Разберем подробнее тот ложный афоризм, который взял как безотказное оправдание С. Кириенко в 1998 г. — надо жить по средствам. Для начала заметим, что широко бытует ошибочное убеждение, будто выход из кризиса — проблема экономическая и ответ должны дать экономисты. На деле экономиста можно уподобить инженеру-эксплуатационнику, который обеспечивает нормальную работу данной хозяйственной машины (или даже ее подсистемы — смазки, питания и т. д.). Такой инженер часто не знает и даже не обязан знать теоретических принципов всей машины — например, термодинамики как теории паровой машины. И уж тем более инженер, специалист по дизелям, не обязан знать теории машины совсем иного рода (например, ядерной физики как основы атомного реактора) . Жить по средствам — понятие, далеко выходящее за рамки экономики. Оно говорит о жизнеустройстве. Когда Кириенко говорил, что новый курс реформ в том, чтобы «жить по средствам», в этом был и большой скрытый обман, которым мы в массе нашей соблазнились и не хотим его видеть. И это уже — дело не Кириенко или Чубайса, но дело нашего собственного ума и совести. А раз соблазнились, то говорить об этом непросто, а слушать неприятно. Упрекая нас в том, что мы привыкли жить не по средствам, Кириенко отводит внимание от главного: вся реформа Горбачева-Ельцина только потому и стала возможной, что всех нас, весь наш народ, долго соблазняли — и наконец соблазнили — жить не по средствам. И жить не по средствам в главном, в самом существенном. Это вопрос не экономики, а культуры, духа. Нас соблазнили отказаться от одного из главных устоев русской жизни — непритязательности и нестяжательства. Эти вещи связаны. Из сути общества как семьи вытекал и принцип хозяйства — думать обо всей семье и жить по средствам. На этом строилась вся наша цивилизация. Помню, после войны у нас в доме была старая бутылка с хорошей пробкой — для масла. Кончалось масло, я шел в магазин, и мне из бочки черпаком наливали. Я ощущал рукой форму, фактуру стекла, вес. Это была одна из простых вещей, которые полвека «держали» семью. В какой-то момент началась модернизация нашей жизни. Сначала исчезли бочки с маслом, потом и поставленные было автоматы для розлива (помните: бросил полтинник — получай в свою бутылку). Исчезли и старые бутылки. Появилась удобная упаковка из пластика. Пустую — в мусор. Мы стали переходить к «цивилизации упаковки» — а значит, к разрушению России как семьи. Оплатить упаковку можно было только через обеднение части народа. Пластиковая бутылка для масла — мелочь, для примера. В целом на Западе совокупные затраты на упаковку потребительских товаров примерно равны стоимости этих товаров. Россия как семья могла жить только скромно — иногда есть сласти, но из простого бумажного пакета. Решив тратиться на упаковку, мы должны были так сократить количество самих сластей, что их могло хватить лишь меньшинству. А чтобы это узаконить и отодвинуть большинство, надо было уничтожить советский строй. Впрочем, большинству дали рекламу сластей по телевизору — людям и незачем теперь жевать их, они, глядя в экран, представляют себе их вкус даже более прекрасным, чем он есть на самом деле. В этом суть того поворота, на который согласился русский народ. Согласился по незнанию, по лени, под влиянием обмана — неважно. Важно не то, почему согласился, а то, что не видно никакой воли к тому, чтобы осознать тот выбор, во весь голос заявить о нем — признать его или отвергнуть. В советское время мы жили именно по средствам — долгов не набирали и даже концессий иностранцам не давали. Но и армия была сыта и вооружена, и шахтеры не голодали, и хоккеистов не продавали. Дело, конечно, в советском типе хозяйства, ему по эффективности не было равных. Но советское плановое хозяйство было бы само невозможно без этих двух духовных условий — непритязательности и нестяжательства народа. Образно говоря, для того, чтобы иметь и надежный достаток, и безопасность, и независимость, и возможность постоянно улучшать понемногу жизнь, требовалось, чтобы народ был согласен ходить в домотканом. И народ был до поры до времени согласен — те поколения, что знали цену и безопасности, и независимости. Но то меньшинство стяжателей, которое страдало от такой жизни, обратилось к молодежи, которая, в общем, была нами избалована. И молодежь возмутилась всем домотканым и потребовала себе модной фирменной одежды. Затем и все вошли во вкус, шахтеры захотели ездить на «тойоте» и помогли уничтожить советскую власть. Сейчас у них «тойоты» уже развалились, на бензин денег нет, и шахтеры недовольны. Но я не слышал, чтобы они раскаялись в главном, они только просят сменить Ельцина на Лебедя. Пока сменят, и шахтеров не будет, поскольку шахты будут закрыты. Наши шахты — это тоже вещь «домотканая». Не уметь самим делать «тойоты», а ездить на них — это и есть «жить не по средствам». Соблазн проводили в два этапа. Сначала нам всеми средствами показывали и объясняли, какие плохие товары выпускает советская промышленность по сравнению с западной. Тут и Аркадий Райкин старался, и Рина Зеленая, не говоря уж о профессиональных идеологах. При этом яд подавался даже с патриотической ноткой: ведь можем же делать прекрасные истребители и ракеты, почему же мясорубки плохие! Сравнение было такое сильное, что мало у кого приходил на ум вопрос: а есть ли у нас средства на то, чтобы все делать на таком высоком уровне качества — и истребители, и мясорубки? И если средств недостаточно, то правильно ли было бы делать хорошие мясорубки, но плохие истребители? Второй этап соблазна ударил еще сильнее: при Горбачеве отменили план и монополию внешней торговли, в страну хлынули импортные товары и почти каждый смог пощупать их руками, попробовать в деле. Пожалуй, сегодня едва ли не большинство мечтает, чтобы демократы поскорее прикончили все отечественное производство, чтобы вообще наши товары под ногами не болтались, полки не занимали. Мне могут сказать, что просто люди получили свободу и поступают вполне разумно — выбирают лучшие товары. А раньше, при тоталитаризме, плановая система всех заставляла пользоваться плохими советскими мясорубками и ездить на «запорожце». Чтобы показать ложность такого объяснения, я и применил слово «домотканый». Ведь главное в домотканой одежде не то, что она хуже фирменной, а то, что она не покупается, а делается дома. Почему же русский крестьянин ее носил? Почему он носил лапти? Разве не было в лавках хороших сюртуков и сапог? Какой Госплан ему не разрешал? Дело было в том, что крестьянин держал двор и должен был гарантировать жизнь семьи, внуков и правнуков. Поэтому он глядел далеко вперед и соотносил все доходы и расходы. Он именно жил по средствам, и на потребление выделял лишь то, что оставалось после надежного обеспечения производства и главных условий выживания. Конечно, сапоги ему нравились больше лаптей, но он их не покупал, пока не купит лошадь и плуг. Он ходил в домотканом. Наш советский строй вырос из крестьянской культуры — она перемолола просвещенных троцких и бухариных. Но крестьянин не умеет объяснять свой взгляд на вещи, особенно тем своим детям, которые кончили университет. Наш средний интеллигент, когда-то сдавший экзамен по политэкономии, выдвинет убедительный для него довод: домотканая одежда не только хуже, но и дороже, требует больше труда. То ли дело промышленное производство, разделение труда и т. д. — и лучше, и дешевле. Он будет прав с точки зрения политэкономии — науки о рыночной экономике. Но крестьянский двор — не рыночная экономика, не все здесь измеряется деньгами. Если нет денег на лошадь, то приходится бессонными ночами ткать дома полотно на портки. Другого источника экономии у крестьянина нет, транши от МВФ он не получал и не хотел получать. Поэтому если взять все в целом, то домотканая вещь, несмотря на ее низкое качество и перерасход труда, для крестьянина лучше, чем покупная. При рыночной жизни, конечно, выгоднее продать свой труд, в котором ты поднаторел, и купить продукт труда другого специалиста, а не делать его самому. Но зимой труд крестьян никто не покупал, и они при лучине пряли и ткали для себя. Так было и с СССР — нас на мировой рынок не пускали, за икру и за водку много валюты не получишь. Немного вздохнули в 70-е годы с нефтью и газом, но все это были крохи. Приходилось почти все делать самим — топорно и трудно. Чтобы можно было «ходить в домотканом», накапливая хозяйственные силы, нужно было быть независимой страной — иначе соблазнят и разорят. Так англичане вторглись в слабую Индию со своим дешевым текстилем и разорили многомиллионное сословие индийских ткачей. Индия стала колонией, а ткачи умерли с голоду — а потом и другие индусы стали голодать (а до этого Индия голода вообще не знала). Нас защищало сильное советское государство. Сегодня Чубайс и Черномырдин впустили в Россию «англичан», и все наши рабочие и инженеры — как индийские ткачи. Чтобы они не шумели, им не дают умереть с голоду, им дают угасать. А до революции крестьянство держалось своей культурой, своим умом. Настолько еще трудно жило русское крестьянство в целом, что мало кто в деревне считал свое хозяйство достаточно прочным, чтобы уклониться в потребительство. Лев Толстой, обходя во время голода деревни, двор за двором, с удивлением узнал, что хлеб с лебедой едят поголовно все, даже зажиточные крестьяне. Не потому, что им лебеда нравилась. Он писал: «В том дворе, в котором мне в первом показали хлеб с лебедой, на задворках молотила своя молотилка на четырех своих лошадях... Так что оказывалось, что хлеб с лебедой был в этом случае не признаком бедствия, а приемом строгого мужика для того, чтобы меньше ели хлеба. «Мука дорогая, а на этих пострелят разве наготовишься! Едят люди с лебедой, а мы что ж за господа такие!». Прием строгого мужика — так это понял Толстой. Хотелось бы спросить наших демократов — что же они не посоветовали молодежи брать пример с этого «справного мужика», о котором они столько кричали, а взяли пример с тех, кто проматывал отцовское достояние? И вот интересный факт из потребительской статистики: пока русская деревня до первой мировой войны была на подъеме и улучшала производство, крестьяне не покупали белого хлеба и сладостей. Когда во время войны село было разорено, деревня стала покупать сладости. Именно это было признаком катастрофы — крестьянин опустил руки, он потерял надежду купить и лошадь, и молотилку. В каком же смысле продукты ширпотреба, которыми мы пользовались в советское время, были «домоткаными», хотя выпускались уже промышленностью? Во-первых, эти продукты, выпускаемые «для себя», а не «для рынка», были принципиально иными, они следовали иным критериям качества. Соответственно складывалась технология и инженерная культура. То, что производило наше хозяйство как конечный продукт, годилось именно в советском обществе и в принципе совершенно не годилось для западного рынка, для «общества потребления». Так, усилия у нас вкладывались в достижение долговечности изделия, а не в дизайн. Рынок же стремится сократить срок жизни изделий, заставляя людей «потреблять» — как товары, так и услуги. Вот разница двух автомобилей одного класса, произведенных один «для семьи», другой «для рынка» (я испытал на личном опыте). В «Жигулях» все основные агрегаты мотора, в которых обычно возникают неполадки, установлены так, что они открыты для доступа вне мастерской. Можно десяток лет пользоваться машиной и не обращаться к мастеру — устранять неполадки самому. В «ситроене» того же класса те же агрегаты совершенно недоступны. По каждому мелкому случаю надо покупать услуги. Заменить контакты прерывателя — 80 долларов, раскрошилась щетка генератора — надо платить 300 долларов за генератор, заменить ремень насоса — надо поднимать мотор. Ровно половина усилий и затрат в производстве потребительских товаров на Западе уходит на упаковку. Что значит создать в России промышленность, способную конкурировать «на рынке» — об этом трещат министры, экономисты, губернаторы ? Это значит создать производство, ориентированное на критерии людей иного типа жизни, что само по себе абсурдно. Без сомнения, 90% населения России предпочтет покупать сахар в свой мешочек и разливное масло в свою бутылку, нежели «конкурентоспособный» продукт по цене вдвое дороже за счет упаковки. Но перейти на западные критерии в дизайне — значит и создать совершенно новое производство как минимум такого же масштаба («производство упаковки»), что в принципе невозможно просто из-за нехватки ресурсов. Есть и вторая сторона вопроса — реальный, исторически обусловленный уровень развития нашего хозяйства. По многим (далеко не по всем!) своим качествам наши домотканые продукты уступали зарубежным товарам, и из-за отсталости технологии часто требовали для своего производства намного больше труда, чем за рубежом. Хотя всем известно, что наше советское «домотканое» это были уже не лапти, а сапоги, вполне добротные, хотя и не модные. И они улучшались. Но это не главное — пусть бы и лапти. Мы имели то, на что хватало наших средств без того, чтобы грабить ближнего. И только так можно было подняться — так поднялись и Япония, и Китай, так поднималась и Россия, пока ее не сломали. Всякому здравомыслящему человеку понятно, что причина нашей вынужденной непритязательности была прежде всего в том, что по уровню промышленного развития и особенно по своим техническим возможностям СССР не мог, конечно, тягаться со всем Западом. А технологий нам, как известно, не продавали, даже безобидные научные приборы мы покупали втридорога у международных спекулянтов. Мне это доходчиво объяснили еще в молодости. Я поехал работать на Кубу и довелось мне побывать на кухне отеля «Гавана Либре» (бывший «Гавана-Хилтон»). Меня поразила рациональность и качество этой кухни — все из нержавеющей стали и латуни, никаких деревяшек и закутков, вечером все обдают из шлангов перегретым паром — чистота, некуда таракану спрятаться! Я и говорю коллеге-металлисту: молодцы американцы, вот и нам бы так, а то такие убогие у нас в столовых кухни. Он удивился: «Ты что, спятил? У нас такая нержавеющая сталь идет только на самую ответственную технику, кто же отпустит ее тебе для кухонь! Мы и так спецстали прикупаем за золото. Ну ты даешь, а еще химик». Стыдно мне стало своей наивности, полез я в справочники. Смотрю: один американец потребляет в восемь раз больше меди, чем житель СССР. В восемь раз! Вот откуда и латунь, и красивые медные ручки на дверях. Медь и олово из Чили и Боливии, Малайзии и Африки. А мы медь ковыряем в вечной мерзлоте Норильска, дверные ручки из нее делать — значит жить не по средствам. И когда в конце перестройки магазины в Москве наполнились импортной кухонной утварью из прекрасной стали и медными дверными ручками, а по телевизору стали убеждать, что стыдно пользоваться советскими товарами, я понял, что готовится подлое дело. Людей соблазняют на уничтожение России. Летом 1998 г. у меня дома случилось прискорбное событие — окончательно сломалась стиральная машина «Вятка», честно послужила. Прохудился бак, намок и сгорел мотор. Делать нечего, поднатужились и пошли искать новую. Продавцы говорят: берите итальянскую, лучше и дешевле. Один даже сказал: «Нет ничего хуже нашей «Вятки»!». Так и купили итальянскую. Наверное, с точки зрения просто потребителя тот продавец прав, «Вятка» похуже — домотканая вещь, топорно сделана. Но если бы мы не стали изолированными потребителями, а имели бы народное хозяйство, то продавец так бы сказать не мог. Потому что на деньги, что я заплатил за машину, два человека в России получили бы месячную зарплату. Работали бы для всех нас и кормили бы две семьи. Сейчас эти мои деньги уплыли в Италию. Поэтому «Вятка» была бы для нас лучше, как лапти бывают лучше сапог. Сейчас, когда промышленность у народа отобрали, кто же станет покупать «Вятку». Чтобы какой-нибудь «акционер» переправил эти деньги в ту же Италию и купил там виллу? Кто-то скажет: выпускали бы мы товары не хуже западных — и не было бы проблем. Как говорится, лучше быть богатым, но здоровым, чем бедным, но больным. Глупые речи. Нас обманули, заставив поверить, будто стоит сломать плановую систему и советский строй, и наши вятские рабочие сразу начнут делать стиральные машины лучше итальянских. Сейчас, наверное, всем уже видно, что это было вранье, что первыми уничтожили как раз самые лучшие заводы и науку, так что никаких шансов на рост качества своих товаров нет. А отношение к технологической дисциплине сегодня на грани с дикостью. Но и десять лет назад надо было бы нам понять, что не могли мы выпускать такой же ширпотреб, как на Западе, мы могли к этому только шаг за шагом идти — что мы и делали. Мне приходилось видеть западные КБ и лаборатории дизайна для ширпотреба. Впечатление такое же, как от сравнения кухни в отеле «Хилтон» с кухней нашей колхозной столовой. Ну что же делать, не работали на нас ни бразильцы, ни малайцы. Да и не только это. Главное, не вышколен еще был наш советский рабочий, не выдублена его шкура, как за триста лет на Западе, не был он еще оболванен психотропным телевидением и не превратился еще в робота. Мучился он какими-то проблемами, часто бывал нетрезв и зол, и неинтересную ему работу делал плохо. Улучшать дело можно было не через оболванивание, а через повышение культуры, но на это надо было время. А захотелось получить красивый ширпотреб здесь и сейчас. Продать все, что можно — и накупить. Вот и соблазнились — уничтожить вообще отечественное производство, а на остатки газа покупать всякую утварь и барахло на Западе. На всех денег от газа, понятно, не хватит. Так вогнать в нищету большинство сограждан — приказать им, чтобы «жили по средствам». Сегодня хозяйство России, как известно, почти разрушено. Что делает рачительный хозяин в таком положении, как сегодня? Собирает и вкладывает все доступные средства в производство, прежде всего в сельское. Тут не до комфорта, все деньги — на плуг, на трактор, на грузовик. Что же мы видим? Что начал делать С. Кириенко под прикрытием своего афоризма? Вот продолжение его дел. «Проект Федеральной адресной инвестиционной программы на 1999 год» (приложение к госбюджету) гласит: «В рамках Бюджета развития в машиностроении намечается привлечение частных отечественных и иностранных инвестиций для реализации важнейших проектов в автомобильной промышленности, например: проекты сборочного производства автомобилей «Фиат», легковых автомобилей моделей «Ассоль», «Орион», «Кондор», легковых автомобилей «Форд»... и т. д. ». Итак, строительство автомобильных заводов по западным лицензиям. Туда — все деньги. Туда — металл, горючее, рабочие руки. Даже не на автобусы и вагоны, которые рассыпаются, а на элегантные автомобильчики. Но ведь это абсурд, господа-товарищи! У нас что, стоят очереди за автомобилями, и люди не знают, куда пристроить лишние 10-15 тысяч долларов? Тракторов нет, зато автомобиль «Ассоль» будет. Бегущая по волнам! Романтика... «Кондор»! Да в Россию скоро уже настоящие кондоры слетаться будут, на пир стервятников. Массовая автомобилизация — один из тупиков Запада. Россия в него не лезла, и слава богу. Даже богатейшие страны не могут содержать одновременно две массовые транспортные системы — на базе собственных автомобилей и на базе общественного транспорта. Но они хотя бы могут содержать массу автомобилей — за счет перекачки огромных средств из «третьего мира», а мы же этого не сможем. В США владелец автомобиля оплачивает лишь 2/3 реальных затрат на содержание шоссе, остальное — из местных налогов. Федеральные государственные субсидии на обслуживание шоссе составляют от 68 до 85 млрд. долларов в год. В Германии государство на каждый пассажиро-километр на автомобиле расходует вдвое больше средств, чем стоил бы авиабилет — расходует за счет всех налогоплательщиков. Не говоря уж о затратах энергии. Что означало бы резкое увеличение числа автомобилей в России, даже если бы их реально купили? Дальнейшее резкое обеднение тех, кто автомобилей бы не купил, и полный паралич производства из-за нехватки топлива. Многие из тех, кто вел и подталкивал к такому повороту, сами оказались в нищете. Прежде всего, либеральная интеллигенция. Она почему-то не подумала, что и козла-провокатора иногда загоняют на бойню — если нового стада не предвидится.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Ложная мудрость» з дисципліни «Маніпуляція свідомістю»
