены. К числу таких понятий и относится смысл. Не случайно Л. С. Выготский считал задачу объяснения происхождения и возникновения осмысленности «труднейшей из всех, перед которыми когда-либо стояли психологи-исследователи»40. Как красноречиво заметил А.Н. Леонтьев, проблема смысла «относится не к области «арифметики» психологии, но к области «высшей математики» ее»41. Чем же обусловлена такая оценка проблемы? Возможно тем, что проблема смысла возникает в психологии только по мере превращения самой психологии в науку о человеке. По факту постановки проблемы смыслов (и ценностей) в психологии, а так же через оценку качества предлагаемых решений можно делать суждения о том, как протекает процесс антропологизации психологического познания. Следовательно, если психология смогла обнаружить проблему смысла, и даже в первом приближении поставить ее, то это может служить верным признаком трансформации предмета науки в определенном направлении. Кратко эту диалектику можно представить как поднятие предмета науки на новый уровень - от психики (человека) к человеку (с психикой). Выготский Л.С. Собр. соч. Т.1. С. 267. Леонтьев А.Н. Философия психологии. Изд-во МГУ,1994. С. 206. Видимо не случайно А. Н. Леонтьев писал о смыслах как «высшей математике психологии» - ею нельзя поделиться с «первым встречным», т. е. с человеком, не имеющим соответствующего опыта профессионально-психологического мышления. Это не означает, что «физическое мышление», например, уступает «психологическому мышлению» по уровню сложности. Просто физик и психолог познают разную реальность, каждая из которых отличается уровнем своей системной организации. Соответственно, им требуется и мышление разного уровня системности. Вовсе не случайно заметил А. Эйнштейн, что психология «гораздо сложнее физики». Когда в первые десятилетия прошлого века физики, переходя к изучению микромира, пришли к осознанию того, что объект и субъект познания взаимосвязаны, да еще таким образом, что сами объекты теперь необходимо было понять как составные части ситуации наблюдения, то это перевернуло всю методологию научного знания в целом. По мере становления неклассической физики формировалась неклассическая эпистемология. А что же психология? Для некоторых выдающихся представителей психологической науки открытие неклассической физикой взаимосвязи между субъектом и объектом познания никаким открытием не явилось. Они уже тогда использовали элементы мышления, которое сегодня называют постнеклассическим. Если для физиков предметом исследования выступала четырехмерная реальность (три координаты плюс время), то психологи постепенно приходили к убеждению в том, что непосредственного, прямого выхода к этой реальности у человека нет. Поэтому физикам не стоит удивляться (или сокрушаться) по поводу того, что результат физического исследования оказывается зависимым от позиции наблюдателя. «Голый физический стимул света не есть полная реальность» - писал Л.С. Выготский42. Среда человека не является для него физической средой, «чистой объективностью». «Голого, несоциального, непосредственного общения с миром у человека нет»43. Выготский Л.С. Собр. соч. 1983. Т. 5. С. 73. Там же. С. 63. Чем же опосредовано это общение человека с миром? Тем, что между миром «чистой объективности», существующим вне человека и независимо от него, этой настоящей «вещью в себе», и своим субъективным миром, который еще называют «внутренним миром человека», выстраивается «третья реальность». Ее невозможно дислоцировать на одном из полюсов: она не сводится ни к объективной, ни к субъективной реальности. Она воспринимается человеком как нечто внешнее для него, на деле оставаясь его собственным продолжением, его внутренним личным пространством жизни. Эта реальность чувственна и сверхчувственна одновременно, т. е. включает в себя такие системные образования, которые не воздействуют на органы чувств и потому продолжают быть невидимыми. Наконец, она не сводится ни к Духу, ни к Материи, представляя собой подлинное (системное) единство этих двух «противоположностей». Субъективное (Дух) является своеобразным маркером, который должен предварительно разметить объективную реальность сообразно человеку, своеобразно исказить ее, пометив в ней то, что имеет для человека значение, смысл и ценность. Смыслы возникают в местах встречи Материи и Духа, указывая на то, что именно в этих местах существует соответствие между тем, что нужно человеку и тем, что в мире откликается на его запрос. Человек есть система взаимодействий, порождающая смыслы и ценности, являющие основанием для направленных поведенческих актов. Так в чем же суть «драмы», на которую намекал в своих работах Л. С. Выготский, той драмы, на переживание которой обречен человек в силу своего особого (системного) устройства? Именно с ней связаны все трудности, которые возникают при попытке объяснить природу избирательности и осмысленности человеческого сознания, поведения и деятельности. Вот как выглядит сущность этой драмы с позиции системной антропологической психологии. Человек всегда видит некоторый отрезок мира, некоторую часть его, сектор, сегмент или то, что он называет ситуацией. И он никогда не видит в этом мире самого себя, хотя реально присутствует в нем, поскольку и сам этот мир человека является его (человека) продолжением, принадлежащем ему пространством жизни. Человек не знает собственных «размеров» и, взаимодействуя с тем, что воспринимается им в качестве противостоящей ему объективной реальности, человек вынужденно взаимодействует и с самим собой, незримо присутствующим в этой реальности. Он представлен в ней не в физических параметрах ее предметного содержания, а в особых измерениях предметов, входящих в ситуацию и тем самым выделяющих ее среди всей бесконечной, в себе и для себя существующей «чистой объективности». Человек не может - не имеет соответствующих средств, и даже права - видеть в мире самого себя в качестве составной части этого мира. Только через мышление он может прийти к пониманию соразмерности того, что кажется ему объективной реальностью, самому себе. А в реальной жизни он руководствуется смыслами, которые и призваны для того, чтобы в нашем сознании появлялось только то, что имеет отношение к человеку именно здесь и теперь. Этот отбор является для нас настолько естественным, что мы уже не замечаем всей сложности механизма отбора, используя только его результаты. Однако будь по-другому, не было бы у человека ни сознания, ни самосознания. У животных все устроено значительно проще: они живут в мире, не выделяя себя из мира. Но ведь они и не созидают мир, а если и изменяют его, то только в силу своего пребывания в нем. Эволюционное усложнение системной организации человека проявилось в способности порождать сложную «совмещенную», чувственно-сверхчувственную реальность, единственное назначение которой заключается в том, что она обеспечивает человеку возможность достаточно четко отделять Я от не-Я, видеть мир отдельно от себя и переживать эффект присутствия себя в мире, что и является основным признаком наличия сознания. Только в этом случае он сможет почувствовать себя субъектом, который этот мир познает и созидает, осмысливает и переживает. Этот разрыв (не видеть себя в мире, чтобы видеть мир отдельно от себя) обусловливает драматичность человеческого бытия. Ведь перестраивать мир можно, только перестраивая себя, и познавая его нельзя уйти от процессов самопознания. «Голгофа человеческого духа», - так определил Гегель работу разума, вынужденного всегда познавать мир через призму собственной субъективности, но при этом пробиваться к истине путем изгнания самого себя из продуктов познания - ради выявления того, как оно «есть на самом деле». Поэтому истина ни есть замкнутый на себя непосредственный итог познания, но есть процесс, сопровождаемый постоянным диалогом человека с самим собой и значимыми другими. Этот диалог незримо присутствует при встрече человека (как субъекта деятельности) с предметом, который самим же человеком «очеловечен», «вочеловечен», т. е. в котором он уже представлен особыми (системными) качествами - ценностями и смыслами. Получается, что все явившееся к нам, все, что мы видим, слышим, и осмысливаем, потому и является к нам, что имеет для нас смысл и ценность. Разница только в том, что профессиональный психолог, обладающий мышлением соответствующего системного уровня, об этом знает и поэтому он понимает, что все в каждый момент времени «являющееся» к человеку, ему же и соответствует. Иными словами, психолог понимает, что через призму анализа того, что явилось к человеку, можно узнать каков он на самом деле, каковы у него актуальные потребности и потенциальные возможности. Итак, сознание есть способность человека видеть мир отдельно от себя, но при этом только ту часть мира, которая соответствует ему как человеку, устойчивое бытие которого зависит от его способности обнаруживать в мире то, что отвечает его потребностям и возможностям. Таким образом, любая ситуация есть проекция человека в объективную реальность в силу чего она и начинает выступать для него не как «вещь в себе и для себя», а как мир - в своем предметном составе переживаемый как реальность и действительность. Получается, что человек - существо далеко не подкожное. Он представляет собой открытую систему и может быть понят как особая пространственно-временная организация. Человек не просто живет в среде, обмениваясь с ней информацией, веществом и энергией, как это подобает любой открытой системе. Не просто меняет среду, возвращая в нее переработанные, т. е. измененные им продукты обмена. Он на базе бесконечной по своим возможностям, и потому аморфной, безразличной «среды», создает свой многомерный мир. Знание о сверхчувственных (системных) качествах предметов, в которых существует «переходная» (между Духом и Материей) форма человеческого существования и есть самое сокровенное, самое таинственное психологическое знание. Если оно, это знание, выйдет еще на уровень осмысления и понимания, то это также будет означать, что ученый обрел и новое мышление, позволяющее увидеть себя, других людей и свою профессию в новом (и при этом достаточно необычном) ракурсе. Нет необходимости спорить о том, как именно изменится при этом его профессиональная компетентность. Можно выделить компетентность, основанную на рассудке, и другую компетентность, основанную на разуме. Перейти от одной к другой, в терминологии Гегеля, означало бы перейти от одного мышления к другому: рассудок останавливается перед различением Я и не-Я, а разум (теоретическое мышление) «проникает в их единство». Это означало бы также, что собственное сознание ученого, исправно фиксирующее границу Я, отделяющую его от всего остального (не-Я), поднялось бы на такой уровень, на котором становится неразличимой сама граница того водораздела, который рассудок установил между Я и не-Я, Материей и Духом, субъективным и объективным, внутренним и внешним, психическим и физическим. Не случайно эти дуальные композиции уже давно закреплены понятием «противоположности», только усиливающем иллюзию того, что «вместе им не сойтись». «Видимыми», точнее «ведомыми» для человека смыслы становятся только благодаря эмоциям. Эмоции и есть специфический аппарат отражения этих сверхчувственных качеств и одновременно форма, в которой они существуют для человека. Теперь уместно спросить о том, насколько все это является доступным для понимания людьми, не являющимися профессиональными психологами? Например, далеко ли ушел от И. М. Сеченова современный педагог, которого зачастую и воспитывали на материалистических идеях, берущих начало в трудах этого замечательного мыслителя середины XIX в. Особенно если учесть, что в отечественной психологии, элементы которой ранее и составляли основное содержание учебников по психологии, до сих пор еще преобладает мнение о том, что основное (и главное) условие возникновения перцептивного образа - это воздействие предметов и явлений объективной действительности на органы чувств. При этом обычно следует ссылка на И. М. Сеченова, утверждавшего в свое время, что восприятие предметов и 44 их свойств «навязано нашему уму извне» . Естественно, что полтора века назад никто не мог ответить на вопрос о том, как же так получается, что «навязываются» нашему уму именно те предметы, которые человеку нужны, а другие, которые так же воздействуют в это время на органы чувств, почему-то «не навязываются». Простая схема, в соответствии с которой человек «видит все», а потом уже выбирает из этого «всего» то, что имеет к нему непосредственное отношение, не проходит. Человек не может «видеть все»: «глаз, который видел бы все, именно поэтому не видел бы ничего; сознание, которое сознавало бы все, ничего бы не сознавало, и самосознание, если бы сознавало все, не сознавало бы ничего» . Парадигма отражения практически не учитывает роль культуры в становлении многомерного мира человека как ценностно-смыслового поля, «открытого пространства жизни». Она диктует взгляд на мир как «пространство для жизни», которое надо «освоить» путем усвоения знаний и вообще «опыта», накопленного человечеством, включая умения, навыки, способы мышления и т.д., которые надо уметь воспроизводить.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Целостный человек как предмет психологического исследования. Философия и психология многомерности» з дисципліни «Психологія інноваційної поведінки»
