Науку часто уподобляют утесу, по крутым откосам которого карабкаются наверх поколение за поколением ученых. Нижние подпирают верхних. Сегодня любой двоечник на студенческой скамье — а университетским деканам редко встречаются иные разновидности студентов — знает больше, чем все Платоны и Невтоны минувших времен, вместе взятые. Просто потому, что он стоит — или, точнее, покоится — на их могучих плечах. Не то — искусство. В том же ряду метафор его можно уподобить горной гряде, где тянется цепь великих и малых вершин. Можно писать как Гомер, Шекспир, Лев Толстой. Хоть слово в слово. Но получится только пародия всем на смех. Ибо невозможно написать как Гомер, Шекспир, Лев Толстой. В смысле их роли в развитии мировой культуры. Классиков не зря называют классиками: образно говорят, что они научили свои народы их собственному литературному языку, их собственной культуре. Точнее, наиболее полно выразили складывающийся литературный язык, культуру. Так было во всех античных цивилизациях. И так осталось в цивилизациях послеантичных (по крайней мере, евр опоцентри стекой ). Но вот какая история приключилась с послеантичной (нашей существующей) цивилизацией. После нашествия гуннов, великого переселения народов и окончательного крушения Западной Римской империи в середине I тысячелетия нашей эры начался медленный, но неуклонный подъем новой цивилизации. Он зримо прослеживается по всем основным параметрам из столетия в столетие. Ошибочно представление о средневековье, как о веках беспросветного невежества. Таковыми они предстали только в глазах потомков позднее, ровно через тысячу лет, когда пологий подъем взмыл круто вверх. А на деле постепенно развивались наука, литература, музыка, театр, живопись, архитектура, мораль, право, политика, мировоззрение. Развивались, несмотря на извращенную веру, выродившуюся в репрессивно-обскурантистский клерикализм, который свирепо подавлял все прочие формы общественного сознания. Несмотря на монголо-татарское нашествие в Восточной Европе и эпидемию чумы в Западной, унесшие жизни большей части людей и серьезно подорвавшие хозяйство. Несмотря на постоянные кровавые междоусобицы, казалось бы, напрочь исключавшие всякое экономическое, социальное и тем более культурное развитие. Сравните хоть науку, хоть любую отрасль искусства, - скажем, VI-VII и VIII-X вв., XI-XII и XIV-XV вв., — всюду очевидный, бросающийся в глаза и притом весьма значительный прогресс из века в век. В середине II тысячелетия, когда обскурантистский клерикализм стал загнивать и разлагаться заживо, словно социализм полтысячелетия спустя, — его смело реформаторство (включая и реформаторство в самом католичестве). На этой волне еще с XIII—XIV вв. начался бурный всплеск искусства, а затем науки и остальных форм общественного сознания, достигший невиданных прежде высот в Италии XIV—XV вв., в других странах Западной Европы XV—XVI вв. Он получил название Ренессанс (Возрождение), потому что воспринимался современниками как возрождение античной цивилизации. И действительно, к XVII в. западноевропейская культура по многим параметрам сравнялась с античной, а кое в чем и превзошла ее. Появились вершины мирового масштаба, ничуть не уступающие Гомеру, Аристотелю, Эсхилу, Софоклу, Еврипиду, Фидию, даже превосходящие их в наших глазах, — Шекспир, Рабле, Сервантес, Микеланджело, Леонардо да Винчи и др. Но сравните западноевропейские науку и искусство XVII и XVI вв. — какой новый взлет по сравнению с минувшим столетием по всем основным параметрам! (вовсе не умаляющий достигнутое прежде). Сравните науку и искусство XVIII и XVII вв. — новый взлет. Сравните XIX и XVIII вв. — новый взлет. Казалось, подъем будет бесконечен. И вдруг словно гром среди ясного неба. С конца 60-х годов XIX в. и по нарастающей в 70-х, 80-х, 90-х во Франции зазвучали голоса так называемых “проклятых поэтов” — Верлена, Рембо, Малларме и др. Голоса отчаяния и предсмертной тоски, быстро ставшие модными. Голоса ширились, охватывали одну европейскую страну за другой. Лишь впоследствии оказалось, что искусство и в данном случае сыграло роль чувствительнейшего нерва, первым почувствовавшего приближение конца полуторатысячелетней цивилизации. Впечатление было такое, будто здоровому жизнерадостному сангвинику-отцу наследовал смертельно больной сын, полухолерик-полумеланхолик. Понятно, у такого заморыша настроение может быть только пессимистичное, упадочническое. Это явление так и окрестили — упадочничество (декадентство, декаданс). До России декаданс докатился только в конце XIX — начале XX в. В ту пору еще жили и творили гиганты с мировыми именами - Лев Толстой, Чайковский, Станиславский и Немирович-Данченко, целая плеяда художников, вошедших в историю под именем “передвижников”. Они продолжали традиции Ренессанса, не подозревая, что являются завершением его. И вдруг сначала далеко под ними, а затем все выше, выше, почти рядом с ними появляются деятели культуры совершенно иного склада, настроения, направленности творчества — декаденты Мережковский и Гиппиус, Брюсов, Бальмонт, Леонид Андреев и др. Мы сегодня называем эту новую поросль “серебряным веком” русской культуры. Тем самым признаем, что ему предшествовал несоизмеримо более высокий “золотой век” классики уровня Пушкина — Льва Толстого. Показательно, что данное явление было свойственно не только России, оно почти синхронно получило развитие во всех странах европоцентристской культуры, начиная с Франции, Англии и Германии. Переход от “золотого века” к “серебряному” был очень сложным. Мы договорились не путать это глобальное явление с индивидуальным творчеством того или иного деятеля культуры и тем более не связывать его со смехотворными потугами определять место художника, ученого в культурологической “табели о рангах”, наклеиванием ярлыков и пр. Тут часто имело место смешение элементов “золотого” и “серебряного” в творчестве одного и того же художника, переход от “золотого” к “серебряному” и обратно. Гораздо важнее “калибр” — значимость творчества художника в отечественной и тем более мировой культуре. В этом смысле “крупнокалиберный серебряный” гораздо важнее “малокалиберного золотого”, не говоря уже о бесталанной серости околохудожественного ремесленничества или подражательства, составляющего 9/10, если не 99/100 всякой культуры, и уж тем более не говоря о вопиющей халтуре, еще более значительной на рынке произведений искусства. Нам важно установить главное: появляются деятели культуры (лично не менее талантливые, чем многие из их предшественников) на творчестве которых вместо печати “подъема”, “возрождения” появляется печать “упадка”, “умирания”. Не забудем, однако, что в античной мифологии (как древнегреческой, так и древнеиндийской), помимо расцвета “золотого века” и увядания “серебряного века”, фигурируют также агония “бронзового века” и разложение заживо в страшном “железном веке” — на пороге светопреставления. История мировой культуры XX в. (с уверенностью, что за годы, оставшиеся до 2000-го, не произойдет ничего особого, разве что человечество спалит себя в огне термоядерной войны или погубит другим оружием массового уничтожения) словно нарочно демонстрирует весь этот жутковатый спектр металлов. Действительно, посмотрите на творчество декадентов не глазами современников, третировавших их как нечто ущербное по сравнению с “высоким искусством” античности и Ренессанса до XIX в. включительно, а с высоты (или, может быть, из низин?) нашего времени, ровно столетие спустя. Ведь это же вершины, ни позже, ни сегодня не досягаемые! В представлении многих декаданс конца XIX — начала XX в. связывается со стилем модерн (“югенд стилем”) в искусстве архитектурного декора (не путать с модернизмом, который охватывает более широкий круг явлений культуры того же и более позднего времени). Конечно, последнее не сводится к первому, но достаточно образно отражает суть дела. Сравните, например, московский Кремль (плюс собор Василия Блаженного, минус Дворец съездов) и гостиницу Метрополь — наглядно виден гигантский перепад. А теперь сравните Метрополь и стоящую рядом гостиницу “Москва”. Их разделяет не несколько веков, а всего несколько десятилетий, но перепад еще более значительный — просто обвал. А теперь сравните “Москву” со стоящей за гостиницей “Националь” (родной сестрой “Метрополя”) стандартной стеклянной коробкой гостиницы “Интурист” — это уже не просто обвал, а вообще не архитектура, не произведение искусства, а поточный ширпотреб: в точности такие же коробки стоят ныне в тысячах городов мира. Вот вам образный ряд на тему о том, что такое воочию “золотой”, “серебряный”, “бронзовый” и “железный” века. Можно проиллюстрировать ту же тенденцию персональными рядами по каждому из основных видов искусства. Литература — проза: Лев Толстой и Гоголь — Бунин и Леонид Андреев — Алексей Толстой и Шолохов — любой из 10 000 членов Союза писателей СССР. Литература — поэзия: Пушкин и Некрасов — Брюсов и Блок — Есенин и Маяковский — любой из 2000 поэтов упомянутой касты. Драматургия: Грибоедов и Островский — Чехов и Горький — Тренев и Вишневский — любой из драматургов в Союзе писателей СССР. Музыка: Глинка и Чайковский — Рахманинов и Глазунов — Прокофьев и Шостакович — любой из членов в Союзе композиторов СССР. Живопись: “Передвижники” и “академисты” — Врубель и Рерих — Бродский и Дейнека — любой из членов Союза художников СССР. И так далее. Персоналии здесь, конечно, условны (вполне могли быть названы другие). Но общая тенденция — безусловна и прямо-таки фатальна. Может быть, такое наблюдалось только в нашем злосчастном отечестве с его трагической судьбой вообще и в XX в. в особенности? Если бы! Нет, то же самое характерно для всей Европы и Америки в целом. Только один индикатор: кем зачитывались? Сначала Байрон и Бальзак. Затем — Оскар Уайльд и Мопассан. Затем — Агата Кристи и Жорж Сименон. Сегодня? Затрудняюсь назвать аналоги. Процесс “расцвет — увядание — агония — разложение заживо” охватил не только все страны Европы и Америки (повторим, что остальные континенты идут и в данном отношении следом), но и все основные отрасли культуры — даже те, что сформировались в XX столетии. Возьмем, например, кинематограф. За столетие он ухитрился полностью пройти путь, для которого литературе, театру, музыке, потребовалось полтысячелетия, а живописи и архитектуре — почти тысячелетие. От забавного аттракциона на рубеже XIX—XX вв. к “золотому” чаплинскому веку уже в 20-х годах (он наступил бы раньше, если бы не I мировая война). Расцвет продолжался до 50-х годов включительно и по инерции “въехал” отчасти даже в 60-е. А затем началось стремительное увядание, быстро, уже в 70-х годах, перешедшее в агонию, и начиная с 80-х годов — в разложение заживо. А у телеискусства расцвета, по сути, и вовсе не произошло. Несмотря на колоссальную, ни с чем не сравнимую популярность телевидения, несмотря на конструктивные концепции того, каким в идеале или хотя бы в оптимуме должно быть телеискусство, чем оно должно отличаться от искусства театра и кино, несмотря на эмпирические открытия, как найти дорогу к сердцу миллионного — даже миллиардного — зрителя (эффективнее всего — “интимный телесериал”, рассчитанный на сопереживание массового телезрителя с любимыми актерами или ведущими), телевидение было и остается во всех без исключения странах мира скучнейшим из всех видов искусства. Может быть, это в какой-то степени даже хорошо, потому что во время популярных телесериалов резко уменьшается число несчастных случаев и даже падает преступность. Но одновременно практически замирает вся остальная жизнь, и это уже слишком. Чуть более сложная судьба оказалась у музыки. Ее “увядание” в конце XIX в. выразилось в нараставшем переходе от симфонической мелодичности к какофонической амелодичности, прикрытой ярлыками псевдоэлитности и своего рода квазиэзотеричности — творческого изыска для “посвященных”. Эта линия получила дальнейшее развитие в XX в. и в конце концов выродилась в своеобразный “музыкальный абстракционизм”, который быстро перешел в контркультуру, о чем вся речь еще впереди. Но на рубеже XIX—XX вв. в США худосочную декадентствующую европейскую музыку-даму изнасиловал здоровенный негр — африканский музыкальный фольклор. От этого совокупления родилась музыка-мулатка по имени “джаз”, который отдалил тотальную агонию музыкального искусства более чем на полвека. С Другой стороны, во многих странах мира (особенно во Франции и затем в России) после П мировой войны расцвела авторская песня под гитару, сделавшаяся, пожалуй, наиболее прославившимся во 2-й половине века жанром музыкального искусства. Но от судьбы далеко не уйдешь. Где теперь джаз, и что такое сегодняшняя авторская песня по сравнению с давно минувшими десятилетиями? Музыка тоже стремительно погружается в пучину антикультуры. Остается разобраться — хотя бы на уровне рабочих гипотез — почему “золотой век” перешел в “серебряный” и далее со всеми остановками? В отношении “серебряного века” мы уже выступили с гипотезой о сверхчувствительности искусства, как особой формы общественного сознания, по части не только настоящего, но и будущего состояния общества. Это как бы на уровне подсознания, когда неизвестно почему охватывают дурные предчувствия, портится настроение, жизнь предстает в мрачном свете — и, глядишь, действительно, неприятности не за горами. Во всяком случае, других рациональных объяснений появления декаданса не имеется (если не считать пресловутого марксистско-ленинского о постоянном “кризисе буржуазной культуры”). Ведь когда он появился, наступила та самая “бель эпок” — “прекрасная эпоха” между войнами 1870—1871 и 1914—1918 гг., о которой потом долго вспоминали с тоской, как о безвозвратно ушедшем “золотом веке”, оказавшемся почему-то “серебряным”. А вот о последующем можно только гадать. Очевидно, толчком для новой ступени упадка, которую мы образно назвали переходом от “серебряного” к “бронзовому” веку, послужил социально-психологический стресс в ходе и после I мировой войны, а также последующих революционных взрывов. Именно тогда появились немыслимые прежде конструктивистские коробки зданий, пышным цветом расцвели первые ростки антикультуры (о ней, как условились, — дальше), набрал силу удушающий культуру тоталитаризм социалистического и национал-социалистического толка, заметно изменился в худшую сторону по сравнению с довоенным временем общий уровень литературы и театра, музыкального (за исключением джаза) и изобразительного искусства. Однако выдвинутая гипотеза дискуссионна. В ходе и после II мировой войны социально-психологический стресс был не меньше, а аналогичного результата не получилось. Впрочем, аналогичность результатов и не обязательна. Но факт остается фактом: обвал на последнюю, сегодняшнюю степень упадка, которую мы назвали переходом от “бронзового” века к “железному”, в отличие от предыдущего, происходил постепенно, почти незаметно, на протяжении ряда послевоенных десятилетий. Единственное объяснение мы видим в триумфальном шествии антикультуры, которая и задавила — точнее, додавливает — собственно культуру. Это, так сказать, концептуальная гипотеза деградации культуры в существующей цивилизации. Есть и другая сторона того же явления, тоже требующая объяснения: каков был социальный механизм деградации, как конкретно шло падение от “золотого” века к “железному”? Опять-таки в порядке дискуссии выдвигаем следующую гипотезу. На протяжении десятков тысяч лет истории рода гомо сапиенс культура (включавшая все семь форм общественного сознания, от мировоззрения и науки1 до искусства и веры) развивалась единым потоком. Затем поток разделился на “высокую” культуру профессионалов и “низкую”, “народную” (от народной медицины, презрительно именуемой знахарством, до фольклора, вообще народного творчества). Выше шла речь преимущественно о “высокой” культуре. Но не забудем, что она развивалась в органическом единстве с “низкой”, черпала из нее свои силы и, в свою очередь, оказывала на нее существенное влияние. Лучшие тому примеры — симфония выдающегося композитора, построенная на народных напевах, и наоборот — любимая народная песня на слова выдающегося поэта. Не забудем также, что “низкая” культура — это такое же творчество, такие же достижения, как и в “высокой”, только свои, особенные. Не “ниже” и не “выше”, не “буржуазная” и “пролетарская”, а просто разные: одна профессиональная — от слепого певца или сказочника, перебирающегося от деревни к Во избежание недоразумений уточним, что речь идет не о современной науке XVII—XX вв., а об естествознании и обществознании на Уровне общественного сознания предшествовавших столетий и тысячелетий. деревне, до солиста императорской оперы и придворного историографа, другая любительская — певцы и сказочники в каждой деревне. В каждой из субкультур существовала своя иерархия значимостей. В одной — от гениального Пушкина до талантливого Баратынского и бездарного Хвостова. В другой имелись свои собственные Пушкины, баратынские и хвостовы, причем не только в каждой деревне свои, но и по каждому виду творчества отдельно — рассказчики, певцы, артисты, художники, архитекторы и прикладного искусства мастера. Важно отметить еще и такую деталь: последняя неграмотная баба, умевшая петь, рассказывать сказки, вышивать, плясать, конструировать интерьер своего жилища всегда была намного выше по уровню культуры любого сановника с высшим образованием, который не умел ни того, ни другого, ни пятого, ни десятого. Ибо она была творцом, деятелем культуры, а он — всего лишь пассивным потребителем, “аудиторией”. Особо подчеркнем, что при таком положении вещей к деятелям, производителям культуры в той или иной степени относилось подавляющее большинство населения, а к совершенно пассивным потребителям — сравнительное меньшинство. Положение стало радикально меняться при массовом переходе от традиционного сельского к современному городскому образу жизни (в Западной Европе — с конца XVIII в., в Центральной Европе — с середины XIX в., в Восточной Европе — с середины XX в.). “Низкая” культура, подпиравшая “высокую”, стала разваливаться на глазах и съеживаться, как бальзаковская шагреневая кожа. А “высокая”, лишенная естественной подпоры, подверглась духовной эрозии и начала деградировать. Основная масса деятелей культуры на “нижнем” уровне перешла в разряд простых потребителей “высокой” культуры. А среди профессионалов, с ростом общего уровня образованности людей, постепенно размножились бездарные хвостовы, подмявшие под себя талантливых баратынских и гениальных Пушкиных. Дело в том, что повышенный уровень образования автоматически открывает людям элементарную технику профессионального художественного мастерства (точнее, ремесленничества). Любой недоучившийся двоечник, обладающий известной самоуверенностью и пробивной наглостью, быстро соображает, что “не боги горшки обжигают”, что можно писать рассказы и даже романы, стихи и даже поэмы, песни и даже оперы, рисовать, выступать на сцене неотличимо от заурядного профессионала. При нормальной экономике его вторжение на рынок художественной продукции тормозится только отсутствием платежеспособного спроса на такого рода поделки. При патологической экономике подобные преграды снимаются, и на потребителя обрушивается лавина бездарнейших квазипрофессиональных творений. Но в обоих случаях конечной целью любого производства в сфере культуры было и остается — пробиться к потребителю, добиться общественного признания. При традиционном сельском образе жизни масштабы “высокой” культуры были очень ограничены, число производителей на этом уровне невелико, конкуренция между ними относительно слаба, и бездарности отсеивались, уходили в небытие, можно сказать, автоматически, открывая дорогу к сердцам людей талантам и гениям. При переходе к современному городскому образу жизни масштабы существенно увеличились, конкуренция возросла и в ней стали все чаще применяться недозволенные прежде приемы “апелляции к дьяволу”, обращение за помощью к антикультуре. Однако сговор с дьяволом никогда не проходит даром. Нечистая сила требует платы. И если новоявленный хвостов никак не может пробиться к публике талантом (по причине отсутствия оного), он начинает пробиваться обращением к запретным, скандальным приемам и темам. А запретное — как наркотик: чем чаще к нему обращаешься, тем больше требуется доза. И следом за первым понижением уровня культуры неизбежно следует второй, третий... Три шага к пропасти. Из пропасти же навстречу семимильными шагами поднимается антикультура. И получается качество, свойственное “серебряному”, “бронзовому”, “железному” векам. Что в итоге? В итоге вслед за “железным веком” должен наступить конец Декаданса, упадка культуры. Никакой упадок не может продолжаться бесконечно. И если он не сменится новым Ренессансом, новым Возрождением, новым подъемом культуры — последняя обречена на полное крушение, развал, разложение, исчезновение. Как в космологии, на смену материи должна придти антиматерия, на смену культуре — антикультура. Но антиматерия — это мир, исключающий человечество, предполагающей античеловечество. И антикультура — это мир, испепеляющий человеческое, воссоздающий звериное. Мы уже несколько раз грозили читателю заняться антикультурой в особой главе. Но прежде чем переходить к этой специфичной теме, давайте обратимся к нормативной стороне дела и попробуем представить себе, каким рисуется преодоление проблемной ситуации в культуре, оптимальное решение проблем и выход из критического состояния (при условном допущении нейтрализации и минимизации контркультуры, парализующей сегодня все усилия в данном направлении).
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Ренессанс. Декаданс. Что далее?» з дисципліни «Альтернативна цивілізація»
