Движение к индивидуальности через последовательность внутренних рождений
Под рождением мы понимаем отделение ребенка от тела матери, которое его питает, обеспечивает безопасность, защищает от неблагоприятных воздействий стихий. Вместе с тем человек еще длитель-ное время связан с матерью, и его существование невозможно без нее или лица, ее заменяющего. С развитием способностей, интеллекта, умений, навыков и привычек человек приобретает самостоя-тельность: он уже связан с матерью не физически, а морально, эмоционально и оказывается в лоне семьи, которая осуществляет те же функции, что и материнская утроба ранее, до рождения. Семья также защищает его от воздействия, питает, обеспечивает безопасность, удовлетворяет растущие по-требности в безопасности, эмоциональных контактах, игре, самоутверждении и многие другие. В процессе удовлетворения этих витальных потребностей происходит становление индивидуальных особенностей поведения, направленных на достижение целей, создается характер. Вместе со станов-лением Я-концепции происходит развитие самосознания и соответственно начинается процесс инди-видуации. (151:) Постепенное развитие индивидуальности приводит к тому, что оболочка семьи становится тесной и человек «вылупляется» из семьи. Происходит второе рождение, когда человек выходит за пределы семьи, включаясь в более широкий социальный контекст. Сейчас уже функции, которые раньше вы-полняла семья — безопасность, моральная поддержка, эмоциональные контакты, начинает выполнять более обширное сообщество по месту жительства: школа, двор, трудовое сообщество, где впоследст-вии начинается самостоятельная деятельность по удовлетворению жизненно важных потребностей, опосредованному в современном обществе зарабатыванием денег, престижа, статуса, авторитета. Кроме семейного коллектива человека начинает окружать более неопределенное и динамичное со-общество коллег, товарищей, друзей, приятелей и членов других референтных групп, участие в кото-рых становится значимым. Еще в подростковом сообществе «на углу улицы» человек получает поддержку и опору, приобре-тает умения и привычки, позволяющие ему эффективно жить в других референтных группах. Однако он не освобождается от семьи полностью, поскольку в определенный момент создает свою семью, которая обеспечивает удовлетворение тех же потребностей, что и в родительской семье, и, кроме то-го, новую потребность в сексе, родительские потребности. В новой семье происходит замена ролей: если в родительской семье человек исполнял роль сына или дочери, то здесь он начинает вживаться в роль отца или матери, мужа или жены, основные ролевые ожидания и обязанности которых он усваи-вает в процессе социализации. Эти роли определены состоянием культуры, и он их берет в готовом виде. Если же процесс индивидуации происходил неудовлетворительно, то это обнаруживается в за-держке развития самостоятельности, в инфантильности, которая проявляется в неготовности принять новые роли и жить в новом социальном окружении. Маменькин сынок, ставший мужем, часто не мо-жет построить свою семью, чтобы в ней не господствовали отношения, аналогичные отношениям в родительской семье, в которой он был беспомощным ребенком и объектом заботы и внимания мате-ри. Сейчас же он начинает культивировать к жене отношения, аналогичные отношению к матери, что приводит к конфликтам. Не изжитая потребность в зависимости делает такого мужчину неспособным принять на себя ответственность и заботу о новой семье и собственных детях. Социализация склонна стирать индивидуальность, так как процесс вплетения в ткань существую-щей культуры, формирование личности, усвоение программ жизнедеятельности, речи, способов ком-муникации, техники удовлетворения потребностей, правил межличностного взаимодействия, методов и стиля мышления, правил, логики ведет к деиндивидуализации, поскольку окружающие бдительно следят за тем, чтобы все многообразие проявлений жизни соответствовало нормам и стандартам, одинаковым (152:) для всех, относящихся к определенной категории людей, определенного культур-ного типа. Для того чтобы иметь возможность пользоваться могуществом совокупной энергии чело-вечества, воплощенной в материальной и духовной культуре, человек должен усвоить огромное ко-личество правил и критериев и сжиться с ними. Приспособление к данным правилам и повторяющее-ся соблюдение их способствуют нивелировке личности в направлении деиндивидуализации, когда человек все начинает делать «так, как принято», «как все», что обеспечивает ему эффективность в удовлетворении большинства потребностей, кроме потребности быть индивидуальностью. Уже сам процесс овладения речью делает мышление стандартным, деиндивидуализированным, хотя взамен этого человек приобретает возможность приводить в движение и использовать весь со-вокупный опыт и знания человечества в целом, возможность быть членом сообщества, коллектива, иметь защиту и условия для удовлетворения большинства потребностей. Культура могущественна и опасна. Процесс присвоения культурного опыта, ведущий к деиндиви-дуализации, встречает сопротивление в виде мышления и поведения, не соответствующего ее требо-ваниям: появляются хиппи, преступники, шизофреники. Однако эти методы отрицания культуры не-продуктивны. Этим достигается лишь то, что в обществе увеличивается терпимость к инакомыслию. Сейчас еретиков не сжигают, и они могут выражать свои мысли, не боясь, что ими займется инквизи-ция. Однако и сейчас есть учреждения, главная забота которых — контроль отклоняющегося поведе-ния; появилась психиатрия, которая изолирует из общества под благовидным и гуманным предлогом людей, которые не разделяют устоявшуюся в данной культуре систему значений и ценностей. Полное слияние человека с культурой смертельно для процесса индивидуализации. Это хорошо понял выдающийся психиатр XX века Рональд Лейнг, который был убежден, что шизофрения явля-ется не результатом дезадаптации человека к современной культуре, а скорее следствием его чрез-мерной адаптации к культуре, в которой человек категоризирован и расчленен на роли и функции в рамках большого целого. Культура программирует поведение каждого из нас с помощью такого по-средника, как эмоции. Всякий раз, когда я отклоняюсь от ее предписаний, меня терзают чувства не-удачи, зависти, вины, стыда. Эти уколы побуждают меня к добродетели, которая бессознательно и постоянно внедряется в меня моими близкими. Поэтому тот коллектив, семья или круг близких дру-зей, коллег, внутри которого я чувствую себя в относительной безопасности, в конечном счете стира-ет индивидуальность, поскольку он программирует меня своими ожиданиями и санкциями, делает похожим на абстракцию. Это порождает неразрешимые конфликты. Усвоив требование взрослых «быть правдивым», я об-наруживаю, что наиболее развитые и привлекательные члены моего сообщества нарушают это (153:) требование, и в конце концов оказывается, что они поступили лучше, чем тот, кто слепо запрограм-мирован максимами культуры. Я видел моего отца, который был очень внимателен к чужой женщи-не. Они гуляли по берегу Енисея, и у них было хорошее настроение. Но когда мама спросила, не ви-дел ли я папу, я ответил, что нет. Я солгал — и был прав! Я знал, что моя мать всякий раз расстраива-ется, когда отец проявляет внимание к той женщине. Можно привести бесчисленное множество примеров, когда культура программирует каждого из нас, не заботясь о нашем благополучии. Она может дразнить меня успехом и заставить выкладывать-ся до изнеможения и потери здоровья, поскольку «хорошо быть успешным». Когда я вижу, как чье-то поведение отклоняется от правил, меня это раздражает, я возмущен и участвую в моральном линче-вании этого человека, даже не зная о том, почему он так поступает. Обижаясь, я программирую пове-дение другого в соответствии с ролью, терзая его чувством вины только потому, что он меня любит. Однако во всем этом есть внешнее для меня значение: через мое запрограммированное поведение культура поддерживает и восстанавливает себя. Полностью отдаваясь требованиям культуры, находясь в ее лоне, как в утробе, которая меня вы-нашивает и должна «родить», я делаюсь механическим человеком, который запрограммирован чем-то внешним. Наступит момент, когда я буду ощущать себя лишенным индивидуальности, лишенным Я. По-видимому, для человека, который не может еще вылупиться из лона культуры, вполне нормально иметь «сделанные мысли», «навязанные побуждения», «быть абстракцией, частичным человеком», а отсюда чуть-чуть — и я могу сказать, что «я — чайник» или «сделан из стекла». Для такого рода сдвигов оказывается достаточно какого-либо кризиса или хронического конфликта. Против такого развития моей индивидуальности восстает моя потребность быть неповторимым, отдельным, ориентация на большее, чем нормы культуры, когда меня принимают независимо от того, соответствую я ее критериям или нет. А это возможно только в экзистенциальной любви, когда меня любят таким, каков я есть, и не оценивают. При отсутствии любви, особенно в детском возрасте, я не смогу противостоять тому, что культура отштампует меня в автомат, в человекообразного робота, за-ранее запрограммированного максимами культуры. Любовь позволяет мне взглянуть на себя со сто-роны как на неповторимую индивидуальность. Новое рождение происходит с момента, когда человек, следуя требованиям и программам культу-ры, начинает понимать сущность этих требований применительно к себе, понимает свою индивиду-альность и начинает ее проявлять. Понимание максим морали, требований культуры осуществляется благодаря способности смотреть на них с более высокой точки зрения, с позиций целого вне меня. (154:) Именно любовь создает мотивацию, выходящую за границы критериев и норм. Не нужно особого анализа, чтобы понять, что было бы невозможно солгать матери, если идти по линии наименьшего сопротивления, следуя привычным правилам, которые она сама же мне и внушала. Но поскольку я ее люблю, то следование этим правилам означало причинение ей боли, что невозможно. Однако для то-го, чтобы так поступать, нужно приобрести способность принимать себя не только правдивым, но и лживым; и я бы так не поступил, если бы не смог в какой-то мере влиять на свой стыд, страх («А если бы она меня уличила во лжи?»). Я перестаю быть механическим человеком, жестко запрограммированным культурными шаблона-ми и нормами, с момента действия любви, которая здесь начинает проявлять себя как надкультурный фактор. Действительно, сущность любви неизменна, даже если меняются и эпохи культуры, и спосо-бы, с помощью которых проявляется любовь. В приведенном примере именно действие любви спо-собствовало импульсу встать над нормой, одновременно не отказываясь от нее полностью, соблюдая ее. Благодаря любви я побуждаюсь отделить себя от программы нормативного поведения и приобре-таю способность сделать ее предметом понимания —и в этом пункте я перестаю быть механическим человеком. Любовь создает импульс к такому отделению, благодаря же самопознанию подобное от-деление закрепляется и становится легким и привычным. Происходит следующее рождение — рож-дение индивидуальности. Ему препятствует непроизвольность основных эмоций, которые возникают в результате механи-ческой работы ума. Овладев этой сферой души, сделав ее сознательной, я приобретаю способность к новому рождению. На Востоке термин «дважды рожденный» применяется к одухотворенным людям, которые смогли стать выше повседневных страстей, приобрели свободу от них. Они стали таковыми не только потому, что «боролись со страстями и справились с ними», а прежде всего в результате то-го, что их индивидуальность прошла фазу второго рождения, вылупления из кокона культурных шаблонов, что сделало возможным управление страстями. Практика дзен состоит как раз в том, чтобы ученик приобрел способность стать над культурными шаблонами, в первую очередь над шаблонами логического мышления и интеллектуальными стерео-типами. Коаны, бессмысленные вопросы вроде «Как будет звучать хлопок одной ладони?» своей парадок-сальностью способствуют освобождению от стереотипов (например, освобождению от мысли, что фигуры логики абсолютны) и позволяют заглянуть за их «изнанку». Если ученика каждый раз, как он реагирует на вопрос стереотипно, будут бить бамбуковой палкой по спине и он за это должен еще и благодарить учителя, то не нужно много повторений такой ситуации, чтобы была приобретена спо-собность на каждую максиму, на каждый критерий, программу культурного (155:) поведения взгля-нуть совершенно с иной точки зрения. Однако я не разделяю этот прием, так как он является крайним применением насильственной парадигмы управления. Стереотипы должны быть изжиты иначе, пу-тем размышления, а не устрашения болью от удара палкой. Современная культура постоянно порождает механического человека вследствие поглощения ка-ждого из нас частичной деятельностью, которая идентифицируется с нашим Я. Мы можем гордиться тем, что лучше всех прыгаем с шестом или можем носом прокатить горошину на 20 километров. Опыты Милгрэма показали, что эта механизация не так безобидна. Его испытуемые, не подозревав-шие о том, что эксперимент ставится над ними, получали инструкции, находясь в роли помощника экспериментатора, изучающего воздействие электрического шока на человека, должны были вклю-чать рубильник. Они почти полностью превратились в придаток инструкции и проявляли бесчело-вечность, которая доступна только механическому человеку. Несмотря на то, что мнимые «жертвы» (актеры) демонстрировали ужасные страдания и умоляли перестать, просили пощады, эти «помощ-ники экспериментатора» могли нажимать кнопки с надписями «почти смертельно» лишь потому, что это соответствовало инструкции. В этом свете становятся понятными истоки и возможности гитле-ровского Освенцима и сталинской Колымы. Р. Штейнер, глава антропософского направления оккультизма, обладал огромной интуицией, про-ницательностью и даром предвидения. Он еще в двадцатых годах нашего столетия говорил о торже-стве насекомообразного человека, который руководствуется «инстинктом», представленным про-граммами культурного поведения. Возрастание шизоидности нашего мира подтверждает это предви-дение, так как жизнь все больше структурируется. Компьютеризация, на которую перекладываются многие функции механического человека, не столько противостоит этому процессу, сколько усугуб-ляет его. Семья, в силу недостатка любви, а также вследствие дефицита времени, тоже не в состоянии про-тивостоять этому процессу. Поразительное обстоятельство: дети, выросшие в отсутствие любви, имеют в дальнейшем мало шансов на второе рождение, поскольку они не получают того толчка, ко-торый позволяет отделить от себя и понять культурные шаблоны. Нелюбимый и не любящий склонен идентифицировать себя с требованиями культуры. Он все понимает буквально. Из него может полу-читься прекрасный бюрократ, который верит в значительность предписаний и не желает заглядывать за изнанку этих оторванных от жизни программ. Процесс индивидуации неминуемо приводит к раздвоению человека культурного, человека пред-писаний обыденной морали, норм, требований повседневной жизни — и человека, которым движут надкультурные импульсы, вечное, благо, любовь безотносительно к тому, как реализуются это благо и эта любовь на данном (156:) этапе жизни общества. Это раздвоение человека представляет собой ступень к достижению более высокой целостности. Страх перед раздвоением препятствует вылупле-нию из кокона данной культуры, продуктом которого является человек. Но человек выше его культу-ры, он должен ее превзойти, пребывая одновременно в ее недрах. А для этого ему предстоит вырабо-тать в себе терпимость к самому себе и другим, на практике реализуя изречение: «Кесарю — кесаре-во, богу — богово». Для того чтобы выделиться из кокона данной культуры, надо быть терпимым к отделению самого себя от ее отдельных элементов.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Движение к индивидуальности через последовательность внутренних рождений» з дисципліни «Сходження до індивідуальності»
