Одним из главных смыслов, входящих в культурное ядро любого общества, является труд. С ним связаны многие частные стороны экономического и социального порядка, представления о взаимной ответственности государства и гражданина, важные символы и даже религиозные установки. И завоевание гегемонии определенным социально-политическим движением, и подрыв гегемонии определенного государства неизбежно связаны с образом труда и его тенью — образом безработицы. В перестройке, которую можно считать идеологической артподготовкой к слому советского порядка и присвоению государственной собственности номенклатурой, одной из ключевых тем было право на труд и безработица. В рамках этой темы была проведена блестящая программа манипуляции сознанием, и она заслуживает рассмотрения. Высокое качество этой программы подтверждается тем, что отключение здравого смысла удалось не в связи с каким-то отвлеченным вопросом, а вопреки очевидным и осязаемым материальным интересам буквально каждого человека. Полная занятость в СССР была бесспорным и фундаментальным социальным благом, которое было достигнуто в ходе советского проекта . Отсутствие безработицы было колоссальным прорывом к благополучию и свободе простого трудящегося человека. Это было достижение исторического масштаба, поднимающее достоинство человека. Мы еще даже не можем вполне оценить утрату этого блага — у нас еще нет людей, по-настоящему осознавшими себя безработными и, главное, воспроизводящими безработицу в своих детях, в следующих поколениях. Мы еще живем «наполовину советским» порядком. Привычность полной занятости превратила в сознании наших людей это чисто социальное (созданное людьми) благо в разновидность природного, естественного условия жизни. Это, разумеется, сделало право на труд как политическую норму очень уязвимым. Люди его не ценили и никаких активных шагов по его защите ожидать было нельзя. Однако пассивная установка на отрицание безработицы была вполне определенной. Это показывали регулярные опросы социологов. Кстати, сами эти опросы должны были бы встревожить людей, но не встревожили — Горбачев периодически успокаивал: чего-чего, но безработицы мы никогда не допустим. На деле партийно-государственная номенклатура СССР, начав свой постепенный отход от советского проекта, уже с 60-х годов стала тяготиться конституционным правом на труд, исподволь начав кампанию по внедрению в общественное сознание мифа о благостном воздействии безработицы на все стороны общественной жизни. Эта тема постоянно муссировалась на околопартийных интеллигентских кухнях, в среде хозяйственных руководителей стало хорошим тоном посокрушаться, что, мол, отсутствие в их руках кнута безработицы не дает поднять эффективность производства. Но, поскольку право на труд было краеугольным камнем нашей идеократической системы, подмывание этого устоя велось неофициально, хотя и с явного одобрения верхушки КПСС. Во время перестройки довольно быстро эта идеологическая кампания стала вестись открыто. Близкий к Горбачеву экономист Н. Шмелев уже в 1987 г. заявил в «Новом мире», что безработица в СССР необходима, а с 1988 г. такие рассуждения заполонили прессу. Эта кампания велась средствами партийной печати с присущей ей тоталитарностью . Сильный эффект расщепления сознания был достигнут тем, что пропагандой безработицы занялись профсоюзы — именно та организация рабочих, которая по своей изначальной сути должна быть непримиримым врагом безработицы. В марте 1991 г., еще в советское время Профиздат выпустил массовым тиражом книгу «Рыночная экономика: выбор пути». Среди авторов — виднейшие экономисты. Читаем: «Можно сказать, что рынок воспроизводит безработицу. Но возникает вопрос, а является ли безработица атрибутом только рыночной системы хозяйства? Разве в условиях административно-командной системы управления производством не было безработицы? Она имела место, только носила структурный, региональный и в основном скрытый характер. Различие между рыночным механизмом и административно-командной системой управления состоит не в том, что в одном случае есть безработица, а в другом нет, а в том, что в условиях рынка безработица официально признается и безработный получает пособие». Хороши наши советские профсоюзы, не правда ли? Скрытая безработица! Хитро придумано. Это вроде как скрытая болезнь. Пусть человек здоров, наслаждается жизнью, живет до ста лет — назовем его «скрытым больным», попробуй докажи, что нет. Людей, которые реально имели работу, два раза в месяц получали зарплату, квартиру от завода, путевку в санаторий и т. д., убеждают, что это — «скрытая безработица», и что она ничуть не лучше явной. Что явная безработица, когда нет ни зарплаты (да и ни пособия!), ни перспектив, ничуть не страшнее, чем «скрытая». Конечно, так может говорить только подлая продажная тварь. Но как могли рабочие в это верить — вот ведь загадка века. Признание безработицы благом или хотя бы нормальным состоянием общества было необходимым условием дальнейшего признания (легитимации) рыночной реформы и приватизации государственной собственности. Поскольку разумных доводов в пользу очевидного социального зла найти было невозможно, вся кампания по пропаганде безработицы в СССР была построена как мистификация и может быть взята нами за хороший пример манипуляции общественным сознанием. В нем можно обнаружить почти все главные признаки сознательно спланированного проекта по манипуляции. Подмена сложной, многогранной проблемы ее плоской, одномерной моделью. Начиная с 60-х годов, когда идея о благе безработицы была вброшена в кухонные дебаты нашей интеллигенции, либеральным идеологам удалось подменить суть проблемы ее убогим суррогатом. Труд и безработица были представлены как чисто экономические категории, так что предложение создать в советском народном хозяйстве безработицу подавалось как чисто техническое, как обычное социально-инженерное решение, не затрагивающее никаких основ нашего бытия. Это предложение увязывалось исключительно с экономической эффективностью (суть которой, впрочем, никак не объяснялась). Аргумент был простым, как мычание: на Западе есть безработица, и там поэтому все работают, как звери, и в магазинах всего полно. В действительности, труд и отлучение от труда (безработица) — проблема не экономическая и даже не социальная, а экзистенциальная. Иными словами это — фундаментальная проблема бытия человека. Разумеется, она имеет и экономический аспект, как почти все проблемы нашего бытия, но эта сторона дела носит подчиненный, второстепенный характер. Что вопрос о безработице относится к категории фундаментальных проблем бытия, говорит уже тот факт, что на протяжении всей истории цивилизации он имеет религиозное измерение, в то время как понятие экономической эффективности возникло лишь с появлением рыночной экономики и посвященной ей науки — политэкономии. Иными словами, в Новое время, совсем недавно. В христианстве запрет на безработицу был воспринят уже из Ветхого завета: каждый должен добывать хлеб свой в поте лица своего. Осовременивая, мы бы сказали, что этой догмой христианство наложило вечный запрет на рынок рабочей силы, который вправе отвергнуть и неминуемо отвергает часть этого «товара», так что безработица — неизбежный и необходимый спутник рыночной экономики. Потому-то духовным условием для ее возникновения и была протестантская Реформация, которая виртуозно разрешила это противоречие. Часть людей (причем неизвестно кто именно) была объявлена отверженными, которым изначально отказано в возможности спасения души. Им нарушение божественного предписания трудиться уже не повредит. Более того, само превращение в безработного приобретает смысл. Утрата работы человеком есть предупреждение, смутный сигнал о том, что этот человек — отверженный . Понятно поэтому, что утрата работы является для человека ударом, тяжесть которого совершенно не выражается в экономических измерениях — так же, как ограбление и изнасилование не измеряется стоимостью утраченных часов и сережек. Превратившись в безработного, человек испытывает религиозный страх — будь он хоть трижды атеист. Христианский завет вошел в наше подсознание с культурой, и слово тунеядец наполнено глубоким смыслом. Очевидно, что этого не поправить и пособиями по безработице: пособие облегчает экономическое положение, но статус отверженного не только не отменяет, а скорее подчеркивает. Помните, как в Англии сэр Джулиан Хаксли предложил, чтобы сократить рождаемость в среде рабочих, обусловить выдачу пособий по безработице обязательством не иметь больше детей, а нарушителей изолировать от жены «в трудовом лагере»? В России, даже когда она в конце прошлого века разъедалась западным капитализмом, сохранялось христианское отношение к безработице. Многие крупные предприниматели (особенно из старообрядцев), даже разоряясь, не шли на увольнение работников — продавали свои имения и дома. Те, кто переводили свои отношения с рабочими на чисто рыночную (западную) основу, подвергались моральному осуждению. Сильный отклик имели статьи Льва Толстого, его отвращение к тем, кто в голодные годы «не дает работы, чтобы она подешевела». Очень точно выразил бытийный, а не экономический и социальный характер проблемы безработицы Горький в пьесе «Враги». Один из совладельцев и директор фабрики решил ее закрыть и уволить рабочих. Произошел конфликт, и рабочие его убили (случайно). Идет осмысление трагедии, и что же мы видим? Конфликт не классовый, а именно бытийный: морально на стороне рабочих даже семья убитого. Более того, даже приехавший на усмирение жандармский офицер. Как будто фабрикант нарушил какой-то тайный, но жизненно важный уговор, какое-то хранимое в глубинах подсознания табу. Это видно в пьесе даже несмотря на то, что ее трактовка в советских театрах всегда делала акцент на классовой, социальной стороне дела. Все это — банальные вещи, прекрасно известные и философам, и социологам, и культурологам. Среди них есть честные люди. Почему же не было слышно их голоса? Почему никто не крикнул: «Люди добрые! О чем вы? Ведь безработица — совсем не то, о чем вы говорите!». Именно тот факт, что такого крика общество не услышало, служит надежным симптомом того, что речь идет об акции по манипулированию сознанием. Выполняется следующее условие. Сокрытие знания и блокирование независимых источников информации. Для успешной манипуляции необходимо сокрытие имеющихся важных сведений и полная блокада всех тех, кто может поставить под сомнение утверждения манипуляторов. Я уже писал выше, как в 1988 г. безуспешно пытался опубликовать в газетах, подотчетных КПСС, статью, в которой спорил с утверждениями Н. Амосова о благе безработицы. После этого я на год уехал работать на Западе, в университете, и там, получив доступ к базам данных, я познакомился с американскими диссертациями, посвященными безработице. Стало ясно, что идеологические службы КПСС уже много лет тщательно блокировали поступление в СССР всякого современного знания о явлении безработицы и его воздействии на человека. Это — факт, а мотивы, которыми руководствовалась наша «коммунистическая» номенклатура, не так существенны. Для нас важно, что были загодя созданы условия для успешной манипуляции сознанием. В связи с тем, что безработица в России становится реальностью, сокрытие научных знаний о ней сначала верхушкой КПСС, а теперь боссами демократии означает умножение страданий наших граждан и может рассматриваться как преступное. Думаю, моральный (а может, и какой-нибудь еще) суд рано или поздно вынесет также частное определение в адрес обществоведов, которые участвовали в сокрытии этих знаний, не говоря уж о прямой лжи. Отмечу лишь один момент, важный для наших педагогов. Судя по всему, они до сих пор не знают, что главный удар безработица наносит не по взрослому человеку — он уже защищен опытом и разумом — а по его детям. Когда человек теряет работу, первой жертвой становится его сын-подросток. Переход в категорию «сын безработного» вызывает у мальчика стресс, с которым многие не справляются. Они пополняют ряды наркоманов и преступников, даже если материальных лишений семья еще не ощущает. Это — один из важнейших выводов многолетних исследований безработицы в США. Готова ли наша школа к тому, чтобы морально помочь детям завтрашних безработных? Думаю, не готова и не готовится — она увлечена контактами с детьми-бизнесменами из США. Наблюдательный человек должен был бы подметить странную вещь в рассуждениях о безработице, которые начались с 1987 г. Речь шла о новом, неизвестном для нас явлении. Казалось бы, логично пригласить в печать, на радио и телевидение знатоков вопроса — зарубежных специалистов, профсоюзных деятелей, самих безработных. Мол, поделитесь опытом, расскажите, как и что. Вспомните: за все годы — ни одного такого случая не было. Не пришло нашему умному руководству в голову? Нет, это была сознательная установка . Жесткой цензуре были подвергнуты даже те западные лидеры, именами которых размахивали архитекторы перестройки. Многие помнят, например, что на определенном этапе любили они помянуть «шведскую модель» — вот, мол, с кого будем брать пример (брать пример с Пиночета и Мобуту считалось для начала неудобным). Советник Горбачева по экономике Аганбегян из Швеции не вылезал. Казалось бы, надо было дать слово Улофу Пальме — политику, который считается автором основных идей этой модели, человеку почтенному, не коммунисту. Нет, он попал в список неприемлемых для перестроечной прессы авторов. Его небольшая книга «Шведская модель» переведена, наверное, на все языки — однако идеологическая машина А. Н. Яковлева, обещавшего перенести шведский опыт на советскую землю, наложила на эту книгу запрет. Но неужели даже Аганбегян и вся эта команда тоже эту книгу не прочли? Трудно поверить. Можно с уверенностью утверждать: от нас были сознательно скрыты важнейшие именно для всей идеологической конструкции перестройки положения «шведской модели». Ибо Улоф Пальме выявляет тесную связь между проблемой безработицы и проблемой свободы — того ключевого понятия, вокруг которого крутилась вся перестройка. В своей книге он подчеркивает чуть ли не главный вывод: «Свобода предполагает чувство уверенности. Страх перед будущим, перед насущными экономическими проблемами, перед болезнями и безработицей превращает свободу в бессмысленную абстракцию... Hаиболее важным фактором уверенности является работа. Полная занятость означает колоссальный шаг вперед в предоставлении свободы людям. Потому что помимо войны и стихийных бедствий не существует ничего такого, чего люди боялись бы больше, чем безработицы». Умолчание об этом выводе делает все разговоры о «шведской модели» (и вообще о «социальном государстве», «социально ориентированной рыночной экономике») преднамеренной фальсификацией, на которую идеологи перестройки и реформы были вынуждены пойти ради успеха в манипуляции сознанием наших граждан. Грубый обман. Фальсификации и замалчивание важного знания в ходе манипуляции не обязательно доходят до уровня явного и грубого обмана. Но к нему, естественно, прибегают, если аудитория неспособна этот обман разглядеть. В своей пропаганде безработицы наши идеологи-либералы могли прибегать к обману совершенно не опасаясь разоблачения. Здесь можно сделать упрек нашей интеллигенции — уж явный-то обман она не должна была бы допускать, независимо от своих идеологических предпочтений. Но она как будто забыла все профессиональные стандарты и нормы. Вот, вводя монетаризм и организуя «кризис неплатежей», ведущий к безработице, Гайдар целый год потрясал какими-то «кривыми Филлипса» как неотразимым аргументом. И ни один депутат, среди которых было множество ученых и инженеров, не задал простого вопроса: «Что это за «кривые»? Какое они имеют отношение к нашим делам? Насколько они надежны?» — самые естественные для инженера и ученого вопросы. Ни один! А история стоит того, чтобы на ней остановиться. Мне пришлось вникнуть в это дело, когда я много лет назад занялся изучением истории взаимоотношений между естественными науками и политэкономией. В этой истории «кривые Филлипса» занимали особое место, им посвящена целая глава в изданной в Оксфорде «Истории эконометрии» — как изложение поучительного примера крупной научной мистификации. Инженер-электрик из Лондона Филлипс занялся экономикой и построил аналоговую машину: три прозрачных резервуара («производство», «капитал» и «потребительский спрос»), соединенных трубками, по которым прокачивалась подкрашенная вода. Задача была — найти способ стабилизации этой «экономики», контролировать инфляцию. В лучших традициях механистического мышления Филлипс рассчитал, что стабилизировать эту систему надо через уменьшение потребительского спроса. Как? Сняв социальные гарантии и отказавшись от идеи полной занятости — через безработицу. Это понравилось политикам, хотя первый же министр, предложивший отказаться от принципа полной занятости (в 1957 г.), вынужден был подать в отставку. Но затем, хотя экономисты доказывали, что причиной инфляции является прежде всего рост себестоимости производства, а не избыточное благосостояние людей, правительство соблазнилось и попросило «доказать» выводы статистикой. Филлипс, по его собственному признанию, выполнил «ударную работу» и путем множества упрощений (критики называют их «подгонками») вывел, что рост безработицы якобы ведет к снижению инфляции. Дебаты в парламенте, для которых были нужны данные, обещали быть долгими, а Филлипс получил выгодное место в Австралии, хотел уехать и посчитал, что «лучше было сделать расчеты попроще, чем долго ждать результатов», а потом добавил скромно, что руководитель работ «задал эти результаты заранее» — ну прямо как у нас в ЦЭМИ (руководитель, проф. А. Браун, впрочем, от этого открещивается). Вывод, который Филлипс сделал из своих липовых кривых, был чисто политическим: «При некотором заданном темпе роста производительности труда уменьшить инфляцию можно только за счет роста безработицы». Этим выводом и размахивал Гайдар, хотя и он сам, и его советники из МВФ прекрасно знали, что кривые Филлипса на практике не выполняются, что в ходе кризиса 80-х годов в США инфляция росла параллельно с безработицей (не говоря о том, что к нашей экономике все это вообще не имело никакого отношения). Но одурачить целый Съезд народных депутатов было нетрудно — они от рационального мышления отключились. Для нашей темы этот сюжет важен тем, что он показывает: речь шла не просто о манипуляции сознанием, а о грубой, наглой манипуляции, с использованием прямого и легко раскрываемого обмана. Примечательно, что после первого же объяснения истории с «кривыми Филлипса» в печати (даже в малотиражной «Правде») никто из реформаторов больше о них публично не упоминал. Вынужденная безнравственность идеологов как признак манипуляции. Фальсификация знаний о реальности в случае фундаментальных проблем бытия почти неизбежно сопряжена с безнравственностью (можно назвать ее «вынужденной», ибо она связана не с личными качествами вовлеченных в акцию специалистов, а с характером задачи). В случае проблемы безработицы это проявляется очень наглядно. Дело в том, что безработица как социальное явление является источником массовых страданий людей. Тот, кто выдвигает или поддерживает предложение перейти от реально достигнутой полной занятости к узаконенной безработице, прекрасно знает, что результатом его предложения будут страдания, причиненные большему или меньшему числу сограждан. Такого рода предложения, какими бы экономическими или технологическими соображениями они ни обосновывались, прежде всего создают проблему нравственную. Эта проблема должна быть явно изложена, а выбор того или иного решения поддержан также нравственными (а не экономическими или технологическими доводами). И речь в данном случае идет не об абстракции, не о «слезинке ребенка». В середине 1990 г. эксперты правительства Рыжкова прогнозировали на 1991 год высвобождение только в сфере материального производства 15-18 миллионов работников. В журнале Академии наук СССР «Социологические исследования» (это даже еще не ельцинская РФ) печатались статьи с заголовками такого рода: «Оптимальный уровень безработицы в СССР». Оптимальный! Наилучший! Что же считает «оптимальным» для нашего народа социолог из Академии наук? Вот его идеал, полученный с использований тензорной методологии, золотого сечения, ряда Фибоначчи и прочей ахинеи: «Оптимальными следует признать 13%... При 13% можно наименее болезненно войти в следующий период, который в свою очередь должен открыть дорогу к подъему и процветанию» (процветание, по мнению автора, должно было наступить в 1993 г.). Поскольку статья написана в середине 1990 г. и речь идет об СССР с его 150 млн трудоспособных людей, то, переходя от относительных 13% к абсолютному числу личностей, мы получаем, что «наименее болезненным» наш гуманитарий считает выкинуть со шлюпки 20 миллионов человек. Само по себе появление подобных рассуждений на страницах академического журнала — свидетельство моральной деградации нашей гуманитарной интеллигенции. В общественных науках социолог — аналог врача в науке медицинской. Очевидно, что безработица — социальная болезнь, ибо приносит страдания людям. Можно ли представить себе врача, который в стране, где полностью ликвидирован, скажем, туберкулез, предлагал бы рассеять палочки Коха и довести заболеваемость туберкулезом до оптимального уровня в 20 миллионов человек? Ведь автор той статьи нигде не сделал даже такой оговорки: на нас, дескать, в связи с рыночными реформами накатывает неминуемая беда; я, как узкий специалист, не берусь обсуждать реформу, я лишь говорю о том, что при всех наших усилиях мы не сможем сократить число потерпевших несчастье сограждан ниже 20 миллионов; чтобы оно не было выше, надо сделать то-то и то-то. Нет, социолог благожелательно ссылается на Милтона Фридмана (подчеркивая что он — Нобелевский лауреат), который выдвинул теорию «естественного» уровня безработицы: «При снижении уровня безработицы ниже естественного инфляция начинает расти, что пагубно отражается на состоянии экономики. Отсюда делается вывод о необходимости поддерживания безработицы на естественном уровне, который определяется в 6%». Шесть процентов — это для США, а нам поклонник Милтона с помощью золотого сечения вычислил 13%, которые, хоть кровь из носу, «необходимо поддерживать». Мы говорили о масштабах страданий, которые нам предполагали организовать политики с целой ратью своих экономистов и гуманитариев. А какого рода эти страдания, какова их интенсивность? Социолог их прекрасно знает, они регулярно изучаются Всемирной организацией труда, сводка печатается ежегодно. В США, например, рост безработицы на один процент ведет к увеличению числа убийств на 5,7%, самоубийств на 4,1%, заключенных на 4%, пациентов психиатрических больниц на 3,5% (эти данные он сам бесстрастно приводит в своей статье) . Некогерентность рассуждений. Вынужденная безнравственность всего дискурса наших пришедших к власти либералов в отношении безработицы обнаруживает следующий родовой признак манипуляции сознанием, который служит надежным и едва ли не самым простым для выявления симптомом — некогерентность дискурса. Мы применяем здесь эти введенные исследователями манипуляции термины из уважения к их науке, а на нормальном языке это означает, что манипуляторы в своих построениях поневоле вынуждены вступать в глубокое противоречие с теми принципами, которые они сами же декларируют. Размахивая знаменем свободы и гражданского общества, наши либеральные философы постоянно мусолили имена его отцов-первооткрывателей, Локка и Канта (а потом их современного продолжателя — Поппера). Хорошо. И вдруг — пропаганда социально-инженерного проекта по переустройству нашего общества так, чтобы в нем возникла безработица. Возникает вопиющее и неразрешимое противоречие с самыми главными положениями и Локка, и Канта, и Поппера. Полная некогерентность дискурса! Вот, Н. Шмелев пишет: «Мы обязаны внедрить во все сферы общественной жизни понимание того, что все, что экономически неэффективно, — безнравственно и, наоборот, что эффективно — то нравственно». Он вынужден был сказать эту чушь, чтобы, восхваляя безработицу, не выглядеть безнравственным. Кто же поверит идеологу, который буквально заявляет: я, мерзавец, призываю вас к тому-то и тому-то нехорошему. Вот и приходится выкручиваться. Итак, Н. Шмелев (а он, заметьте, один из самых приличных в этой компании) представляет экономическую эффективность («пользу») фундаментальной категорией, а нравственность — вторичной, производной от пользы. Это противоречит не только всем нашим знаниям о человеке и здравому смыслу, но и всей философии гражданского общества. Нравственность — фундаментальное основание бытия человека (обезьяна стала человеком именно обретя нравственность). Выгода, тем более «экономическая эффективность» — явления исторически обусловленные, преходящие. Локк, философ либерального общества, у которого мы вроде бы обязаны сегодня учиться жить, специально ставил вопрос о том, является ли выгода фундаментальным основанием бытия, однопорядковым нравственности. Ответ его был таков: «нравственность действия не зависит от пользы». И разъясняет, что «естественный закон» бытия не сводится к выгоде и не нравственность определяется пользой, а, наоборот, польза есть один из результатов нравственности. Польза (выгода, эффективность и т. д.) — вторична. Конечно, если бы А. Н. Яковлев, Н. Шмелев и прочие прорабы вдруг сказали с экрана: «Все эти свободы, нравственность и гражданское общество — чушь. Человек человеку волк — вот наша правда! Тащи, ребята, кто что может, и погуляем напоследок», — то это было бы честно, но нецивилизованно. Этого ни наши либералы, ни Запад не любят, поэтому пришлось включить машину манипуляции. В отношении Канта в некогерентность, граничащую с шизофренией, впали уже не только идеологи реформы, но и широкие круги нашей образованной интеллигенции. Редко сейчас встретишь гуманитарный журнал, где бы не поминался моральный императив Канта: «поступай с другими так, как ты хочешь чтобы поступали с тобой». Ссылаясь на эту максиму, я уже давно (с начала 60-х годов) спрашиваю, когда могу, интеллигента, ратующего за безработицу: «Ты сам хочешь стать безработным?». Ни разу я положительного ответа не услышал. Самые совестливые (а это были мои приятели по лаборатории) отвечали уклончиво, примерно так: «Я бы и не против ради общего блага, но ты же знаешь, у нас сейчас научно-техническая революция, а я научный работник; так что никак у меня стать безработным не получится, ты уж извини. Безработица — это для рабочих, ну, избыточных колхозников». Тут, как нам теперь известно, маленько промахнулись наши либеральные интеллигенты — сами стали жертвой очень примитивной манипуляции сознанием. Сантехники нужны даже в колонии, а вот научные работники — только в державном государстве, которое они разрушали. Что же касается Поппера и его концепции «открытого общества», то тут некогерентность наших реформаторов скандальна. Они устроили нам «революцию сверху». Шутка ли — организовать за год приватизацию по Чубайсу и планировать безработицу в 20 миллионов. А из философии Поппера следует важный практический вывод — запрет на крупные изменения в обществе. Социально-инженерные решения не должны быть крупными. Знание приращивается эволюционно, не быстрее, чем образуется обратная связь через проверку результата. Не быстрее, чем приращение знания, должны производиться и изменения в обществе. Быстрые изменения, независимо от намерений социальных инженеров, неизбежно ведут к избыточным страданиям людей. Поэтому «революции сверху» (о «революциях снизу» говорить нечего, поскольку это всегда взрыв, катастрофа) философией Поппера теоретически запрещены . Наши идеологи перестройки и реформы, надев маску либералов, ни в коей мере либералами не являются. Вся их риторика есть часть огромной, исторического масштаба манипуляции сознанием. Мы использовали тему безработицы просто как пример для практикума, не вдаваясь в саму проблему. Независимо от того, является ли читатель сторонником безработицы или уважает право на труд, ему полезно знать, что тот способ, который реформаторы избрали для убеждения граждан в благе безработицы, есть не доказательство, а манипуляция. Помимо перечисленных пяти признаков, выпукло торчащих в этой струе промывания мозгов, есть и другие, о которых не будем распространяться, они почти тривиальны. Это, например, назойливое использование авторитета науки. Тут тебе и Нобелевский лауреат Фридман, и «кривые Филлипса», и тензорное исчисление. И личный авторитет ученого — многие наши демократы дали им попользоваться. Вот, энтузиаст безработицы академик Н. Амосов. Ну какое знание о вопросе дала ему его научная деятельность — хирургия сердца? Никакого. Просто ему нравится безработица, и он хочет высказаться. На здоровье! Но тогда подписывайся: гражданин Амосов (или уж Николай Амосов, эсквайр). А то ведь: академик! Ослиные уши манипуляторов так и торчат.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Манипуляция образом труда и безработицы» з дисципліни «Маніпуляція свідомістю»
