Лишь очень небольшое число людей с мазохистским характером подвержено мазохистским извращениям. Сексуальную экономику мазохиста можно понять, только поняв его характерные реакции. Поэтому в представляемом мною случае мы проследуем путем, которым проходит всякий психоаналитический курс лечения, если необходимо сделать нечто большее, чем просто объяснить случай теоретически, и если необходимо установить примат генитальности с оргастической потенцией. Всякое характерное образование выполняет две функции. Во-первых, оно образует панцирь, который защищает эго от внешнего мира и внутренних инстинктивных потребностей; во-вторых, экономика обеспечивает абсорбирование излишней сексуальной энергии, которая образуется в результате сексуального застоя или, другими словами, удерживает эту энергию от проявления в виде тревоги. Хотя это в равной мере относится к любой характерной формации, при различных формах невроза разнятся и формы, в которых эти Функции выполняются. Каждый тип характера вырабатывает свои собственные механизмы. Конечно, недостаточно знать основные функции характера (защитную и предупреждающую тревогу), необходимо выяснить, насколько рано и каким образом характер начал выполнять эти функции. Поскольку характер абсорбирует большую часть либидо (и тревоги), поскольку далее наша задача состоит в высвобождении значительного количества сексуальной энергии от хронической фиксации в характере и в предоставлении ее генитальному аппарату и процессу сублимации, анализ характера приводит нас к корню функции удовольствия. Давайте перечислим важные черты мазохистского характера, которые, кстати, представлены индивидуально во всех невротических характерах. Эти черты формируют мазохистский характер только в том случае, если присутствуют все вместе, только когда они являются ключевым моментом личности и ее типичных реакций. Вот эти черты: субъективное хроническое ощущение страдания, которое объективно представлено тенденцией жаловаться; хроническая склонность к нанесению себе вреда и самоуничижению (моральный мазохизм); навязчивое стремление мучить других, которое заставляет пациента страдать не меньше, чем объект его действий. Все мазохистские характеры демонстрируют специфическую неловкость поведения, это касается как их манеры держаться, так и взаимодействий с другими людьми, причем довольно часто это выражено столь отчетливо, что производит впечатление умственной неполноценности. Вместе с перечисленными могут присутствовать и другие особенности, но эти — типично мазохистские. Важно помнить, что этот характерно-невротический синдром иногда может быть очевидным с первого взгляда, но в большинстве случаев он внешне замаскирован. Как и любая характерная позиция, мазохистская проявляется не только в межличностных взаимоотношениях, но и во внутренней жизни человека. Установки, которые изначально были привязаны к объектам, сохраняются по отношению к интроецированным объектам, к супер-эго. Как правило, это важный решающий момент. То, что исходно было внешним, а затем интернализовалось, необходимо снова экстернализовать в ситуации переноса: в трансферентном процессе повторяется то, что требовалось в детстве при взаимоотношениях с объектом. Пациент, случай которого я намерен привести здесь, обратился к аналитику со следующей жалобой: с шестнадцатилетнего возраста он практически был неспособен работать и не имел никаких социальных интересов. С сексуальной точки зрения налицо было тяжелое мазохистское извращение. Он никогда не вступал в половой акт, но каждую ночь часами мастурбировал, используя при этом типичный для прегенитальных либидинальных структур способ. Он катался по кровати, воображая, что мужчина или женщина избивают его хлыстом, и стискивал рукой свой пенис. Таким образом, он мастурбировал не как генитальный характер, который индуцирует сексуальное возбуждение более или менее регулярными фрикциями. Вместо этого он стискивал пенис, зажимал его между ног или катал между ладонями. Когда приближался момент эякуляции, он откидывался назад и ждал, пока не стихнет возбуждение, чтобы можно было все начать сначала. Так он мастурбировал ночи напролет, иногда делал это и днем, пока не начинал чувствовать себя совершенно изнуренным и наконец не разрешал себе эякулировать. Эякуляция не представляла собой ритмичные толчки: семя просто выливалось наружу. После этого он чувствовал себя измученным, словно налитым свинцом, неспособным ничего делать, подавленным, «мазохистом». Ему с огромным трудом удавалось вытащить себя утром из кровати. Несмотря на очень сильное чувство вины, он не мог остановить это «ленивое пребывание в постели». Все это он назвал впоследствии «мазохистским болотом». Чем больше он восставал против этого, тем меньше удавалось ему выйти из «мазохистского настроя», напротив, он все глубже погружался в него. В то время, когда он начал лечение, описанный вид сексуальной жизни продолжался уже несколько лет. В результате все его существо и эмоциональная жизнь находились в бедственном состоянии. Первое впечатление, которое он произвел на меня, состояло в том, что этот человек едва способен, даже собрав всю свою волю, удержать себя и не рассыпаться. Отчасти это прикрывалось очень утонченным и уравновешенным поведением; он рассказывал о своем желании стать математиком. Во время анализа это желание предстало как хорошо разработанный грандиозный замысел. Годами он бродил в одиночестве по лесам Германии, обдумывая математическую систему, которая позволила бы вычислить и изменить весь мир. Такая поверхностная компенсация быстро рухнула в процессе анализа, когда я показал ему, какова ее функция. Она выполняла функцию противодействия чувству абсолютной бессмысленности, которое, сочетаясь с мастурбацией, переживаемой как «грязь» и «болото», постоянно воспроизводилось. «Математик», символ чистого ученого и асексуального индивида, должен был сокрыть «человека из болота». Здесь не играет роли тот факт, что пациент производил довольно сильное впечатление ранней шизофрении гебефренического типа. В данном случае важно только то, что «чистый» математик был защитой от ощущения «грязи», которое возникало в связи с анальным типом мастурбации. Разрушив поверхностную маску мазохистской установки, мы увидели ее целиком. Каждая наша встреча начиналась с жалобы. Это была откровенная мазохистская провокация инфантильного типа. Когда я просил его уточнить или объяснить что-то, он старался свести на нет эти мои попытки, начиная выкрикивать: «Я не буду, не буду, не буду!» В связи с этим мы обнаружили, что, когда ему было четыре или пять лет, он пережил фазу чрезвычайно сильной озлобленности с приступами, во время которых он кричал и бился. Достаточно было малейшей провокации, чтобы начался такой приступ, который приводил его родителей в отчаяние, делал их беспомощными и очень злил. Временами эти приступы могли продолжаться целый день, пока не оканчивались полным изнеможением. Позже мой клиент понял, что эта фаза озлобленности «возвестила» его мазохизм. Первая фантазия об истязании относилась приблизительно к семилетнему возрасту. Он не только воображал себе, что его зажали между колен и лупят, но часто приходил в ванную комнату, запирался в ней и пытался отстегать сам себя. Приблизительно на втором году анализа проявилась сцена, которая относилась к трехлетнему возрасту и, несомненно, была травматичной. Он играл в саду и испачкал штанишки. Поскольку в доме были гости, его отец -психопат и садист — пришел в ярость, втащил его в дом и бросил на кровать. Мальчик немедленно перевернулся на живот в ожидании порки, испытывая при этом сильное любопытство, смешанное с тревогой. Хотя удары были сильными, мальчик чувствовал облегчение: типичное мазохистское переживание, которое случилось с ним впервые. Доставляли ли истязания удовольствие? Дальнейший анализ показал, что он ожидал чего-то гораздо худшего. Он так быстро повернулся на живот для того, чтобы защитить от отца свои гениталии , и по этой причине переживал удары по ягодицам как великое облегчение; они были безвредными по сравнению с предполагаемой угрозой гениталиям, и это заметно снизило его тревогу. Для того чтобы понять мазохизм как целое, необходимо ясно представлять себе этот базовый механизм. Мы забежали вперед, поскольку в нашей истории это стало понятно только по прошествии полутора лет работы, а до тех пор мы тратили время на бесплодные попытки преодолеть мазохистские реакции злости пациента. После этого пациент следующим образом дополнил свое описание поведения при мастурбации: «Как будто в меня ввинчиваются винты, от спины к животу». Я подумал, что это зачатки фаллической сексуальности, но вскоре обнаружил, что это защитное действие. Пенис необходимо было защитить: лучше терпеть удары по ягодицам, чем угрозу пенису. Этот базовый механизм определял также и роль фантазии об истязании. То, что позже стало мазохистским желанием, изначально было страхом наказания. Мазохистские фантазии об истязании, таким образом, в облегченной форме предвосхищают гораздо более тяжкое наказание. Утверждение Александера о том, что, удовлетворяя потребность в наказании, человек пробивается к сексуальному удовольствию, надо было соответственно интерпретировать. Мазохист не наказывает себя для того, чтобы умилостивить или «подкупить» супер-эго, после чего можно было бы пережить удовольствие, не испытывая тревоги. Скорее, он стремится к удовлетворяющей деятельности так же, как и другие люди, но в нее вмешивается страх наказания. Мазохистское самонаказание не представляет собой исполнение страшного наказания, а является его смягченным вариантом. Это своего рода защита от наказания и тревоги. Часть этого механизма составляет пассивно-фемининное отношение к наказывающей персоне, которую часто можно обнаружить у мазохистских характеров. Наш пациент, по его словам, однажды предлагал свои ягодицы для битья. На самом деле желание быть избитым являлось представлением себя в качестве женщины (в смысле фрейдовской интерпретации фантазии о пассивной роли при избиении, которая заменяет пассивно-фемининное влечение). Немазохистский пассивно-фемининный характер исполняет функцию защиты от угрозы кастрации с помощью обычной анальной установки, не добавляя к ней фантазии об истязании для того, чтобы отвести тревогу. Это напрямую подводит нас к вопросу, возможно ли стремление к неудовольствию. Давайте отложим его обсуждение до тех пор, пока анализ характера данного пациента не предоставит нам необходимую основу для такой дискуссии. В процессе анализа совершенно открыто и неудержимо реактивировалась инфантильная фаза злобы пациента. Около шести месяцев продолжался анализ приступов рыданий, что в результате дало полное устранение такого типа реагирования. Вначале было нелегко побудить пациента реактивировать эти злобные действия его детства. Его реакции были подобающими «чистому» человеку, гению математики, который не мог позволять себе подобного. Однако это было неизбежно. Если этот пласт характера был бы разоблачен как защита от тревоги и выделен, он мог бы впервые реактивироваться в полной мере. Когда пациент впервые начал свое «я не буду», я попытался интерпретировать, но он полностью проигнорировал мои попытки. Поэтому я стал имитировать пациента: давая интерпретации его по-ведения, я тут же сам добавлял: «Я не буду». Однажды он прореагировал внезапными непроизвольными движениями, начав бить по кушетке ногами. Я ухватился за эту возможность и попросил его, чтобы он полностью «дал себе волю». Сначала он не мог понять, как это кто-то может провоцировать его на что-то подобное. Но постепенно он все сильнее и сильнее стал колотить по кушетке и метаться по ней, его поведение обернулось эмоциональными громкими злобными криками и неартикулированными животными воплями. Особенно яростный приступ произошел однажды, когда я сказал ему, что его защита от отца была только маской, прикрывавшей сильную ненависть к нему. Я не колеблясь предположил, что у этой ненависти достаточно рационального оправдания. После этого его действия переросли почти в драку. Он вопил так, что находящиеся в доме люди испугались. Но это был единственный путь к его глубинным эмоциям; только так он мог полностью и аффективно разрядить свой инфантильный невроз, чего не удавалось сделать в форме воспоминаний. Снова и снова предоставлялась возможность углубить понимание его поведения. Смысл его состоял в грандиозной провокации в адрес взрослых и, в условиях переноса, в мой адрес. Но оставался вопрос, почему он провоцирует. Другие пациенты-мазохисты пытались спровоцировать аналитика типичным мазохистским молчанием. Наш пациент делал это, прибегая к инфантильным реакциям злобы. Прошло немало времени, пока мне удалось добиться его понимания того, что эта провокация была попыткой заставить меня проявить строгость и привести меня в ярость. Но это был лишь поверхностный смысл его поведения. Если более глубинный смысл часто ускользает из поля зрения, то это происходит из-за ошибочной уверенности, будто мазохист, пытаясь удовлетворить свое чувство вины, ищет наказания в себе самом. В действительности дело вовсе не в наказании, а в том, чтобы выставить аналитика или его прототип, то есть родителя, в плохом свете, спровоцировав его на поведение, которое рационально оправдывалось упреком: «Видишь, как ты плохо обращаешься со мной». Эта провокация во всех без исключения случаях представляет собой одну из первых значительных проблем мазохистского характера. Не раскрыв ее смысл, не продвинешься дальше ни на шаг. Каков смысл провоцирования аналитика, осуществляемого так, чтобы выставить его в плохом свете? Он заключается в следующем: «Ты — плохой, ты меня не любишь, напротив, ты жесток по отношению ко мне, и я прав, ненавидя тебя». Оправдание ненависти и ослабление чувства вины с помощью этого механизма, однако, лишь промежуточный процесс. Действительно, если допустить, что чувство вины и потребность в наказании есть проявление биологического инстинкта смерти, то можно склониться к уверенности, что объяснением рациональности ненависти и провокацией объекта можно нажать красную кнопку взрыва. Но главная проблема мазохистского характера состоит не в чувстве вины и не в потребности быть наказанным независимо от того, насколько представляется это важным. Почему же мазохист старается выставить объект своих отношений в черном свете? За провокациями скрывается глубокое разочарование в любви. Провокация направлена как раз на те объекты, которые послужили причиной этого разочарования, то есть объекты, которые мазохист очень любит и которые на самом деле разочаровали или недостаточно удовлетворили любовь ребенка. Актуальное разочарование мазохистского характера усиливается столь высокой потребностью в любви, что ее на самом деле удовлетворить невозможно, она вызывается специфическими внутренними причинами, о чем мы поговорим несколько позже. По прошествии некоторого времени пациент убедился, что ему не привести меня в ярость, но продолжал вести себя по-прежнему, правда по другой причине. Теперь ему доставляло явное удовольствие «давать себе волю». Его отыгрывание становилось помехой: он часами брыкался, колотил ногами и вопил. Теперь я мог показать ему, что его провоцирование исходно служило второй цели, а именно: продемонстрировать мне, как далеко он может зайти со своими бессмысленными действиями, пока я буду избегать проявления любви и применения наказания. Он убедил себя, что ему незачем бояться, что он может напрасно тратить время и за этим не последует наказания. Такое бессмысленное поведение показало, что страх наказания необоснован и оно было лишь источником удовольствия. Я старательно искал выход, но не мог ничего поделать с его желанием получить наказание. В то же время пациент без конца жаловался на свое состояние, на «болото», из которого он не мог выбраться, подразумевая, что я не помогаю ему в этом. Он продолжал мастурбировать тем же способом, и это ежедневно погружало его в «болотное» настроение, которое он проявлял в своих жалобах, то есть в замаскированных упреках При таком положении вещей анализ не мог прогрессировать. Запрет на реакцию злости был недопустим — это могло все остановить. Поэтому я начал демонстрировать ему его отражение. Когда я открывал дверь, он стоял передо мной с изможденным лицом, в позе полной подавленности. Я стал имитировать его позу. Я начал пользоваться его инфантильным языком, я ложился на пол, лупил ногами и кричал так же, как он. Сначала он был удивлен, но однажды начал смеяться совершенно по-взрослому и совершенно не невротично. Прорыв, хотя и временный, произошел. Я продолжал проделывать то же самое, пока он сам не начал анализировать ситуацию. Каков был смысл провокации? Это был его способ требования любви, именно таков способ всех мазохистских характеров. Ему требовались доказательства любви, которые снизили бы его тревогу и внутреннее напряжение, чем больше его извращенная мастурбация усиливала напряжение, тем интенсивнее были эти требования. Чем сильнее было его ощущение «болота», тем интенсивнее становилась его мазохистская установка, то есть требование любви. Но почему же это требование выражалось таким неопределенным, замаскированным образом? Почему он противился всякой интерпретацией своей привязанности? Почему он продолжал жаловаться? Его жалобы имели следующие смысловые пласты, соответствующие генезису мазохизма: «Посмотри, какой я несчастный, пожалуйста, люби меня!», «Ты недостаточно любишь меня, ты плохо со мной обходишься!», «Ты должен любить меня, я заставлю тебя или даже буду досаждать тебе!». Мазохистское истязание, мазохистская жалоба, провокация и страдание объясняются исходя из фрустрации (фантазийной или актуальной) требования чрезмерной и невыполнимой любви. Этот механизм — специфически мазохистский, он не встречается ни при каких других формах невроза, а если встречается, то в характере человека можно обнаружить присутствие мазохистского элемента. Каков смысл чрезмерного требования любви? Ответ дает анализ предрасположенности к тревоге, присущей мазохистскому характеру. Поведение мазохиста и его требование любви всегда усиливают степень неприятного напряжения, готовности к тревоге или страха потерять любовь. Типичная особенность мазохистского характера — избегать тревоги, желая при этом быть любимым. Подобно тому как жалобы маскируют требование любви и провокацию попытки ее форсировать, весь мазохистский характер представляет собой безуспешную попытку освободиться- от тревоги и неудовольствия. Безуспешную, потому что, несмотря ни на какие попытки, он никогда не избавится от внутреннего напряжения, которое постоянно грозит обернуться тревогой. Чувство страдания соответствует реальному постоянному сильнейшему внутреннему напряжению и готовности к тревоге. Это можно наглядно продемонстрировать, если сравнить мазохистский характер с компульсивно-невротическим блокированием аффекта. В этом случае ассимиляция тревоги проходит успешно. Внутреннее напряжение полностью расходуется хорошо функционирующим психическим аппаратом за счет психической подвижности, в результате чего беспокойство отсутствует. Если оно все-таки есть, то указывает на слабость характерного панциря. Мазохистский характер пытается уменьшить внутреннее напряжение и пугающую тревогу неадекватным способом, то есть его требование любви выражается в форме провокации и злобы. Конечно, для этого есть свои особые причины, то есть данная манера высказывать требование любви типично мазохистская. Самый важный элемент неудачи, однако, состоит в том, что злость и провокация направлены как раз на того человека, которого любят и от которого требуют любви. Таким образом, страх потерять любовь усиливается, как и чувство вины, потому что мазохист истязает человека, которого любит. Этим объясняется странное поведение мазохиста: чем больше он старается выйти из ситуации страдания, тем больше он запутывается в ней. Практически в каждом характере можно обнаружить установки, напоминающие те, что мы описали. Но только их сочетание создает специфику мазохистского характера. Каковы же причины такого сочетания? Мы упомянули чрезмерное требование любви. Мы также отметили, что оно основано на страхе остаться в одиночестве, и страх этот мазохист чрезвычайно интенсивно переживает с самого раннего возраста. Мазохистский характер может выдерживать пребывание в одиночестве не больше, чем ужас утраты любовных взаимоотношений. Люди с таким характером так часто переживают чувство одиночества, потому что это вторичный продукт установки «смотри, какой я несчастный, одинокий и брошенный». Наш пациент однажды, при обсуждении его отношений с матерью, сказал в сильном возбуждении: «Остаться одному значит умереть, это означает конец моей жизни». Это содержание, выраженное в разной форме, я слышал от всех людей такого склада характера. Мазохист гораздо тяжелее переживает «брошенность» объектом (отсюда мазохистское «прилипание» к объекту любви), чем потерю его защитной и оберегающей роли. Он не выдерживает отсутствия контакта и старается восстановить его неадекватным способом: демонстрируя, какой он несчастный. У многих людей такого типа обостряется ощущение одиночества во Вселенной. Ряд психоаналитиков (к примеру, Сэдгер и Фидерн) отмечают, что при мазохизме особую роль играет кожный эротизм. Они ошибаются, и, хотя соответствующий кожный эротизм является непосредственной основой мазохистской перверсии, анализ показывает, что это имеет место только в определенных условиях благодаря очень сложному развитию. Страх одиночества непосредственно основан на том страхе, который может возникнуть, когда потерян контакт с кожей любимого человека. Давайте суммируем симптомы, которые представлены на коже у эрогенного мазохиста, — это постоянно присутствующее желание манипуляций с поверхностью тела или как минимум фантазии на эту тему: чтобы ущипнули, пощекотали, стегнули, сковали, поранили кожу и т. д. Ягодицы могут при этом играть важную роль, но только не прямую как результат анальной фиксации. Все эти желания объединяет следующее: пациент стремится почувствовать тепло кожи, а не боль, и если он хочет, чтобы его отстегали, то не оттого, что жаждет боли, она принимается в придачу, поскольку «горячит». Многие мазохистские фантазии направлены на то, чтобы кожа почувствовала разгоряченность. Холод, напротив, ненавистен. Отсюда и привычка «нежиться в постели», ведь таким образом удовлетворяется потребность в ощущении теплой кожи. Эту потребность легко объяснить, исходя из физиологии тревоги и удовольствия. Спазм периферических сосудов усиливает тревогу (человек бледнеет от испуга, холодеет от страха); ощущение теплой кожи, основанное на расширении периферических сосудов и усилении кровотока, является специфической частью синдрома удовольствия. Правда, не совсем понятно, почему телесный контакт с любимым человеком ослабляет тревогу. Возможно, и определенное тепло тела, и иннервация периферических сосудов при ожидании материнской защиты, смягчает центральное напряжение . В этом контексте следует отметить, что расширение периферических кровеносных сосудов, которое смягчает внутреннюю тревогу и напряжение, является эрогенной основой мазохистского характера. Его последующее стремление избегать потери контакта представляет собой психическое отражение актуальных физиологических процессов. Остаться одному в мире означает замерзнуть и потерять защиту, а также переживать нестерпимое напряжение. Оральная фиксация при мазохизме вроде бы не имеет особого значения, хотя определенная степень ее всегда имеет место, как и при всех прегенитальных характерах. Нет сомнений, что оральность содействует ненасытности мазохистской потребности в любви, но при мазохизме она больше связана не с исходной причиной этой потребности, а с регрессией в раннее разочарование в объекте любви и в соответствующий страх опустошения. Некоторые случаи раскрывают другой источник чрезмерной потребности в любви: страх остаться в одиночестве возникает, когда интенсивная агрессия и детское сексуальное любопытство в отличие от прежних оральных и анальных импульсов сталкиваются с жестоким отпором со стороны любимых родителей. Слишком преувеличенный страх наказания, который препятствует прогрессу генитальности, является результатом этого противоречия между сексуальными импульсами, допустимыми и даже поощряемыми, с одной стороны, и импульсами, которые грозят суровым наказанием, — с другой. Нашему пациенту позволяли есть сколько душе угодно; его родители, можно сказать, приветствовали обильное поглощение пищи. Мать разрешала ему лежать с ней в постели, обнимать и ластиться к ней. Со стороны родителей проявлялся большой интерес к его выделительным функциям. Но когда он обнаруживал новые возможности сексуального удовлетворения, когда он начинал проявлять интерес к материнским гениталиям и хотел прикоснуться к ним, то сталкивался с очень суровой родительской авторитарностью. Степень наличия у мазохиста оральных потребностей определяет, как и при других формах невроза, степень склонности к депрессии. Комбинация кожного эротизма, анальности и страха одиночества, который мазохист пытается преодолеть с помощью телесного контакта, определяет его особенность. Такая структура эрогенности представляет собой одну из главных причин чрезмерной потребности в любви, которая носит своеобразный оттенок «согрей меня» = «защити меня». «Побей меня» — это уже замаскированное выражение такого требования, словно мазохист получил слишком мало любви, и по этой причине у него осталась сильная потребность в ней. Это верно только в том смысле, что он всегда страдает от тяжкой фрустрации любви, но очень часто чрезмерное требование возникает по причине излишней изнеженности. Подобная требовательность является результатом определенного вредного воспитательного влияния, характеризующего патриархальную систему. Вопрос заключается в следующем: чем детерминируется эрогенная структура мазохистского характера? Речь идет не просто об анальной или кожной эротической предрасположенности, а о результате особой комбинации внешнего влияния на эрогенность кожи и на весь сексуальный аппарат, составляющий основу мазохистского характера. Только выяснив, каково это влияние, мы сможем понять другие черты характера мазохиста.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «ПАНЦИРЬ МАЗОХИСТСКОГО ХАРАКТЕРА» з дисципліни «Аналіз характеру»
