В истории европейской философии понятие В. имело два основных значения: 1) способность разума к самоопределению (в т.ч. моральному) и порождению специфической причинности (классическая рационалистическая традиция, исторически более влиятельная и не прерывающаяся от античности до настоящего времени); 2) фундаментальное свойство сущего (предшествующее разуму) и основа всех объяснительных моделей (волюнтаристическая традиция 19—20 вв., представленная преимущественно Ф.В.Й. Шеллингом, А. Шопенгауэром, Э. Гартманом, Ф. Ницше и отчасти А. Бергсоном). В классической традиции В. выступает как относительно самостоятельная функция, или акциденция разума. «Конфликт разума и воли» здесь почти непредставим, а противоположность «волевого» иррациональному, напротив, разумеется сама собою. В метафоре «В.» выделяется прежде всего интеллектуально-императивный аспект, смысл твердого разумного намерения, деятельной мысли, стремящейся к осуществлению цели. «Волевая» проблематика начала оформляться в рамках проблемы свободы воли, и первоначально не имела отчетливых онтологических коннотаций, замыкаясь на сферах этики, гносеологии и психологии. Понятие В. не сразу получило нормативный терминологический эквивалент (поэтому грекам порой ошибочно отказывали во всяком представлении о В.). У Платона «волевое» впервые становится особым предметом рефлексии и понимается как синтез разумной оценки и стремления (причем последнее выделяется в отдельную способность души). Аристотель разработал «анатомию» волевого акта, рассматривая В. как специфическую причинность, отличную от «чистой» интеллектуальной сферы (созерцательный разум) и от «чистых» аффектов. Фундаментальной способностью души является стремл е н и е. В. — единственный вид стремления, который зарождается в разумной части души и является «синтезом» разума и стремления; предмет стремления в акте воления осознается как цель. Сфера В. соответствует «практическому» разуму, размышляющему о деятельности и направляющему на нее: чисто интеллектуальный акт отличается от акта целеполагания, в котором момент стремления акцентирован более заметно. Христианство утвердило примат наднациональной веры и любви, ограничив сферу компетенции разума еще и в пользу возвышенного аффекта. Это ускорило эмансипирование В. в отдельную способность, повышение статуса динамически-«эротического» момента, и в соединении с онто-теологической перспективой неоплатонизма привело к возникновению своеобразной «метафизики В.», особенно ярко проявившей себя на лат. Западе начиная с IV в. У Р. Декарта понятие В. несколько шире понятия разума, но по сути своей воление — модус мышления. Для Б. Спинозы В. и разум — одно и то же, ибо разум познает причинную связь вещей и идей: человек определяется к действию познанием. С т.зр. Г.В. Лейбница, основание всякой В. коренится в разуме, т.е. воление определяется разумом, хотя (в моральной плоскости) и не детерминируется им полностью. У И. Канта В. есть способность желания, определяющее основание которой находится в разуме, или способность определять самое себя к действию сообразно представлению о законах, или «вид причинности живых существ, поскольку они разумны». Цель действия есть объективное основание для самоопределения В.; цель — предмет произвола разумного существа, когда произвол через представление цели определяется к соответствующему действию. По Г.В.Ф. Гегелю, «различие между мышлением и волей — лишь различие между теоретическим и практическим отношением, но они не представляют собой двух способностей — воля есть особый способ мышления: мышление как перемещающее себя в наличное бытие, как влечение сообщить себе наличное бытие». У И.Г. Фихте В. выступает как равноправная способность наряду с разумом «внутри» субъекта, причем акт В. обладает логическим первенством в процессе самоопределения разумного Я. К классической традиции следует отнести и феноменологию, где аналогом В. выступает «интенция сознания» (М. Шелер и др.). Новейшим образцом классической схематики может служить «эдейтико-феноменологическая» концепция П. Рикёра, понимающего В. как «фундаментальную способность» — интеллектуальную интенцию, содержащую «проект» действия, т.е. стремление к цели, не совпадающее с «чистым» мышлением, хотя «сила (force)» воли — «это аспект cogito»: «желать значит мыслить». Основой «волюнтаристической» традиции являются онтологическое понимание В. и тезис: не В. есть акциденция разума, а разум — акциденция В. «Волюнтаристический» потенциал классической традиции был в полной мере реализован Августином, И. Дунсом Скотом и Фихте, которые вплотную подходили к границе, отделяющей эту традицию от ее противоположности. Элементы собственно волюнтаристической традиции можно найти у Я. Бёме (благая или злая В. — онтологическая характеристика сущего) и М.П. Мен де Бирана, но как цельная позиция она не встречается раньше Шеллинга и особенно Шопенгауэра. Лишь Шопенгауэр впервые окончательно порывает с классикой. В. имеет онто-космический статус и выступает как лишенная субъективного начала иррациональная сила, не требующая достаточного основания, но сама являющаяся всеобщим основанием как «воля к жизни», т.е. как универсальное метафизическое начало и вместе с тем объяснительная модель. Комбинация идей Шеллинга и Шопенгауэра присутствует в «Философии бессознательного» Гартмана, а у Ницше шопенгауэровская «воля к жизни» преобразуется в столь же онтологичную «волю к власти». На этом взлет волюнтаристической традиции резко обрывается: она имеет лишь косвенное продолжение в иррационалистической концепции «жизненного порыва» Бергсона. Для целого ряда важнейших филос. течений 20 в. «чистая» волевая проблематика не представляет самостоятельного интереса, — напр., для аналитической философии (где В. понимается как специфический предмет психологии): экзистенциализма, структурализма, постмодернизма.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «ВОЛЯ» з дисципліни «Філософія: Енциклопедичний словник»
