Официальный Вашингтон называл причиной военной операции США против Ирака стремление разоружить авторитарный режим Саддама Хусейна, располагавший, по заявлениям государственных руководителей США, оружием массового поражения (ОМП). Но анализ данных, которыми располагает экспертное сообщество, позволяет сделать вполне определенный вывод: результаты деятельности инспекторов ООН на территории Ирака интересовали американскую администрацию исключительно в качестве повода к началу войны. И начало военной операции определялось не моментом получения доказательств нарушений Ираком международного права, подтвержденными решениями мирового сообщества, а временем развертывания вооруженных сил США на Ближнем Востоке и периодом поддержания их боеготовности в отрыве от своих баз. Работа инспекторов ООН в этих условиях превратилась в фарс. Они искали черную кошку в темной комнате, где ее заведомо не было. Это было очевидно не только экспертам по военным и международным делам, но любому непредвзятому наблюдателю. Причем фактор неопределенности точных сроков начала военной операции в Ираке, когда она все время отодвигалась, подобно линии горизонта, составлял один из важнейших компонентов беспрецедентной пропагандистской кампании против Багдада, развернутой Вашингтоном. Цель этой кампании состояла в том, чтобы приучить мировое общественное мнение к мысли о неизбежности операции и ее «легитимности». На протяжении не менее полугода до ее начала дня не проходило без того, чтобы один из высокопоставленных чиновников Белого дома не выступил бы в пользу безотлагательных действий против «иракских террористов» или с негативной оценкой критиков планируемой военной операции . Причина таких действий американского «агитпропа» была достаточно очевидна: она была связана с провалом дипломатической деятельности Госдепартамента США по формированию антииракской коалиции. Несмотря на то, что Вашингтон инвестировал в решение этой задачи огромный политический капитал, его достижения на этом направлении оказались более, чем скромными: из ближайших союзников лишь Великобритания поддержала военные удары по Ираку. Страны же континентальной Европы, включая членов НАТО, выдвигали против таких ударов серьезные возражения. Это значит, что антитеррористическая коалиция во главе с США, действовавшая с сентября 2001 г., как, впрочем, и предвидели многие аналитики, начала стремительно рассыпаться. Если прибавить к этому резкую критику в адрес США со стороны всего арабского мира, недвусмысленно выраженные позиции Китая, Индии и других стран АТР, то уже в январе 2003 года стал очевидным следующий факт: никакой поддержки США ударов по Ираку от мирового сообщества не предвидится. Это поставило американцев в феврале – марте 2003 года в сложное положение. С одной стороны, отступать они уже не могли. Прекращение операции означало бы сокрушительное политическое поражение Вашингтона. Ведь американцы сами сознательно завысили ставку в этой «игре»: ею является способность США осуществлять морально-политическое и военное лидерство в мире в качестве единственной сверхдержавы. И в этом смысле кризис вокруг Ирака представляется чем-то гораздо более важным, чем разовая операция по разоружению С. Хусейна. При этом администрация Дж. Буша загнала себя в угол и лишилась свободы политического маневра. Если бы Буш весной 2003 года пошел на попятную и начал говорить о других вариантах решения проблемы, он потерпел бы политическое поражение. Имеет значение и чисто военно-техническая сторона вопроса. Точка возврата здесь была пройдена уже в середине февраля 2003 года, когда накопление сил и вооружений в районе Персидского залива достигло критической массы. В развертывание группировки вооруженных сил США и их союзников, сосредоточение больших запасов материальных средств военной техники и боезапасов были вложены такие средства, которые делали начало крупномасштабной войны неизбежным. По словам посла США в Москве А. Вэршбоу, расходы на иракскую кампанию уже тогда были запланированы в объеме 200 млрд долл. С другой стороны, в Белом доме не могли не понимать и того, что военные и политические риски военной операции против Ирака, в условиях, когда США действуют без поддержки мирового сообщества, слишком велики. Конечно, никто не сомневался в том, что американцы способны провести военную операцию практически самостоятельно. Так и произошло. Однако есть большая разница между двумя ситуациями: действия от имени и в интересах всего международного сообщества и действия лишь в собственных интересах – геополитических и экономических. История ХХ века, в том числе и американская, полна весьма поучительными примерами того, к каким катастрофическим последствиям ведут войны, порожденные эгоизмом национальной элиты, игнорирующей мнение и интересы других стран. В этих условиях Вашингтон предпринимал серьезные усилия для того, чтобы заручиться поддержкой России. Явно выраженная поддержка России линии США была способна кардинально изменить международную обстановку, в том числе повлиять на принятие соответствующих решений Франции и Германии. Подобное развитие событий сделало бы Китай единственным постоянным членом Совета Безопасности ООН, который протестует против любого военного вмешательства в дела Ирака. Но в этой ситуации Пекин вряд ли захотел бы оказаться в изоляции, и у США появился бы шанс получить на свои действия (возможно, после их начала) санкции ООН – хотя бы задним числом. То, что рано или поздно Россия будет поставлена перед выбором в своей внешней политике, стало ясно уже давно, фактически осенью 2001 г., после того как США предъявили миру список «врагов цивилизованного сообщества», включив в него страны, с которыми Россия традиционно поддерживает партнерские отношения и в первую очередь Ирак. Политика России в иракском кризисе складывалась под влиянием целого ряда факторов. Одни из них действовали в пользу негативной позиции в отношении военных ударов по Ираку. Это – исторический потенциал двусторонних отношений между Россией и Ираком, большая часть которого составляет история советско-иракских отношений , складывавшихся в условиях биполярной конфронтации между СССР и США в 1945–1985 гг. и вытекающей из нее ситуации на Ближнем Востоке; большой багаж военно-технического сотрудничества, при котором Ирак на протяжении многих десятков лет был одним из ключевых клиентов СССР, к тому же не расплатившихся по своим долгам (составляющим о некоторым оценкам до 8 млрд долл.) . Наконец, это положение России как одного из крупнейших поставщиков мировых энергоресурсов и, в частности, нефтяных: этот фактор делает ее экономику крайне чувствительной по отношению к любым потенциальным и фактическим военным потрясениям в нефтеносных районах мира, способным вызвать резкие колебания мировых цен на эти ресурсы; одним из таких районов, несомненно, является Ближний Восток. К этому следует добавить чувствительность России по отношению к исламскому фактору, которая определяется сложным геополитическим положением России, ее соседством или близостью по отношению к крупнейшим мусульманским странам; сложным внутренним положением, характеризующимся наличием в стране около 20 млн мусульман и ислама, занимающего второе место по распространенности после православия среди религий и конфессий в России; наконец, вовлеченностью России в крупную внутреннюю антитеррористическую операцию (а по существу карательную операцию против сепаратистов, действующих вкупе с международными террористами) в Чечне, в которой террористы к тому же действуют под исламскими лозунгами. В силу этого Россия не могла безоговорочно поддержать и военный удар США по Ираку. И если бы позиции США и всего Запада были едиными, Москва оказалась бы в исключительно сложном положении. Ведь новый внешнеполитический курс России, начиная с 1991 года, характеризующийся ориентацией на страны Запада, партнерскими отношениями с ними, что предполагает в ряде случаев необходимость жертвовать отношениями с традиционными клиентами СССР, в особенности с одиозными, с точки зрения Запада, режимами. В сложившейся ситуации Запад, однако, оказался расколот. Россия не могла не учитывать сокрушительное поражение американской дипломатии по формированию антииракской коалиции, которая не смогла обеспечить не только единодушного одобрения предстоящей военной акции всего мирового сообщества, но даже ближайших союзников США, по существу спровоцировав кризис Североатлантического альянса. Выбор поэтому стоял не между Ираком и Западом, а между США и Европой. А по большому счету – между двумя концепциями нового миропорядка – американской и европейской – и путями его формирования. Американская основана на том, что в современных условиях (глобализации) суверенитет отдельных стран менее важен, чем право международного сообщества – при безусловном лидерстве США – этот суверенитет попирать, если это попрание производится во имя а) противодействия международному терроризму; б) обеспечения прав человека. Соответственно, военная сила выше международного права и должна без колебаний использоваться по предназначению, в том числе и против тех государств, в отношении которых есть хоть малейшие подозрения в укрывательстве и поощрении террористов, а также против режимов тоталитарного толка. Американцы готовы защищать город от врагов – независимо от того, хотят ли этого сами жители. Они верят в правомерность применения силы для установления всеобщего блага, свободы, демократии и либеральных ценностей повсюду в мире. Европа отстаивает национальный суверенитет, считает нормы международного права выше военной силы. Соответственно она ищет формулу мирного сосуществования со странами-изгоями и даже с международным терроризмом, наказывать который военной силой она считает бессмысленным и контрпродуктивным занятием. Надо, полагают европейцы, лечить не симптомы болезни, а ее причины. Такую позицию, например, С. Караганов квалифицирует как «нежелание и способность европейцев принимать реалии нового мира, в котором военная сила и проблемы безопасности снова начинают играть крупную роль» . В этих условиях Россия стояла перед сложной дилеммой. С одной стороны, Россия оставалась ключевым членом глобальной антитеррористической коалиции, возглавляемой США. У нее партнерские отношения с этой крупнейшей в экономическом и военном отношении державой мира, которые стали особенно тесными после трагических событий 11 сентября 2001 года и которые позволяют России активно участвовать в формировании нового мирового порядка; такой возможности не было бы, если бы отношения между Россией и США не были бы столь дружественными. Россия как минимум должна была избежать осложнений отношений с США как «единственной сверхдержавой», с которой она к тому же связана тысячами экономических нитей . С другой стороны, положение России как одного из пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН и вытекающие из него обязательства по отношению к положениям Устава ООН и другим нормам международного права, а также положение России как великой державы (и по другим, кроме членства в СБ, параметрам – величина территории, количество населения, сырьевых ресурсов, объектов промышленной, энергетической, транспортной, информационной и проч. инфраструктуры), предполагает чувство международной глобальной ответственности за состояние мирового порядка, участие в его формировании и соответствующую вовлеченность в международные дела, включая предотвращение военных кризисов и конфликтов, укрепление международной безопасности. Кроме того, традиционно дружеские отношения и историко-культурные связи России с крупнейшими европейскими партнерами – Германией и Францией – не могли быть сброшены со счетов даже во имя хороших отношений с «единственной сверхдержавой». К этому следует добавить и единые цивилизационные ценности, разделяемые Россией и Западной Европой: Россия – часть европейской цивилизации. Нам важно сохранить партнерские и взаимоуважительные отношения с другими «центрами силы», которые не остаются равнодушными к военному конфликту на Ближнем Востоке, в первую очередь с Китаем и Индией: проамериканская позиция России, например, может привести к тому, что в Пекине и Дели ее сочтут ненадежным партнером, чего Россия допустить не может. Важнейшим фактором, влияющим на формирование политики России в отношении иракского кризиса, являлась также ограниченность внутренних ресурсов и понимание этой ограниченности российским руководством. Во-первых, это понимание, что Россия была ослаблена в экономическом и политическом отношении в целом и, соответственно, располагала ограниченными возможностями влияния на мировые процессы, включая военные кризисы. Во-вторых, серьезным ограничительным фактором выступало мощное давление на российское правительство нефтяных олигархических групп, заинтересованных в высоких ценах на нефтяные ресурсы и максимальным увеличении своих поставок прежде всего на Запад, включая США; интересы этих групп далеко не всегда совпадают с национальными интересами. В-третьих, тот факт, что Россия становилась демократической страной со всем ее атрибутами – свободой слова, СМИ, выборными процедурами и т. д.; в частности, сейчас она тогда вступила в предвыборный период, что не может не учитываться ни одним отечественным политиком, и следовательно, не накладывать соответствующих ограничений на его поведение. В-четвертых, настроения политической элиты России, которая была расколота; одна ее часть по существу выступала за поддержку действий американской администрации и за линию на выторговывание экономических благ в обмен на уступки России по иракскому вопросу , что отражало интересы ряда представителей сверхкрупного сырьевого бизнеса («олигархов»), которые действуют в рамках сценария обмена геополитических уступок России на легализацию их капиталов в западных банках; другая, более ответственная ее часть считала, что такая линия поведения противоречит национальным интересам России. В-пятых, большинство российского народа выступало против американской гегемонии и военной операции в Ираке. Российская власть понимала, что прямым содействием либо молчаливым согласием с действиями Вашингтона она подорвет свой авторитет в собственном обществе и на мировой арене, что вкупе с неблагоприятными последствиями войны для экономики страны может обернуться дестабилизацией общественно-политической и социально-экономической обстановки. В этих условиях не могло быть и речи, например, об участии России в военной операции США против Ирака. Вопрос стоял лишь о том, не соглашаться ли с Вашингтоном до конца, либо оказать политическую поддержку военным действиям, признав, что С. Хусейн не выполнил резолюцию № 1441, и возможности для политико-дипломатического урегулирования вопроса были исчерпаны. Это означало бы согласие с Вашингтоном и в том, что он представил убедительные доказательства виновности С. Хусейна, его отказа от добросовестного сотрудничества с инспекторами ООН и МАГАТЭ. Официальная позиция России долгое время была достаточно невнятной. С одной стороны утверждалось, что никто не имеет права действовать в одностороннем порядке без санкции Совета Безопасности ООН. С другой, на высшем уровне заявлялось, что если Ирак начнет создавать проблемы для работы инспекторов, то Россия может изменить позицию и договориться с США «о выработке более жестких решений». В апрельском 2003 года заявлении В.В. Путина, которое многим показалось жестким, действия США квалифицированы как «противоправные», а не как агрессия. Двусмысленные и противоречивые заявления были плохим сигналом мировому сообществу. Они давали повод подозревать Россию в тайном сговоре с США, чего допускать было нельзя. Не случайно иностранные наблюдатели по-разному оценивали позицию Москвы в иракском вопросе. Одни считали, что В. Путин находился на стороне Парижа и Берлина, которые резко негативно относились к военным действиям США. Другие полагали, что в действительности подход Кремля был ближе к американскому. Как писала «Либерасьон», «позиция Москвы не лишена двусмысленности». Газета считала, что Россия лишь на словах является противником войны, а «на самом деле Кремль очень стремится укрепить дружбу с Вашингтоном, благодаря которой Россия могла бы частично восстановить свое величие» . Позиция России должна быть четкой и ясной, основанной на правильно понимаемых национальных интересах, которые не тождественны интересам сырьевых олигархов. При определении этих интересов должно быть стратегическое видение всей проблемы и, в частности, истинных причин американского вторжения в Ирак. Вашингтон оправдывает все свои действия угрозой транснационального терроризма, источником и инкубатором которого якобы выступают страны так называемой «оси зла» (Ирак, КНДР, Куба, Ливия). На самом же деле под флагом борьбы с террористической угрозой США фактически ведут наступление на складывавшуюся веками систему международных отношений и выстраданные человечеством основополагающие гуманистические ценности. Достаточно очевидны основные долгосрочные глобальные последствия войны в Ираке. К наиболее существенным из них относятся те, которые упомянул Президент РФ В. Путин: раскол Совета Безопасности ООН и антитеррористической коалиции, возможный распад Ирака и радикализация исламского мира . Добавим к этому, что удар по Ираку может привести к дестабилизации всего региона. Радикализация исламского мира чревата перманентной чередой региональных конфликтов, перспективой развязывания новой мировой войны. Как считают многие американские авторитетные эксперты, подобные силовые акции США могут привести к полной дестабилизации системы международных отношений и активизировать стремление огромного количества государств к обладанию ядерным оружием. «Странам-изгоям, – откровенно говорит главный аналитик американского разведсообщества администрации Дж. Буша-ст. и Клинтона Ф. Эрмарт, – ядерное оружие требуется для того, чтобы сдерживать проецирование нашей обычной военной мощи на них. В этом, например, проявляется стратегия Северной Кореи». Антииракская акция наверняка спровоцирует новый удар исламских экстремистов по территории США и их активных или пассивных союзников. По словам того же Ф. Эрмарта, «есть опасения, что иракский кризис может спровоцировать – по крайней мере в обозримом будущем – вовсе не реформистские тенденции, но панисламское негодование против США и западного мира, что в итоге обернется дестабилизацией и еще большим терроризмом» . Еще большее число молодых людей пожелает пополнить ряды Аль-Каиды и других террористических организаций. В результате уровень безопасности людей в этих странах не только не повысится, но существенно снизится. А действовавшие после Второй мировой войны институты международной безопасности разрушатся, либо утратят свое значение и смысл. В 2003 г. не только затрещала по швам антитеррористическая коалиция, но и стала происходить катастрофическая маргинализация ООН. Как следствие – снижение уровня безопасности людей приведет, в свою очередь, к самоизоляции государств – объектов террористической активности, закрытию границ и свертыванию позитивных интеграционных процессов. Возобладает мобилизационная идеология перманентного противостояния террористической угрозе. Международное право в этих условиях окончательно превратится в квазиюридическое средство оправдания вмешательства США во внутренние дела неугодных им государств и народов. Позиция Вашингтона по существу такая: «Мы готовы действовать через ООН, но только если ООН будет делать то, что мы скажем». В государствах – сателлитах США (и в самих США) резко вырастает роль спецслужб, которые ревизуют принцип habeas corpus (неприкосновенность личности) и могут полностью выйти из-под гражданского контроля. Таким образом, «антитеррористическая операция» США может привести к результатам, прямо противоположным официально декларируемым. Эту опасность все отчетливее осознают массы людей в большинстве стран, включая самих США и их ближайших союзников. Опросы показывают, что граждане свободного мира, ради которых, собственно, все и затевалось, не верили в реальность иракской угрозы. Там понимали и то, что светский режим С. Хусейна и религиозный экстремизм террористов – идеологически разные вещи. Конечно, авторитаризм С. Хусейна ни у кого не вызывал восторга. Но никто и не ставил знак равенства между авторитарным и террористическим режимом. Все прекрасно понимали и то, что иракская авантюра нанесет ущерб не только режиму С.Хусейна, но и мирному населению Ирака, интересам самого американского народа. В этом контексте позиция России в 2003 г. представляется недостаточно артикулированной. Принципиально важно, чтобы эта позиция основывалась только на фактах и нормах международного права и не превращалась в предмет торга. Россия как держава, позиция которой во многом определяет решение центральных мировых проблем, не может позволить себе подменять объективные внешнеполитические интересы соображениями сиюминутной конъюнктуры. У России имеется исторический шанс занять нравственную позицию, встать на защиту международного права и гуманистических ценностей. Последовательная и достойная позиция России скорее спасет российско-американское партнерство, чем безоговорочная поддержка США, ибо партнерство предполагает взаимную ответственность и честный диалог. Формирование нового мирового порядка – пусть и при лидерстве Вашингтона – будет продолжено, причем при активнейшем участии России. В этом плане на первый план выходит доктрина «ответственного партнерства». Было бы совершенно неверно и безответственно оставить Америку один на один с ее лидерством, реальными и мнимыми угрозами для ее безопасности, с осаждающими ее призраками собственного величия и собственной уязвимости. США с их военной сверхмощью стали бы в этом случае не составной частью решения мировых проблем, а сами превратились бы в одну из проблем современного мира. Пассивная позиция проигрышна и по другой причине. Как подчеркивает Г. Мирский, «Россия как великая держава, имеющая немалые политические и экономические интересы на Ближнем Востоке, не может позволить себе оказаться исключенной из новой системы управления Ираком… Напротив, в эту систему надо будет включиться, исходя не только из наших интересов, но и из интересов самого иракского народа, будущее которое весьма неопределенно» . На фоне этой картины национальные интересы России, представляется, выглядели и выглядят следующим образом, соответственно, на трех временных фазах иракского кризиса. Фаза № 1. Предвоенная. У России были следующие ключевые интересы: 1) не поссориться с США; 2) не поссориться с арабским (исламским) миром; 3) сохранить партнерские отношения с Европой (Францией и Германией); 4) сохранить высокую моральную планку своей позиции; 5) сохранить СБ ООН как единственный полноценный источник международного права. Первые четыре задачи были в целом решены. Пятая – нет. Военная акция США без санкции ООН, конечно же, серьезно подорвала эту организацию. Однако маргинализация ООН началась не сегодня, а после агрессии НАТО в Югославии. Кроме того, и раньше ООН не всегда оказывалась эффективным инструментом международной безопасности. И США, и СССР в годы холодной войны никогда не прибегали к использованию механизмов СБ ООН, когда они считали необходимым применять военную силу в разных регионах земного шара. В целом же «предвоенную партию» Россия сыграла довольно удачно, на «твердую четверку». Фаза № 2. Военная. Исход этой фазы был предопределен. И Россия влиять на ситуацию не могла. В этих условиях ее ключевые национальные интересы состояли в следующем: 1) не дать себя вовлечь в военные действия на чьей бы то ни было стороне; 2) удержать моральную планку своей позиции, не скатываясь к антиамериканизму; 3) укреплять связи с Францией и Германией и другими европейскими партнерами, позиции которых были близки к нашим; 4) по возможности остановить (или хотя бы замедлить) дальнейшую эрозию СБ ООН. Эти задачи в целом также были решены. Фаза № 3. Послевоенная. В условиях установленного в Ираке американо-британского протектората (Польша, разумеется, не в счет) у России было очень мало возможностей для маневра. Тем не менее, стремиться участвовать в послевоенном урегулировании было надо, исходя из следующих национальных интересов: 1) Россия заинтересована в стабилизации ситуации на Ближнем Востоке, предотвращении эскалации конфликта за пределы границ региона; 2) в наших интересах – сохранение российско-американского партнерства, что дает возможность участвовать в формировании нового мирового порядка; 3) важно сохранить, а затем и укрепить механизмы международного права, в первую очередь СБ ООН с тем, чтобы иметь возможность для коллективного (вместе с Францией, Германией, Китаем и др.) мягкого сдерживания «единственной сверхдержавы». Реальными угрозами для национальной безопасности России, которые затрагивают и США, после войны в Ираке являются активизация транснационального терроризма (что и произошло), радикализация исламского мира и дальнейшее распространение ОМУ и ракетного оружия. России следует трезво оценить сложившуюся ситуацию и понять, что возврат к предвоенному уровню сотрудничества с Ираком, получение нефтяных концессий, а тем более возврат иракских долгов невозможны. Что еще более важно трезво осознавать, мировой порядок после войны в Ираке – это мировой порядок ограниченного национального суверенитета. США серьезно усилили свои позиции в качестве «единственной сверхдержавы». Европа, скорее, их потеряла. НАТО более не является серьезным инструментом даже региональной безопасности и не имеет перспективы превращения в механизм безопасности глобальной. ООН обречена на дальнейшую деградацию в случае, если не будет проведена ее основательная реформа. В этой ситуации, как это не кажется парадоксальным, но Россия может заметно усилить свои международные позиции, если будет активно сотрудничать с США по трем вышеперечисленным глобальным угрозам международной безопасности, которые в наибольшей степени касаются именно России и США (а, следовательно, именно здесь их национальные интересы полностью совпадают). Если же Россия как ответственный партнер мирового сообщества добьется сохранения и укрепления ООН и предложит жизнеспособный проект ее реформирования, то появится надежда на то, что мировой порядок XXI века будет опираться не только на военную силу, но и на международное право. Такая задача поставлена Президентом России Д.Медведевым.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Иракский капкан» з дисципліни «Сучасна зовнішня політика Росії»
