Грамматическими тропами, или аллеотетами, называют использование грамматической формы в несвойственном ей грамматическом значении. Проще всего это можно понять на примере традиционного «вы», которое в нашей культуре в ряде случаев замещает местоимение второго лица единственного числа «ты». Форма множественного числа употреблена здесь в переносном смысле. Другой пример: «Прихожу я вчера домой, и кого я там вижу?» Форма настоящего времени «прихожу» употреблена в переносном значении, ведь речь идет о событиях, которые имели место вчера. Во втором примере грамматический троп не возведен в ранг речевого этикета, но тем не менее легко узнаваем. Слушатели понимают, что имеются в виду события, предшествующие моменту речи, хотя говорящий для придания рассказу большей изобразительности и употребляет настоящее время. Конечно, в случае с местоимением «вы» дело не в создании экспрессии. В остальных случаях формы достаточно экспрессивны – изобразительны и выразительны. Довольно часто в риторических целях используется форма множественного числа в значении единственного. Это так называемое множественное поэтическое, множественное величия и множественное скромности. Такие формы, как времена (вместо обычного «время») или небеса (вместо «небо») придают речи несколько возвышенный оттенок. Это случаи множественное поэтического. Например, название романа И.С. Тургенева «Вешние воды» или романа Ч. Диккенса «Тяжелые времена» звучит приподнято, торжественно (ср. современное нам «Белые одежды» В. Дудинцева). Множественное величия используется в этикетных формах царских обращений («Мы, Николай I...»), а вне их звучит пародийно. В целях насмешки часто употребляют во множественном числе местоимение третьего лица – «они» вместо «он». Еще более насмешливо звучит «оне». «Программа Виктору Степановичу не понравилась настолько, что оне позволили себе передать свои чувства руководству телекомпании» (В. Шендерович) Ирония усилена архаичной формой «оне». Этот же прием использован в художественной речи: «Он пришел с таким видом, что они недовольны. Они с большой буквы, всея Руси и Тернополя» (Л. Петрушевская). Множественное скромности широко применяется в научном дискурсе: «Мы присоединяемся к мнению тех ученых, которые полагают, что...». Как и в случае с местоимением «вы», эти формулы неэкспрессивны, а этикетны. Разновидностью множественного скромности является множественное крестьянское: «Мы люди темные, ничего в этом не понимаем...». Во всех названных случаях, за исключением множественного поэтического, перенос формы числа связан с категорией лица. Но очень часто единственное число в значении множественного используется тогда, когда обозначением одного предмета задается целый класс: «Лес богат зверем и птицей», «Все это дело рук советского человека», «Человек проходит как хозяин необъятной Родины своей» и т.п. В антономасиях, особенно отрицательных, употребляется форма множественного числа имени собственного: «Самое простое, естественное для меня было бы то, чтобы высказать злодеям, называющих себя правителями, всю их преступность, всю мерзость их, все то отвращение, которое они вызывают теперь во всех лучших людях, и которое будет в будущем общим суждением о них, как о Пугачевых, Стеньках Разиных, Маратах и тому подобному» (Л.Н. Толстой). При описании прошедших событий для придания им большей изобразительности и живописности может быть использована глагольная форма настоящего времени. Это так называемое настоящее рассказа, или настоящее живописное. «Он дает три показания. ...Сначала заподозренный сознается совсем неправильно; потом, когда уловки группируются вокруг него, когда сила их растет с каждым днем, с каждым шагом следователя, обвиняемый подавляется этими уловками, ему кажется, что путь отступления для него отрезан, и он дает показание наиболее правдивое; но проходит несколько времени, он начинает обдумывать сказанное им, видит, что дело не так страшно, каким показалось сначала, что против некоторых улик можно придумать опровержение, и тогда у него является третье сознание – сознание деланное, в котором он признается лишь в том, в чем нельзя не признаться» (А.Ф. Кони). Особенно эффективно использование настоящего рассказа в том случае, когда требуется сблизить прошедшее и настоящее, чтобы ярче обрисовать разное поведение одного и того же лица, быть может, найти непоследовательность в его словах и мыслях. Сравним два высказывания: «Позавчера он обещает не предпринимать никаких действий, вчера клянется, что не сдвинется с места, а сегодня совершает все это» и «Позавчера он обещал ничего не делать, вчера это подтвердил, а сегодня поступил иначе». Первое высказывание звучит сильней. Повелительное наклонение может быть использовано в значении сослагательного, например, в выражениях вроде следующего: «Не пожалей он денег, все сложилось бы иначе» (вместо: «Если бы он не пожалел денег...»). Этот грамматический троп как бы сокращает расстояние между моментом речи и описанным в ней действием. Изъявительное наклонение может употребляться в значении повелительного: «Пойдешь, найдешь его и заставишь вернуться» (вместо «Пойди, найди его и заставь вернуться»). Этот троп придает речи оттенок категоричности. Сослагательное наклонение может быть использовано в значении повелительного. Например, в известном «Шел бы ты подальше» (вместо «Иди-ка ты подальше!») экспрессия создается за счет того, что подчеркивается желательность того действия, совершения которого говорящий требует от слушающего. В целях создания экспрессивности могут обыгрываться формы грамматического рода. Этим приемом охотно пользовался в своей политической сатире Маяковский. Так, в поэме «Хорошо!» Керенского он называет Александрой Федоровной, а Милюкова – «усатым нянем». Редким и экспрессивным грамматическим тропом является переносное употребление форм переходности глагола: «Вежливые и улыбчивые англичане свято придерживаются правила: не хамите и не хамимы будете» («Новый мир») «Хамить» – глагол непереходный, и форма «хамимы» с точки зрения грамматической нормы невозможна. Тем экспрессивнее выглядит грамматический троп. Кроме того, существуют специфически риторические формы грамматических тропов. К ним относится прежде всего риторический вопрос. Вопросительная форма предложения предполагает и вопросительную модальность. В риторическом же вопросе форма вопроса используется для выражение обычного утверждения или отрицания. «Так надо ли теперь напоминать о неприятных впечатлениях, которые эти события могли бы породить? Надо ли снова приводить в волнение Париж и давать аристократии возможность использовать смуту для того, чтобы она поднялась после недавно испытанного поражения?» (М. Робеспьер). Реально в приведенном отрывке вопросов нет. Ясно, что напоминать о неприятных впечатлениях не надо, что не надо приводить в волнение Париж и давать аристократии возможность использовать смуту в своих целях. Однако, если выразить эти мысли в обычной утвердительной форме, эффект напряжения и эмоционального накала пропадет. Хотя риторический вопрос в принципе не требует ответа, оратор иногда отвечает на него, и этот избыточный ответ усиливает впечатление от сказанного: «Разве смогли бы вы сделать все это так быстро, если бы не имели новых кораблей, в которых вы привезли ваши войска на помощь союзникам? Конечно, не могли бы!» (Демосфен). С риторическим вопросом не следует путать вопрос к самому себе – так называемую гипофору. В гипофоре вопросительная форма соответствует вопросительной модальности. И в этом смысле гипофора не грамматическим тропом. Однако вопрос в ней также используется не совсем в своей обычной роли. По сути, он избыточен. Этот случай мы рассмотрим в ряду других избыточных средств в параграфе об амплификациях. Сейчас же приведем следующий отрывок из газетной заметки: «Тема наступления нового века и нового тысячелетия была затронута и в выступлении президента Ислама Каримова, который задал депутатам далеко не риторический вопрос: что же мешает поступательному движению республики? И сам же на него ответил. Прогрессу мешают две угрозы – внешняя и внутренняя». На основании приведенного примера можно сделать два вывода: первый – риторический вопрос является одной из самых известных фигур риторики: второй – рассуждение о «нериторичности» вопроса придает самому вопросу особый вес в глазах читателей и слушателей. Что касается фактической стороны дела, то Ислам Каримов применил именно гипофору – вопрос к самому себе. Риторический же вопрос ответа не подразумевает. В некоторых случаях риторический вопрос, однако, как бы маскируется под гипофору. Это бывает тогда, когда с этого вопроса начинается текст. Так, статья Александра Сухотина «Пресса пишет, а Талибан не идет» открывается вопросом: «Так ли уж драматична для России, ее национальных интересов и безопасности ситуация в Афганистане?» По тону вопроса видно, что он риторический, что отрицательный ответ предрешен. Однако, поставив его в начало статьи, автор превращает его в формулировку теоремы, которую собирается доказать в самой статье. Это подтверждается и финалом статьи: «Так что паника в российских газетах насчет вероятного похода талибов на Казань преждевременна: обеим сторонам афганского конфликта на обозримую перспективу предостаточно войны в собственном доме». Гипофора может сочетаться с риторическим вопросом: «Что должны предпринять люди, уполномоченные спасти республику? Не должны ли они добраться до источника зла и уничтожить заговорщиков?» (М. Робеспьер). Оратор сначала прибегает к гипофоре, т.е. задает вопрос самому себе, а затем отвечает на этот вопрос вопросом же, но уже риторическим. Такой прием встречается нередко. В иных случаях гипофору и риторический вопрос разграничить довольно трудно. Оратор может задавать самому себе такие вопросы, ответы на которые ясны с самого начала. И, тем не менее, он отвечает на эти вопросы. Вот пример подобного построения из «Рассуждений о Франции» Жозефа де Местра: «Где первые национальные гвардейцы, первые солдаты, первые генералы, присягнувшие нации? Где вожаки, идолы этого первого, столь преступного, собрания, определение которого – учредительное – остается вечной насмешкой? Где Мирабо? Где Баш со своим прекрасным днем? Где Турэ, который выдумал слово экспроприировать? Где Ослэн, докладчик по первому закону, преследующему эмигрантов? Можно было бы назвать тысячи и тысячи активных орудий Революции, которые погибли насильственной смертью». Как и обычные тропы, тропы грамматические делают речь изобразительной. Усиливают они и выразительность речи, но в этом отношении сильно разнятся между собой. Некоторые из них стали утратив экспрессию, стали привычными, вошли в этикетные формулы (как обращение на «вы»), некоторые, напротив, слишком экспрессивны, как «не хамимы будете». Особое место среди грамматических тропов занимает риторический вопрос: вполне оправдывая свое наименование, он очень широко используется в риторике.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Грамматические тропы» з дисципліни «Політична риторика»
