Самая большая проблема Китая связана не с особенностями его культуры, а с универсальными свойствами, которые заключает в себе его растущая мощь. Китай видит себя страной, нацеленной на мирный рост, его поведение характеризуется умеренностью, невмешательством в дела других государств и дружескими отношениями со всеми. Однако в прошлом многие поднимающиеся страны были столь же уверены в собственных благих намерениях - а заканчивалось это тем, что они разрушали мировую систему. Политолог Роберт Гилпин отмечает, что по мере того как страна будет становиться все более мощной, она «будет увеличивать контроль над своим окружением. Чтобы лучше обеспечивать собственную безопасность, она будет пытаться расширить границы политического, экономического и территориального контроля и изменить международную систему в соответствии с собственными интересами»13. Важно здесь то, что из истории мы знаем, что великие державы всегда верили, будто они имеют исключительно добрые намерения и только в силу необходимости им приходится защищать свои бесконечно растущие интересы. Поэтому в качестве второй по мощи мировой державы Китай будет неуклонно расширять свои интересы. В конечном счете намерения Китая не так уж важны. В запутанном мире международной политики намерения и результаты не связаны напрямую. (В 1914 году ни одна страна не ожидала мировой войны.) Это похоже на рынок, в котором все компании стараются Максимизировать свои прибыли за счет роста цен: системный результат оказывается прямо противоположным - цены падают. По- 133 добным же образом обстоят дела в международной политике, где нет единой верховной власти, где намерения отдельных стран далеко не всегда определяют конечный результат. Вспомните римский афоризм: «Хочешь мира - готовься к войне». Насколько мирным окажется подъем Китая, будет определять комбинация его действий и реакций других стран, а также системный результат этого взаимодействия. Из-за своих размеров Китаю не стоит надеяться проскользнуть на мировую арену незамеченным. Например, ему - и это вполне понятно - необходимы энергия и сырье. Китай растет быстро, потребляет энергию и все виды товаров, поэтому он вынужден обеспечивать их постоянное поступление. Другие страны покупают нефть, почему бы Пекину не делать того же? Но проблема - в размерах. Китай оперирует такими крупными масштабами, что не может не менять правил игры. Представление Китая о его собственных интересах меняется. Люди вроде Ву Цзяньмина - это старое поколение дипломатов, молодое же поколение хорошо представляет себе новую китайскую мощь. Некоторые из наблюдателей беспокоятся, что со временем эти представления будет разделять и руководство Китая. В 2005 году в своих изящно сформулированных предостережениях Ли Куан Ю выразил беспокойство не нынешним китайским руководством, и даже не поколением, которое придет ему на смену, а следующим поколением, которое родится во времена стабильности, процветания и растущего влияния Китая. «До китайской молодежи нужно донести мысль, что им необходимо убеждать мир, что рост Китая не обернется разрушительной силой», - сказал он, выступая в университете Фудань. Ли имел в виду, что со времен Дэн Сяопина китайские лидеры вели себя скромно, поскольку еще хранили воспоминания об ошибках Мао - об экспорте революции, «Великом скачке», культурной революции, - которые привели к гибели почти 40 миллионов китайцев. «Жизненно необходимо, - продолжал Ли, - чтобы молодое поколение китайцев, растущее в период мира и процветания и не имеющее того бурного и опасного опыта, которым обладают их отцы и деды, знало об ошибках Китая, совершенных под воздействием идеологического высокомерия и произвола». 134 В настоящее время китайская внешняя политика полностью сфокусирована на коммерческих интересах - хотя и у них есть своя теневая сторона. Например, Китай старается наладить экономические связи с Африкой. Континент богат полезными ископаемыми, в особенности нефтью и газом, а Китай в них остро нуждается. И Пекин, и африканские правительства рады новым торговым отношениям - частично еще и потому, что их не отягощают колониальное прошлое или трудные исторические периоды - и бизнес процветает. Торговля растет почти на 50 процентов в год, китайские инвестиции в Африку растут еще быстрее. Во многих африканских странах наблюдается рекордно высокий экономический рост, который часто объясняют их новыми связями с Китаем. Некоторые африканцы считают эти отношения эксплуататорскими и отрицательно относятся к растущей мощи Китая, поэтому Пекин изо всех сил демонстрирует свои благие намерения. В ноябре 2006 года президент Ху Цзиньтао провел саммит, посвященный китайско-африканским отношениям. Все сорок восемь африканских стран, с которыми у Китая имеются дипломатические отношения, представляли на нем их президенты или премьер-министры. Это был крупнейший африканский саммит, когда-либо имевший место за пределами самого континента. На этой встрече Китай пообещал в последующие два года удвоить экономическую помощь Африке, предоставить 5 миллиардов долларов в виде займов и кредитов, учредить фонд в 5 миллиардов долларов для Поощрения дальнейших китайских инвестиций в Африку, списать большую часть долгов, предоставить больший доступ к китайскому рынку, подготовить 15 тысяч африканских специалистов и построить по всему континенту новые больницы и школы. Премьер-министр Эфиопии Мелес Зенауи сказал: «Китай служит всем нам источником вдохновения»14. Так что же во всем этом плохого? Ничего - за исключением того, что Китай, двигаясь в Африку, занимает экономическое, политическое и военное пространство, которое прежде принадлежало Или Великобритании, или Франции, или Соединенным Штатам. А это неминуемо приведет к разногласиям, поскольку каждая великая держава стремится продвигать свои собственные интересы и 135 свои собственные представления о том, что для Африки хорошо и правильно. Китайская интерпретация собственных действий состоит в том, что он не вмешивается во внутреннюю политику других стран - что он, в некотором смысле, ценит нейтралитет. Но так ли это на самом деле? Мойзес Наим, издатель журнала Foreign Policy, поведал историю о том, как в 2007 году нигерийское правительство вело с Всемирным банком переговоры о займе в 5 миллионов долларов на строительство железных дорог. Банк заявил, что утвердит кредит только после того, как правительство наведет порядок в чрезвычайно коррумпированной среде железнодорожной бюрократии. Сделка была почти завершена, когда в дело вступило китайское правительство и предложило 9 миллиардов долларов на перестройку всего железнодорожного сообщения - без обязательств и требований о необходимости каких-либо реформ. Представители Всемирного банка сразу же были отправлены восвояси. Стоит ли говорить, что большая часть китайских денег осядет на банковских счетах чиновников, занимающих ключевые позиции в нигерийском правительстве, а рядовым нигерийцам вряд ли удастся воспользоваться прелестями современного железнодорожного сообщения. Пекин предпочитает вести дела непосредственно с правительствами, поскольку необходимые Китаю ресурсы находятся в основном в их ведении. Трансакции осуществляются куда проще, когда имеешь дело с одной централизованной властью, в особенности если это страна-изгой и ей не к кому обратиться, кроме как к Китаю. Поэтому Китай покупает платину и железную руду в Зимбабве и, в свою очередь, вопреки запрету США и Евросоюза, продает Роберту Мугабе оружие и радиоуправляемые устройства, которые тот использует для запугивания, арестов и уничтожения внутренней оппозиции. Пекин -главный сторонник Мугабе в Совете безопасности ООН. В суданских делах Китай принимает еще более активное участие. С 1999 года он инвестировал в тамошние нефтяные месторождения 3 миллиарда долларов. Китайские компании - основные держатели акций в двух крупнейших нефтяных конгломератах Судана, на долю Китая приходится 65 процентов суданского нефтяного экс- 136 порта. Он поддерживает военные связи с Суданом и, вопреки наложенным ООН ограничениям, кажется, поставляет оружие, которое в конце концов попадает в руки проправительственных боевиков в Дарфуре. Китайские официальные лица часто говорят о своих тесных военных связях с Суданом и о том, что они не намерены менять политику в отношении этой страны. Объясняя позицию Китая, замминистра иностранных дел откровенно заявил: «Бизнес есть бизнес. Мы стараемся отделять политику от бизнеса. К тому же я считаю, что внутренние дела Судана - это его внутренние дела, и мы не должны ему ничего навязывать». Если бы Китай был незначительным игроком на международной арене, его действия в Зимбабве и Судане мало бы что значили. Насколько нам известно, Куба также тесно сотрудничает с обоими правительствами, но это никого не волнует. Пекин же больше не может прятать свой фонарь под спудом. Китайские контакты с этими странами дают их режимам шансы на выживание, на сдерживание прогресса и в конечном результате стимулируют эти порочные режимы и провоцируют социальную напряженность, которая и так разрывает африканский континент. Такого рода связи хоть и обеспечивают Китаю благосклонность африканских правительств, но в то же время они почти гарантируют ему довольно сложное отношение со стороны самих африканцев - подобное тому отношению к Западу, которое существовало в Африке на протяжении многих лет. Пекин не спешит осознавать свою растущую ответственность в этом регионе мира, продолжая утверждать, что руководствуется исключительно деловыми соображениями. Однако на самом деле все не совсем так. Пекин неоднократно демонстрировал уверенность в своей силе. Одна из причин его интереса к Африке кроется в том, что некоторые страны этого континента давно поддерживают дружеские отношения с Тайванем. И хотя в Африке находятся 7 из 27 мировых правительств, имеющих отношения с Тайванем, шесть из этих правительств - в том числе и южноафриканское - благодаря предложениям о помощи в последние десять лет переключают свое внимание с Тайбэя на Пекин. 137 Китай стал более искусным в дипломатии и применении мягкой силы в Азии - регионе, которому Пекин уделяет большую часть времени, энергии и внимания. Эта искусная дипломатия помогла произвести в последние два десятилетия настоящую революцию в подходах. К 1980-м годам Китай даже не имел отношений с большинством стран Восточной Азии, включая Южную Корею, Индонезию и Сингапур. К лету 2007 года он уже проводил совместные военные учения с Ассоциацией государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН). Когда в 2007 году в странах, считающихся традиционными союзниками США, как, например, Таиланд и Индонезия, проводился опрос общественного мнения с целью узнать, какой из мировых держав там больше доверяют, респонденты отдали предпочтение Китаю, а не США. Даже в Австралии благоприятное отношение к Китаю и США наблюдается практически в равных пропорциях. До недавних пор еще были живы воспоминания о китайской революционной внешней политике, которая на практике сводилась к тому, чтобы использовать китайскую диаспору для подстрекательства к беспорядкам. Вторжение во Вьетнам, претензии на Южно-Китайское море, пограничные споры с Россией и Индией создали Китаю образ вспыльчивого и небезопасного соседа. Однако к концу 1990-х Китай перешел к совершенно иной региональной политике, что стало очевидным благодаря его конструктивной роли после южноазиатского кризиса 1997 года. С тех пор Пекин стал пользоваться своими политическими и экономическими мускулами на удивление искусным образом - терпеливо, спокойно и в высшей степени эффективно. Сейчас его дипломатия нацелена на долговременные перспективы, Китай больше никого не поучает, а его стратегические решения не вязнут в трясине внутренней оппозиции и не парализуются собственной бюрократией. Он ведет примиренческую политику, предоставляет щедрую помощь (часто даже превосходящую помощь США) и быстро движется к соглашению о беспошлинной торговле со странами АСЕАН. Он долгое время избегал многосторонних союзов, но в недавние годы присоединился к максимальному их количеству и даже сам создал свой - Восточно-Азиатский саммит, в который подчеркнуто не были приглашены Соединенные 138 Штаты. Юго-Восточная Азия сейчас тоже приветствует Китай. Внешне проамериканский президент Филиппин Глория Арройо публично провозгласила: «Мы рады видеть Китай в качестве нашего старшего брата»15. Эти перемены нашли свое отражение в отношениях Пекина с правительствами соседних стран. Вьетнамцы, к примеру, особой любви к Китаю не испытывают. Как сказал мне один здешний крупный чиновник, «мы ничего не забыли. Китай оккупировал нашу страну на протяжении тысячи лет. И с тех пор нападал на нас тринадцать раз». Но этот чиновник также признает, что Китай - «ближайший и огромный сосед, наш крупнейший экспортер», что означает: правительства и народы должны подходить к отношениям прагматично. В книжных магазинах Вьетнама я видел собрания избранных речей китайских лидеров Дэн Сяопина, Цзян Цзэминя и Ху Цзиньтао. Перед тем как прибыть во Вьетнам, я побывал в Токио во время государственного визита туда премьер-министра Китая Вэнь Цзя-бао. Там я слышал похожие слова. Вэнь ловко обходил напряженные моменты в отношениях между двумя странами и акцентировал положительные - расцветающие экономические связи. Эта разрядка, однако, довольно хрупкая и намекает на принципиальную опасность пекинской внешней политики - его попытки использовать национализм в своих собственных целях. В прошлом Пекин настаивал на сохранении напряженных отношений с Японией. Военные зверства японцев и их упорное нежелание признавать свою вину составляли основную часть этой проблемы. Но Пекин, думается, старательно культивировал напряженность - при каждом удобном случае здесь вспоминали поведение японцев во время войны, отказывались принимать их извинения, преподавали в школах откровенно антияпонскую версию истории. В апреле 2005 года китайское правительство, по всей видимости, поощряло антияпонские настроения лишь для того, чтобы они превратились в массовые демонстрации, стычки, швыряние камней в окна посольства Японии и призывы бойкотировать японские товары. В стратегическом плане Пекину, с точки зрения политики «мирного роста», не имеет смысла оставаться настолько беском- 139 промиссным по отношению к Токио, насколько он был таковым в прошлом. Это обеспечило бы наличие враждебно настроенного соседа, прекрасно вооруженного и имеющего экономику, в три раза более крупную, чем экономика самого Китая. Стратегически более мудро было бы опутать Японию экономическими связями и кооперацией, добиться доступа на ее рынки, к ее капиталовложениям и технологиям - и со временем получить над ней преимущество. Существуют также аргументы и в пользу подлинного примирения. В свое время Япония вела себя не лучшим образом, но она несколько раз приносила извинения за военную агрессию и выплатила Китаю 34 миллиарда долларов на цели развития (на самом деле это были репарации) - это то, о чем в Китае предпочитают не говорить. Визит премьера Вэня в Японию в 2007 году ясно обозначил стремление к примирению. Но этого, возможно, недостаточно. Перед Китаем стоят его собственные внутренние проблемы. Коммунистическая партия заменила коммунизм как скрепляющую нацию идею на национализм, а современный китайский национализм в большей части зиждется на враждебном отношении к Японии. Несмотря на все катастрофы, в которые вовлек страну Мао, он остается для китайцев национальным героем, потому что сражался с японцами и объединил страну. Китайское правительство всегда было уверено в своей способности управлять настроениями масс, но сейчас оно утрачивает эту уверенность. Оно никогда не было демократичным, поэтому у него нет соответствующего опыта. Оно не знает, что делать с народным гневом и эмоциями, не понимает, то ли их стоит поощрять, то ли подавлять из страха перед возможными последствиями. Оно понятия не имеет, что делать с такой супернационалистической группой, как «Союз патриотов», которая была создана с помощью Интернета и в 2001 году после инцидента с самолетом ЕР-3 организовала антиамериканские протесты, а в 2005 году - антияпонские протесты. Поначалу, правда, обе акции поощрялись, но они приобрели гораздо больший размах, чем рассчитывал режим. Такие инциденты послужили толчком к определенного рода переосмыслению, и совсем недавно Пекин умерил свою поддержку национализма. 140 Опасения, связанные с внешним кризисом, плюс внутренний национализм принимают угрожающие размеры, когда дело касается Тайваня. Пекин всегда был одержим Тайванем и не соглашался ни на какие компромиссы, как и некоторые тайваньские политики - порой такая комбинация может превратиться в поистине взрывоопасную смесь, как это было в 2002 году, когда президент Тайваня Чэнь Шуйбянь предложил провести национальный референдум по вопросу независимости острова. В основном Пекин придерживается долгосрочного плана «нормализации» отношений с главной оппозиционной партией Тайваня и опутывает ее разного рода умиротворяющими заявлениями. Но так бывает не всегда. В марте 2005 года Пекин принял «антираскольнический» закон, угрожая Тайваню военными мерами, если тот осмелится каким-то образом рассердить Китай. В результате Евросоюз помимо других мер отложил свой план снятия эмбарго на поставку в Китай вооружений. Тайвань - это наиболее яркий и значимый пример того, насколько различны экономические стимулы к интеграции и политические потребности в национализме и насколько теми и другими можно управлять. Рационализм принятия решений, которым он руководствуется в экономической политике, не всегда применим в политике социальной, где честь, история, гордость и гнев играют огромную роль. В последние годы Пекин перешел к более разумному, менее агрессивному курсу в отношениях с Тайванем (и даже с Японией), понимая, что время играет ему на руку. Он также провел в жизнь несколько весьма толковых мер, которые укрепили зависимость Тайваня от материкового Китая, - наиболее значительной из них представляется снижение тарифов на сельскохозяйственную продукцию, производимую в тех районах Тайваня, где проживают наиболее яростные сторонники независимости. В то же время китайская военная машина быстро набирает обороты, и совершенно ясно, кто именно выйдет победителем в любом конфликте с Тайванем. Другими словами, экономический рост и глобализация предоставили Пекину план интеграции, но одновременно придали ему сил для военной и политической конфронтации.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «СЛИШКОМ БОЛЬШОЙ, ЧТОБЫ ПРЯТАТЬСЯ» з дисципліни «Постамериканський світ»
