Далеко не сразу, после того как Советский Союз и Соединенные Штаты вступили в соревнование в области ядерных вооружений, они осознали, что большая война — а какая еще может быть война между «сверхдержавами»? — перестала быть средством рациональной политики: последствия такой войны были бы ужасными не только для них, но и для всего остального мира. С какого-то момента ядерное оружие потеряло значение политического инструмента во взаимоотношениях СССР и США. Самое большее, на что могла рассчитывать каждая из сторон в случае ядерного конфликта, — это возможность погибнуть второй. Карибский кризис 1962 года поставил руководителей СССР и США перед реальной опасностью ядерной войны. Но он не предотвратил новый виток гонки стратегических вооружений 1960-х годов. К концу этих лет, уже в условиях примерного стратегического паритета, противостоящие стороны обладали стратегическими ядерными потенциалами, способными неоднократно уничтожить друг друга. Некоторые аналитики считали, что столь крупное наращивание «сверхдержавами» своих ядерных потенциалов даже имеет свой плюс: теперь вряд ли кто из руководите- 211 лей СССР и США, находясь в здравом уме, даст команду на ядерную атаку. Не будем с ними спорить, дадим слово бывшему министру обороны США (1961—1968 гг.) Р. Макнамаре. В одном из своих выступлений, вспоминая об арабо-израильской войне, начатой Израилем 5 июня 1967 года, он рассказал: «...мы чуть было не вступили в войну в 1967 году. Никогда не забуду, как я пришел в Пентагон, как обычно, в 7 часов утра, а в 7.15 позвонил дежурный офицер и сказал: «Господин министр, Косыгин хочет говорить с президентом, что мне ему сказать?» — «Какого черта вы спрашиваете об этом меня?» Он отвечает: «Потому что «горячая линия» между Кремлем и Белым домом заканчивается в Пентагоне». Ну и ну! Уже семь лет, как я являюсь министром обороны, а до сих пор не знал, что линия заканчивается здесь. Тогда впервые «горячая линия» была использована по назначению, а до этого мы проводили лишь проверки. Но я сказал ему: «Послушайте, мы тратим 80 миллиардов долларов в год на оборону. Возьмите-ка несколько долларов из этой суммы и немедленно подключайте телетайп прямо к Белому дому. А я позвоню президенту и скажу, что Косыгин хочет с ним поговорить». Ну, я и позвонил ему, хотя знал, что Джонсон никогда не встает в 7 часов утра... Джонсон подошел к телефону, понятное дело, совершенно сонный и сказал: «Черт возьми, Боб, чего ты звонишь мне в такое время?» Я отвечаю: «Господин президент, с вами хочет говорить Косыгин». — «Что ты имеешь в виду, черт подери?» — «Ничего. Он на телетайпе, а телетайп подключен к Пентагону». — «Так что, ты думаешь, я должен ему сказать?» — «Давайте скажем ему, что вы придете через 20 минут, а пока я позову Дина Раска, и мы все встретимся в конференц-зале». Мы собрались там и выработали довольно резкий ответ. Не знаю, был ли он когда-либо рассекречен, но суть его такова: «Если хотите воевать, давайте воевать!» Вероятно, вы знаете, что в то время Насер заявил, что наши летчики бомбили иорданские войска, что, конечно, было абсолютной неправдой... Но вывод таков: неужели кто-либо из вас может поручиться, что мы никогда не влипнем ни в какой конфликт? Я не могу. Не знаю, когда и как это может произойти, но вероятность того, что устрашение вдруг может не сработать, риск втянуться в конфронтацию, к которой 212 никто не стремился, которую никто не хотел, никто не планировал, очень велик» (5). Итак, Макнамара за «здравый ум» в 1960-х годах не мог поручиться. Об этом свидетельствует его собственный рассказ о том, как высшие руководители США, даже не выслушав, что хотел сказать Косыгин, разгорячились до такой степени, что готовы были начать войну с СССР. Разве не об этом говорят слова «если хотите воевать, давайте воевать». Вместе с тем, он же высказал мысль о том, что существует «риск втянуться в конфронтацию, к которой никто не стремился, которую никто не хотел, никто не планировал». Это правильная мысль. В условиях, когда готовность к пускам ракет стала исчисляться минутами и им требовалось всего около получаса для достижения целей на территории другой стороны, когда американские тяжелые бомбардировщики регулярно летали в направлении советских границ с ядерным оружием на борту, вероятность возникновения ядерной войны, не санкционированной руководителями «сверхдержав», не столь уж мала. Причем эта вероятность неизбежно повышалась в результате постоянного наращивания арсеналов стратегических вооружений СССР и США, умножения мест их базирования и открытия новых сфер военной деятельности, где возможно появление ядерного оружия. Вероятность ядерного сбоя повышалась также и в результате появления новых ядерных держав. О реальности угрозы возникновения ядерной войны свидетельствовали и случаи аварий ядерного и термоядерного оружия, лишь по счастливой случайности не завершившиеся крупной катастрофой или мировым катаклизмом. Лишь некоторые из них стали известны, а сколько их было на самом деле? Особенно опасны были полеты американских бомбардировщиков с ядерным оружием на борту, осуществляемые в соответствии с планами боевого дежурства по маршрутам, проложенным в направлении границ Советского Союза. Так, в январе 1961 года на одном из дежурных самолетов Б-52 в полете случилась какая-то авария. Командир корабля, опасаясь взрыва бомбы при вынужденной посадке, сбросил ее. Эксперты обнаружили, что в результате удара о землю из нескольких предохранительных устройств термоядерной бомбы мощностью 24 мегатонны (полторы 213 тысячи Хиросим!) сработало только одно. Бомба упала на землю в американском штате Северная Каролина. Жителям штата повезло. Но не исключено, что этот последний предохранитель спас не только Северную Каролину, но и предотвратил мировую катастрофу — ведь взрыв мог быть расценен как начало советской ядерной атаки! Тогда ядерный катаклизм был бы неизбежен. В 1966 году патрулирующий в небе Испании американский бомбардировщик столкнулся с самолетом-заправщиком. На этот раз в районе небольшого населенного пункта Паломарес были сброшены четыре термоядерные бомбы мегатонного класса. Термоядерного взрыва не произошло, бомбы, разрушившись, только заразили окрестности своей радиоактивной начинкой. Аварии ядерного оружия происходили и в последующие годы. В 1980-м году на американской авиабазе Гранд-Форкс загорелся бомбардировщик Б-52 с подвешенными ядерными бомбами. В том же 1980-м году на авиабазе Литл-Рок (штат Арканзас) в пусковой шахте взорвалась стратегическая баллистическая ракета «Титан-2». Взрывная волна вышвырнула ядерную боеголовку на несколько десятков метров. Приведено только несколько примеров, причем из американской действительности. Об авариях с советским оружием в то время не сообщалось. Пока все обходилось без глобальных последствий. Но можно ли испытывать судьбу до бесконечности? Поскольку никто действительно не хотел несанкционированной или случайной войны, первые попытки регулирования ситуации с ядерным оружием появились еще в первой половине 1960-х годов, то есть в период наиболее интенсивного наращивания Соединенными Штатами своего ядерного потенциала. Они возникли на почве заинтересованности СССР и США в решении проблем, которые, не противореча стратегическим концепциям сторон, отвечали интересам их безопасности. В результате при активном участии СССР и США были разработаны уже упоминавшиеся Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в трех средах, Договор о нераспространении ядерного оружия и другие документы, имеющие отношение к ядерной проблеме. Однако при всей значимости и ценности этих документов, они все же не препятствовали Соединенным Штатам и следовавшему за ними Советскому Союзу продолжать ко- 214 вать ядерный меч. В то же время и в Москве и в Вашингтоне все более осознавали, что дальнейшее наращивание ядерных вооружений не только накладно для экономики и социальных программ, но и мало что добавляет, — если что-то вообще добавляет, — к уже имеющимся у них потенциалам «сдерживания». Более того, стало очевидно, что «сдерживание» могло быть столь же эффективным и при существенно меньших уровнях стратегических вооружений. Становилось ясным и то, что переход на более низкий уровень стратегического противостояния был возможен только на основе совместно принятых решений, что осуществимо только путем переговоров. Известны несколько попыток начать диалог на эту тему. Видный американский политолог С. Грейбил (Американский Центр переговоров по национальной безопасности) писал, что «в США серьезное рассмотрение проблемы контроля над стратегическими вооружениями восходит к 1957 году — времени первого испытания советской МБР 26 августа 1957 г. и запуска на орбиту спутника в октябре 1957 г. Последовавшие испытания систем МБР и БРПЛ усилили интерес к проблеме ограничения стратегических вооружений» (6). Придя к выводу о необходимости американо-советского диалога по проблемам взаимной безопасности, президент Кеннеди следующим образом аргументировал свою мысль: «Во-первых, — писал он, — как США, так и СССР были бы рады освободиться от давящей тяжести гонки вооружений. Во-вторых, ни США, ни СССР не хотят термоядерной войны. В-третьих, ни США, ни СССР не хотят, чтобы ядерное оружие и возможность начать термоядерную войну перешли в руки слишком большого числа других стран... В-четвертых, ни американцы, ни русские не желают дышать радиоактивным воздухом. В-пятых, обе страны стремятся к прогрессу своих собственных экономик и научных достижений и извлекли бы выгоду из гораздо большего обмена товарами, идеями и представителями между нашими двумя странами. Если бы мы могли преуспеть в достижении практически обязывающих соглашений в этих сферах, то еще продолжалась бы ожесточенная конкуренция... Но само выживание мира подвергалось бы меньшей опасности — «холодная война» имела бы меньше шансов стать горячей» (7). К сожалению, эти удивительно справедливые и правильные выводы не по- 215 мешали Кеннеди подписаться под программой развертывания стратегических вооружений США первой половины 1960-х годов. Москва в то время была занята проблемой ликвидации все еще существенного отставания от США в военно-стратегическом отношении, поэтому вначале советско-американские контакты с целью начать разговор по вопросам ограничения стратегических вооружений были малопродуктивны. По свидетельству бывшего первого заместителя министра иностранных дел СССР Г. М. Корниенко, первые советско-американские переговоры по проблеме стратегических вооружений состоялись в советском посольстве в Вашингтоне между советским министром иностранных дел А. А. Громыко и госсекретарем США Д. Раском еще 10 октября 1963 года. Раск предложил рассмотреть вопрос об уничтожении всех американских бомбардировщиков Б-47 и соответствующих советских бомбардировщиков, а Громыко, со своей стороны, предложил обсудить вопрос о ракетах. В ответ Раск заметил, что США также не против обсудить «весь комплекс средств доставки ядерного оружия», но настаивал на целесообразности начать с бомбардировщиков. Оба условились продолжить обмен мнениями по затронутой проблеме. На первый взгляд, предложение американца звучало неожиданно — ни раньше, ни позже американская сторона не высказывала заинтересованности в ограничении бомбардировщиков. Однако напомним, что речь шла лишь о бомбардировщиках Б-47. В 1963 году США уже имели в ВВС около 600 новейших тяжелых бомбардировщиков Б-52. Поэтому все еще находящиеся в строю с 1951 года 800 бомбардировщиков Б-47 не только устарели морально, но и просто были нерентабельны. В этом году было принято решение о демонтаже 185 МБР «Атлас» и «Титан» и почти всех бомбардировщиков Б-47 и Б-58. Вот американцы и решили извлечь из этого пользу — так сказать, продать «мертвые души», хотя бы и не за высокую цену, заставить русских что-то сократить из их и так скудного набора бомбардировщиков этого класса. Конечно, в Вашингтоне вряд ли рассчитывали на согласие русских. Но и их отказ был бы полезен — США имели бы с этого пропагандистский навар. А то, что бомбардировщики Б-47 уже стали отправляться на слом (последний был снят с вооружения в 1966 году), мало кому было известно. 216 Громыко, поскольку тема беседы была предложена Раском, скорее всего, не знал этих тонкостей. Но он знал, что в той программе наращивания стратегических вооружений, которую форсируют американцы, беспокойство вызывают не только бомбардировщики, но и стратегические баллистические ракеты, число пусковых установок которых возрастает фантастическими темпами. Это сейчас известно, что через три года, достигнув уровня 1710 МБР и БРПЛ, США на этом остановились. Громыко не мог этого знать — он видел процесс наращивания, результат которого не был предсказуем. Поэтому он, не задумываясь, предложил наряду с бомбардировщиками рассмотреть стратегические ракеты. Интересно отметить, это был не только первый и последний раз, когда Вашингтон предложил начать переговоры с ограничения бомбардировщиков, но это был также первый и последний раз, когда Москва в переговорах начала со стратегических баллистических ракет. Впоследствии все было наоборот. США, имея устойчивое превосходство в стратегических бомбардировщиках, всячески пыталась вывести их из-под ограничений или хотя бы смягчить эти ограничения. СССР, у которого основой стратегических сил становились стратегические баллистические ракеты, пытался не позволить наложить на них чрезмерные ограничения. Но это было потом. А в первый раз важно было хотя бы начать диалог по проблеме ограничения СНВ. Возможно, он и завязался бы, но спустя три недели после разговора Громыко с Раском был убит президент США Дж. Кеннеди. В Белый дом пришел Л. Джонсон. США наращивали свое вмешательство во внутренние дела Вьетнама. Ситуация в Юго-Восточной Азии все более обострялась. В Москве посчитали, что это не является подходящим фоном для продолжения диалога с Вашингтоном — Демократическая Республика Вьетнам была дружественной для СССР страной. Разговор был прерван, но интерес к проблеме ограничения вооружений у сторон не пропал. Известно, например, что в августе 1964 года отдельные представители администрации США стали выяснять отношение советской стороны к «замораживанию» количественных уровней и характеристик стратегических наступательных и оборонительных систем ядерного оружия, а также к запрету их новых разработок. В 1964 году для Москвы подобный зондаж звучал как издевательство над 217 здравым смыслом — предлагалось «заморозить» чуть ли не десятикратное военно-стратегическое превосходство США над СССР. Естественно, реакция была отрицательной. Впоследствии, при встречах с американскими участниками советско-американских переговоров по ОСВ, собеседники говорили о том, что этот зондаж американской стороны скорее всего представлял собой обычно применяемую в практике переговоров первоначальную запросную позицию, и что, если бы переговоры были начаты, они могли бы вывести к взаимоприемлемому решению на основе компромиссов. Вряд ли американская инициатива была рассчитана на такое развитие событий — слишком далека от возможного компромисса была «запросная позиция». Лишь к концу 1966 года, когда в Вашингтон стали поступать данные о резком наращивании темпов развертывания в СССР стратегических баллистических ракет, там стали задумываться о начале серьезного диалога с Советским Союзом. Как вспоминает бывший посол СССР в Вашингтоне А. Ф. Добрынин, впервые американские воззрения на проблему военно-стратегического взаимоотношения СССР и США он услышал от тогдашнего министра обороны США Р. Макнамары. В беседе с Добрыниным в апреле 1966 года Макнамара сказал, что в основе американской военной доктрины лежит тезис, что США должны быть готовы к тому, чтобы «абсорбировать» внезапный ракетно-ядерный удар противника и сохранить при этом гарантированную возможность нанесения ответного удара с непоправимым ущербом для агрессора. При этом подчеркнул, что, видимо, и в СССР придерживаются такого подхода. Имеющиеся у сторон ракетно-ядерные силы уже обеспечивают для них решение такой задачи. Что касается противоракетной обороны (ПРО), то, во-первых, она не может быть достаточно надежной, а во-вторых, развертывание ПРО будет стимулировать наращивание наступательных средств. Поэтому в Вашингтоне думают о том, нельзя ли, начав с ПРО, совместно исследовать возможность установления соответствующего взаимопонимания в области ракетно-ядерных средств, как оборонительных, так и наступательных, на основе упомянутой доктрины, преследуя две цели: уменьшение риска для национальной безопасности 218 каждой из сторон и уменьшение необходимых для этого затрат. Добрынин доложил о содержании беседы советскому руководству. Поскольку ответа не последовало, Макнамара обратился к президенту Джонсону с просьбой прозондировать вопрос в Москве через посла США в СССР Л. Томпсона, что последний и сделал в январе 1967 года. Можно предположить, что на этот раз результаты были обнадеживающими, поскольку уже 27 января Джонсон в письме Косыгину официально предложил провести переговоры по ограничению стратегических вооружений, начав с проблемы противоракетной обороны. Однако потребовалось еще три недели, для того чтобы стороны согласились обсуждать вопросы ограничения не только оборонительных, но и наступательных вооружений. Правда, ни дата, ни место проведения будущих переговоров еще не были согласованы. Скорее всего, согласование этих административных вопросов не встретило бы особых трудностей и переговоры, видимо, вскоре начались бы. Но, как уже это случалось и раньше, вновь возникли обстоятельства, вовсе не благоприятствующие началу доверительного диалога. В июне 1967 года к трениям, связанным с вьетнамской войной, прибавились новые: США поддержали агрессию Израиля против соседних арабских государств. Советский Союз стоял на стороне жертвы агрессии. Страсти вновь накалились, о чем, в частности, свидетельствует и описанный выше эпизод, о котором рассказал Макнамара. Какие уж тут переговоры об ограничении вооружений — удержаться бы от ядерной схватки! 23 и 25 июня 1967 года в небольшом американском студенческом городке Гласборо (шт. Нью-Джерси) состоялись встречи Косыгина с Джонсоном. Косыгин, сопровождаемый Громыко и Добрыниным, прибыл в Гласборо с намерением уделить главное внимание событиям на Ближнем Востоке. Джонсону, наоборот, говорить на эту тему не хотелось, и он старался переключить внимание собеседника на другие темы, которые, по его мнению, должны были интересовать и Косыгина — в первую очередь на тему об ограничении стратегических вооружений. Косыгин придерживался своей линии. Эту ситуацию Джонсон впоследствии описал так: «Каждый раз, когда я поднимал вопрос об ОСВ, он менял тему на события на Ближнем Востоке... Стоило мне заговорить 219 о ракетах, Косыгин говорил об арабах и израильтянах» (8). Наиболее активно Джонсон развивал тему о противоракетной обороне. Он откровенно говорил, что уже в течение трех месяцев администрация откладывает принятие решения о развертывании ПРО в США. И что судьба этого решения находится в прямой зависимости от согласия советской стороны начать в ближайшее время диалог по проблеме ПРО. Стараясь убедить советскую сторону начать диалог по ПРО, Джонсон дал Макнамаре задание провести для гостей нечто вроде лекции, сопровождаемой расчетами американских специалистов, схемами, графиками и конфиденциальными данными о проектируемых в США системах ПРО. Однако, увлекшись спором с Косыгиным, Джонсон забыл о том, что в приемной ожидает вызова Макнамара. Он вспомнил о нем только во время обеда и предложил сделать доклад обедающим. Доклад получился неубедительным, поскольку Макнамаре пришлось с ходу его корректировать с учетом посторонних лиц, присутствовавших на обеде, которым, по его мнению, вовсе не было необходимо знать подробности, а тем более конфиденциальные сведения. Джонсон, конечно, был услышан, но определенного ответа на свое предложение от Косыгина тогда не получил — советский премьер должен был посоветоваться с другими членами советского руководства. Не получил он положительного ответа и в ближайшем будущем. Поэтому в середине сентября 1967 года администрацией было опубликовано официальное сообщение о намерении правительства США приступить к частичному развертыванию ПРО. Советский Союз форсировал развертывание системы ПРО вокруг Москвы. Положительный сигнал Вашингтоном был получен лишь летом 1968 года. Чуть ли не год потребовалось Москве для того, чтобы пройти путь от заявления Косыгина в Гласборо «оборона — это морально, нападение — безнравственно!» до признания необходимости строгого ограничения систем ПРО. 28 июня 1968 года Громыко на очередной сессии Верховного Совета СССР заявил о готовности Советского правительства обсудить возможные ограничения и последующие сокращения стратегических 220 средств доставки ядерного оружия — как наступательного, так и оборонительного, включая противоракеты. Через три дня американской стороне была передана на этот счет официальная памятная записка, а 1 июля 1968 года, в день подписания в Москве Договора о нераспространении ядерного оружия, было объявлено, что СССР и США условились вступить в двусторонние переговоры об ограничении и сокращении стратегических наступательных и оборонительных вооружений. Далее последовали довольно нюансированные события. Джонсон решил посетить Москву, чтобы на высшем уровне лично положить начало советско-американским переговорам об ограничении стратегических вооружений и тем самым подвести положительный итог своему президентству. Одновременно он надеялся создать у мировой общественности впечатление, что Советский Союз относится к агрессии США во Вьетнаме спокойно. Однако Москва, ничего не имея против встречи на высшем уровне, совершенно не хотела этого — Демократическая Республика Вьетнам по-прежнему рассматривалась как идеологический союзник. Советское руководство считало, что в этих условиях встреча выглядела бы как сдача Советским Союзом своих принципиальных позиций. Поэтому был найден компромисс — провести рабочую встречу Джонсона и Косыгина не в Москве, а в Ленинграде 30 августа 1968 года. Конечно, это было совсем не то, на что рассчитывал Джонсон. Поэтому, когда 20 августа Советский Союз ввел свои войска в Чехословакию, он с облегчением воспользовался этим фактом, как поводом для отмены визита. Раск немедленно уведомил об этом Советское правительство. Существует, по крайней мере, две версии, почему переговоры по ОСВ, которые планировались на 1968 год, были отсрочены более чем на один год. На Западе с подачи США, равно как и у многих советских политиков, утвердилось мнение, что это было связано с вводом войск стран Варшавского Договора в Чехословакию. В советском Генеральном Штабе были уверены, что тут дело не обошлось без увязки начала переговоров с намерением Пентагона завершить испытания разделяющихся головных частей баллистических ракет с боеголовками индивидуального наведения, чтобы поставить советскую сторону перед свершившимся фактом. (Как уже говорилось, со- 221 гласно официальным данным испытания MIRV начались 16 августа 1968 года). В пользу версии Генштаба говорит и то, что американцы, сделав соответствующие громкие заявления, не отказались от переговоров — контакты по вопросам ОСВ негласно продолжались. Сразу же после отказа Джонсона от визита в СССР, советский посол в Вашингтоне А. Ф. Добрынин получил из государственного департамента копию документа, озаглавленного «Цели и принципы», в котором излагались американские взгляды на будущие переговоры по ОСВ. Главная цель — «добиться и сохранить стабильность американо-советского сдерживания путем договорных ограничений на развертывание стратегических наступательных и оборонительных ракетных систем» (9). Советская сторона ответила на полученный документ своим документом, из которого следовало, что в главном намерения сторон совпадали. Однако ни в то время, ни позже совместного документа типа «Цели и принципы» согласовано и подписано не было. Вместе с тем, в результате состоявшегося обмена мнениями в октябре—ноябре 1968 года стороны согласовали два основных принципа будущих переговоров: первый — ограничения и сокращения стратегических наступательных и оборонительных вооружений должны осуществляться в комплексе; второй — они должны быть сбалансированы так, чтобы безопасность обеих сторон обеспечивалась в равной мере. Согласованные принципы означали, что Советский Союз и Соединенные Штаты отныне будут выступать как равные партнеры. На советских людей этот факт не произвел особого впечатления — на него в СССР вообще мало кто обратил внимание. Иное дело в США. Для американских политиков и большинства граждан признание Советского Союза равным партнером означало расставание с укоренившейся иллюзией об исключительности Америки, с чем нелегко было примириться. Этот огорчительный факт бросал тень и на последующие переговоры об ОСВ. (Неприязнь к переговорам чувствовалась даже на этапе рассмотрения соглашений ОСВ-1 в конгрессе, когда правительство Никсона обвинялось в «неоправданной» уступчивости русским. Это была явно несправедливая оценка.) К переговорам на равноправной основе Вашингтон вынуждали и другие соображения. Советский Союз уверенно двигался к стратегическому паритету с Соединен- 222 ными Штатами. Это не было приятным фактом для Вашингтона, но и не вызывало особой обеспокоенности за свою безопасность. Хуже было другое — никто не мог предсказать, что СССР намерен предпринять после достижения паритета, и не продолжит ли он стремительное наращивание числа пусковых установок стратегических баллистических ракет, пользуясь их налаженным поточным производством. Это создавало опасную для США неопределенность и требовало либо срочного принятия решения о новом витке гонки стратегических вооружений, либо об установлении совместно с СССР каких-то рамок, развертывание группировок стратегических сил. Здравый смысл говорил в пользу второго решения. Что же касается Москвы, то ее паритет вполне устраивал, и она была готова к переговорам. Правда, как оказалось впоследствии, состояние паритета в Москве и в Вашингтоне понимали по-разному. Вспоминая о своих заявлениях относительно развернутого в СССР производства стратегических ракет, Хрущев писал: «В пропагандистском плане я даже рекламировал на весь мир советское достижение, что мы... делаем ракеты чуть ли не автоматами, как сосиски. Это лишь приблизительно так, потому что мы сумели организовать все же не конвейер, а поточную сборку...» (10). Итак, стартовая позиция для переговоров по ОСВ была подготовлена еще в 1968 году. Но конкретная дата их начала и место проведения были согласованы уже при новом президенте США Р. Никсоне, который вступил в должность 20 января 1969 года. Получившаяся пауза была использована сторонами для создания механизма переговоров. Дело в том, что как в Москве, так и в Вашингтоне пришли к выводу о том, что выработанный в рамках ООН механизм переговоров для целей ОСВ не подходит. Планируемые переговоры касались самой чувствительной и жизненно важной проблемы двух государств — их безопасности и, в первую очередь, предотвращения ядерной войны межу ними. Поэтому требовались не политические или — еще хуже — пропагандистские баталии, которыми нередко подменялись подлинные переговоры 223 в органах ООН, а трезвый подход, плодотворные дискуссии, откровенный обмен мнениями без «игры на публику», стремление к взаимопониманию и учету интересов безопасности друг друга. Такие переговоры требуют использования данных и сведений, которые стороны обычно предпочитают не афишировать. Поэтому первое, о чем стороны договорились — это о конфиденциальности переговоров. Ответственность задач и конкретность тематики дискуссий требовали столь же ответственного и конкретного обсуждения поставленных на переговорах вопросов, что было невозможно сделать силами одних дипломатов. К тому же сведения, которые предполагалось использовать на переговорах, имели особо секретный характер — до дипломатов они доводились дозированно. Поэтому наряду с сотрудниками внешнеполитических ведомств в состав делегаций с обеих сторон были включены военные и технические специалисты и даже сотрудники органов государственной безопасности. В целях создания равных условий функционирования делегаций, а также сведения к минимуму возможного давления извне на участников переговоров, было условлено выбрать место встреч делегаций вне пределов СССР и США, в какой-нибудь нейтральной стране. Советская сторона предложила столицу Финляндии — Хельсинки (оттуда существовала закрытая связь с Москвой, и в советском посольстве были удобные помещения для работы советской делегации и проведения встреч с американской стороной). США предложили столицу Австрии — Вену, которая их больше устраивала по тем же соображениям. Первым компромиссом стала договоренность о проведении раундов переговоров попеременно в Хельсинки и в Вене. Серьезность и сложность проблем, выносимых на советско-американские переговоры по ОСВ, требовали тщательной предварительной выработки концепций, а на их основе — позиций делегаций. Поэтому в Москве было принято решение о том, чтобы в этом деле участвовали, кроме сотрудников МИД и Минобороны, также представители таких ведомств, как Государственная комиссия СМ СССР по военно-промышленным вопросам (ВПК), Академия наук СССР, КГБ и ЦК КПСС. (Впоследствии Академия наук привлекалась только по мере необходимости.) Была создана Комиссия Политбюро в составе секретаря 224 ЦК КПСС Д. Ф. Устинова (председатель комиссии), министра иностранных дел А. А. Громыко, министра обороны А. А. Гречко, председателя КГБ Ю. В. Андропова, председателя ВПК Л. В. Смирнова и президента Академии наук М. В. Келдыша. Для обеспечения работы комиссии был создан межведомственный рабочий аппарат, занимавшийся подготовкой проектов концепций переговоров, анализом хода дискуссий и предложений американской стороны, выработкой позиций и указаний делегации СССР на переговорах. Американская сторона первоначально была более подготовлена к переговорам. В США еще со времени Дж. Кеннеди существовало Агентство по контролю над вооружениями и разоружению (АКВР), в задачи которого стала входить и подготовка позиций США к переговорам по ОСВ. Еще раньше, в 1947 году, на самом высоком уровне был учрежден Совет национальной безопасности (СНБ) — совещательный орган при президенте США, занимавшийся вопросами координации внутренней, внешней и военной политики страны. Членами СНБ были: сам президент, вице-президент, госсекретарь и министр обороны, а советниками — директор центрального разведывательного управления (ЦРУ) и председатель КНШ. Столь высокопоставленный орган был удобен для принятия окончательных решений, в том числе по вопросам ОСВ. СНБ, кроме АКВР, обслуживала небольшая группа старших должностных лиц, получившая название Группы по проверке. Ее первоначально возглавил специальный помощник президента США в СНБ Г. Киссинджер. Группа готовила оперативную часть материалов для переговоров, разрабатывала тактику их ведения.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «ПОИСКИ ПОДХОДОВ К ОСВ» з дисципліни «Супердержави XX століття. Стратегічне протиборство»
