Еще ближе к войне СССР и США находились в конце следующего года. Эпицентром конфликта вновь стала Куба. Как и следовало ожидать, американцы после провала интервенции в апреле 1961 года не оставили мятежный остров в покое. Нажим на Кубу не прекращался. Организовывались разного рода экономические санкции и политические демарши. Оставалась и угроза вторжения. Вблизи берегов Кубы постоянно находились американские военные корабли, в воздухе круглосуточно дежурили военные самолеты. В ноябре 1961 года ЦРУ и Пентагон разработали план под кодовым названием «Мангуста», направленный на подрыв и свержение «режима Кастро». При этом, в целях оказания на кубинцев психологического давления и поддержания Кубы в напряжении, не то ЦРУ, не то Пентагоном была организована как бы «утеч- 140 ка» информации о том, что осенью 1962 года США намерены провести крупное учение военно-морских сил под кодовым названием «Филбриглекс-62». Сообщалось и о замысле учения: он сводился к тому, что в некоем море-океане есть угнетенная республика, которую просто необходимо освободить от тирании правителя по имени «Орт-сак». Совсем несложно догадаться, что это за «правитель Ортсак», который так насолил Вашингтону, достаточно было прочитать имя с конца. В начале 1962 года Вашингтон добился исключения Кубы из Организации американских государств. Справедливости ради надо сказать, что Кастро действительно «насолил» Вашингтону. После победы в Заливе Кочинос кубинцы развернули широкомасштабную поддержку революционных движений в Латинской Америке. Где-то в середине 1961 года кубинское правительство даже организовало подготовку революционных отрядов для действий в странах этого региона. Кастро считал, что создание таких отрядов имеет не только наступательное, но и оборонительное значение. «Соединенные Штаты, — говорил он, — не посмеют нас тронуть, если вся Латинская Америка будет охвачена пламенем» (15). Но эти слова имели отношение не только к северному соседу — Кастро искренне верил в «революционный долг» Кубы. Верил и действовал в соответствии с этой верой. Складывающаяся ситуация подталкивала кубинских руководителей к обращению к Советскому Союзу за помощью. Первое такое обращение было еще перед событиями в районе Плайя Хирон. Оно не осталось без ответа, и перед началом агрессии на Кубу уже стало поступать советское оружие. Теперь просьба касалась в первую очередь поставок советских зенитно-ракетных комплексов С-75. После того как таким комплексом был сбит в районе Свердловска американский самолет-шпион U-2, он получил широкую известность в мире. Но на этот раз положительный ответ кубинцам пришел не так скоро. Причин было несколько. Во-первых, в Москве опасались, что чрезмерная деятельность кубинцев по развертыванию революционных движений в странах Латинской Америки спровоцирует США к новому нападению на Кубу, в то время как СССР еще не может воспрепятствовать этому. Во-вторых, из кубинских источников стали доходить слухи об усилении там китайского влияния. Третья причина была следствием двух первых. Возникал воп- 141 рос: куда пойдет режим Кастро? Пойдет ли он по советскому пути «мирного сосуществования» или же будет придерживаться китайского курса, провозглашенного Мао Цзэдуном, на силовое свержение капитализма? Наконец, в Москве не торопились с ответом и потому, что из Вашингтона поступали сигналы о якобы имеющемся у Кеннеди желании еще раз встретиться с Хрущевым, на этот раз в Москве. Советское руководство все еще не теряло надежду на улучшение советско-американских отношений. Чаша весов в сторону усиления военной помощи Кубе качнулась весной 1962 года, когда стали поступать сообщения о новых происках Вашингтона, направленных против Кастро, и достоверные данные о ходе подготовки плана «Мангуста». «Нью-Йорк таймс» подлила масла в огонь, сообщив в номере от 9 апреля 1962 года о том, что Кеннеди и шах Ирана намерены посетить военно-морскую базу Норфолк, чтобы присутствовать на крупнейших военных учениях в атлантическо-карибском бассейне. В ходе учений планировалась высадка 10-тысячного десанта, а в районе пуэрториканского острова Векьес (50 миль от Кубы) — отработка операции вторжения. Все говорило за то, что вопрос о военной операции против Кубы решен. Чувствовалось, что американская администрация намерена решать международные проблемы, не считаясь с чьим бы то ни было мнением, руководствуясь только своими интересами. О таком намерении свидетельствовали и продолжающиеся усилия по наращиванию американской стратегической мощи. Особенно Москву беспокоили беспрецедентно высокие темпы строительства пусковых установок новейших стратегических баллистических ракет (по 350—400 установок МБР и БРПЛ в год). Беспокоило и то, что американцы, наряду со стратегическими вооружениями, продолжали наращивать в Западной Европе свои ядерные средства передового базирования. К этому времени в Англии, Италии и Турции было размещено 105 американских ракет, которые в считанные минуты могли поразить важнейшие объекты на европейской части территории СССР, включая столицу. Наращивались и другие виды ядерных средств вблизи границ СССР. Хрущев резко высказывался по этому поводу при каждом удобном случае. Вашингтон не реагировал. Это утверждало советского лидера в мысли, что слова на Вашингтон не 142 действуют. Услышат их только тогда, когда сами США окажутся в похожей ситуации. Таким образом, сошлись воедино два фактора: необходимость предотвратить интервенцию в дружественную республику Куба и необходимость усилить советский потенциал сдерживания США от угроз применения ядерного оружия. Казалось, что обе проблемы можно решить, если разместить на Кубе ракетно-ядерные системы, способные простреливать всю или значительную часть территории США. Свою идею Хрущев обсудил на заседании Президиума ЦК 21 мая 1962 года, на которое пригласили вновь назначенного послом в Гавану А. И. Алексеева. Были разные суждения, но в целом идея была поддержана. Через 3 дня на Совете обороны Хрущев, обосновывая это решение, подчеркнул, что помимо защиты Кубы, развернутые там советские ракеты создадут то, что Запад любит называть «балансом сил». Американцы окружили Советский Союз военными базами и угрожают ему ядерным оружием, пусть теперь они узнают, как себя чувствуют люди, когда на них нацелены вражеские ракеты. Хотя и здесь были сомневающиеся, идея была одобрена. Но было неизвестно, как к ней отнесется кубинское руководство. Предварительно разработанный план было решено обсудить с Кастро в личной беседе. Для этого в Гавану командировали делегацию в составе посла А. И. Алексеева, Ш. P Рашидова, Маршала Советского Союза С. С. Бирюзова и генерал-полковника С. П. Иванова. Как вспоминает Алексеев, Кастро спокойно воспринял советские соображения. Он немного задумался, а затем сказал: «Это очень смелый шаг, и чтобы сделать его, мне необходимо посоветоваться со своими ближайшими соратниками. Но, если принятие такого решения необходимо социалистическому лагерю, я думаю, мы дадим согласие на размещение советских ракет на нашем острове. Пусть мы будем первыми жертвами в схватке с американским империализмом» (16). На следующий день Кастро заявил, что Гавана примет советское предложение, если оно будет мотивировано не как помощь Кубе (он и его товарищи не хотели, чтобы кто-либо подумал, что кубинцы не могут сами себя защитить), а как стремление укрепить позиции социалистического лагеря на международной арене. Что касается конкретных вопросов, то для их решения в Москву будет послан министр обороны Рауль Кастро. 143 В июне 1962 года в Москву прибыла кубинская делегация. На состоявшихся встречах Р. Кастро с советским премьером речь шла уже о создании на Кубе советской ракетной базы — некоего подобия базам США в Европе, на которых были развернуты американские «Торы» и «Юпитеры». Р. Кастро и министр обороны СССР Р. Я. Малиновский парафировали на этот счет секретное соглашение. В числе вооружений, планируемых для поставки на Кубу, значились: 40 баллистических ракет средней дальности, оснащенных ядерными боеголовками мегатонного класса (24 Р-12 с дальностью до 2000 км и 16 Р-14 с дальность до 4500 км), истребители МиГ-21, фронтовые бомбардировщики Ил-28, фронтовые крылатые ракеты (ФКР), способные нести ядерный заряд, танки Т-55, ранее запрашиваемые кубинцами зенитно-ракетные комплексы С-75 и некоторая другая техника. Планировалось также базировать на Кубе флотилию боевых кораблей и создать базу подводных лодок. Операция маскировалась под кодовым названием «Анадырь». Признавалось, что успех будет достигнут лишь в том случае, если удастся развернуть поставляемые на Кубу баллистические ракеты до того, как они будут обнаружены разведкой США. Поэтому Хрущев предложил первым эшелоном отправить зенитно-ракетные комплексы С-75, которые воспрепятствовали бы проникновению американских самолетов-шпионов U-2 в воздушное пространство Кубы. Командующим советским контингентом войск на Кубе был назначен генерал армии И. А. Плиев, которому в целях маскировки изменили фамилию на «Павлов». Далее события развивались стремительно. Реализация соглашения началась без промедления и высокими темпами. Однако сохранить операцию в тайне до конца развертывания ракет не удалось. 29 августа американский самолет U-2 обнаружил 8 зенитно-ракетных комплексов С-75, которые развертывались на почти готовых стартовых позициях, и еще 16 комплексов, развертывание которых только началось. Подождав несколько дней, Кеннеди поручил своему пресс-секретарю сделать от его имени заявление, в котором говорилось, что президент держит поставку советских средств ПВО под контролем, однако считает необходимым заявить: «Самые серьезные проблемы возникнут, если будут обнаружены доказательства присутствия на Кубе советских боевых формирований; 144 советских военных баз на острове; нарушения американо-кубинского договора 1934 года, гарантирующего американский контроль над Гуантанамо; наличие наступательных ракет класса «земля—земля», а также другого существенного наступательного потенциала» (17). Знали американцы о советских планах или только догадывались, не столь важно. Важно, что такое заявление появилось в самый неподходящий для Москвы момент. Советские руководители больше не могли рассчитывать на то, что им удастся сохранить в тайне процесс развертывания баллистических ракет и поставить Вашингтон перед свершившимся фактом. Возросла вероятность того, что американцы предпримут превентивные действия. Согласно утвержденному графику, ракеты Р-12 должны были быть развернуты и приведены в боевую готовность не ранее середины октября, а ракеты Р-14— не ранее конца ноября. До этого времени сдерживать США от возможного нападения на Кубу было нечем. Хрущев поручил Министерству обороны проработать возможность принятия предварительных мер сдерживания. Такие меры были выработаны. Уже 7 сентября Хрущев собственноручно начертал санкционирующую резолюцию на документе, предусматривающем скорейшую поставку на Кубу ядерных бомб для бомбардировщиков Ил-28 и тактических ракет «Луна». 7-го же сентября на противоположной стороне планеты пресс-служба Белого дома объявила о решении президента США призвать на военную службу 150 тысяч резервистов. Одновременно стало известно о разработанных двух сценариях вторжения на Кубу. 11 сентября в заявлении ТАСС были подтверждены твердые обязательства Москвы по отношению к Кубе. Наконец, 14 октября американские самолеты-разведчики засекли на Кубе крупные строительные работы, которые были расшифрованы как развертывание ракетных пусковых установок. Через два дня фотоснимки стартовых площадок и заключение военных экспертов уже были на столе президента США. В Белом доме была создана специальная «кризисная группа», в состав которой были включены: министр обороны Р. Макнамара, госсекретарь Д. Раск, помощник президента по национальной безопасности М. Банди, директор ЦРУ А. Маккоун, председатель КНШ М. Тэйлор, брат президента Р. Кеннеди, бывший 145 посол США в СССР Л. Томпсон и другие должностные лица. Группа заседала чуть ли не непрерывно. Это в России привыкли жить под американскими «Юпитерами». Американцам такое было непривычно. Они и в этом случае оценивали случившееся по принципу «нам можно, им нельзя». Наиболее воинственную позицию занимали Тейлор, Маккоун и помощник президента Д. Ачесон. Именно они выступали за немедленную бомбардировку обнаруженных стартовых площадок ракет, предлагали высадить на Кубе американские войска. Президент Кеннеди осмысливал складывающуюся ситуацию, оценивал предлагавшиеся способы реагирования, причем вначале отдавал явное предпочтение силовым вариантам. Лишь после того как через несколько дней на новых снимках, сделанных с самолета U-2, кроме первоначально обнаруженных пусковых установок и ракет Р-12, были обнаружены признаки развертывания ракет Р-14, способных простреливать практически всю территорию США (кроме Аляски), у президента возникли колебания — он стал склоняться к варианту блокады. К этому же варианту его склоняло и то соображение, что даже в случае нанесения массированного удара по пусковым установкам и аэродромам Кубы нет никакой гарантии, что будут уничтожены все намеченные цели. Могут сохраниться пока еще не обнаруженные разведкой пусковые установки ракет. Скорее всего, оставшиеся ракеты будут запущены по территории США. Такая перспектива была явно нежелательна. 18 октября Кеннеди принял советского министра иностранных дел, который приехал в Вашингтон из Нью-Йорка с сессии Генеральной Ассамблеи ООН. А. А. Громыко перед посещением Белого дома беседовал с советским послом в США А. Ф. Добрыниным о складывающейся в Штатах ситуации и возможных намерениях американской администрации в отношении Кубы. Добрынин успокоил министра, предположив, что если у США и были планы вторжения на остров, то их, скорее всего, отложили. Затем они вместе поехали на прием к американскому президенту. Кеннеди, видимо, ожидал от Громыко каких-то разъяснений или заявлений. Однако, хотя разговор в значительной мере шел вокруг Кубы, до советских ракет он так и не дошел. Президент не был готов к разговору, поскольку еще не выбрал окончатель- 146 ный вариант реагирования на возникшую угрозу. Громыко не упоминал об этих ракетах, поскольку Кеннеди не спрашивал о них прямо. Тональность и содержание беседы с Кеннеди ввели Громыко в заблуждение, и он доложил в Москву о том, что в Вашингтоне обстановка вокруг кубинской проблемы вполне удовлетворительная. Но он ошибся. 22 октября президент США в своем обращении к американскому народу объявил об установлении «карантина на все виды наступательного оружия, перевозимого на Кубу». В тот же день он направил личное письмо Н. Хрущеву, в котором, ссылаясь на факт развертывания советских ракет и другого наступательного оружия на Кубе, заявил, что «США полны решимости устранить эту угрозу». При этом подчеркнул, что принимаемые им меры составляют лишь «необходимый минимум», и выразил надежду, что Советское правительство воздержится от любых акций, способных усугубить этот опасный кризис. В Москве после успокоительного доклада Громыко не ожидали столь внезапной резкой реакции Белого дома. И это, естественно, повлияло на характер ответной реакции, — времени на обдумывание было мало. Сложившееся после доклада Громыко мнение, что Вашингтон не пойдет на военную авантюру против Кубы из-за опасения получить должный отпор, определило тональность ответного послания Хрущева президенту Кеннеди, отправленного 23 октября. Послание не было опубликовано, но по свидетельству советского посла в США А. Ф. Добрынина, оно было жестким. Объявленные Кеннеди меры характеризовались в нем как агрессивные действия против Кубы и СССР, как недопустимое вмешательство во внутренние дела Кубы и нарушение ее права «на оборону от агрессора». Отвергалось право США устанавливать контроль над судоходством в международных водах. Выражалась надежда на отмену принятых Вашингтоном мер во избежание «катастрофических последствий для всего мира». Одновременно Хрущев послал письмо Кастро, в котором говорилось, что Москва не намерена отступать и готова к любым неожиданностям. Плиев получил указание готовиться к возможному нападению американцев. В свою очередь Кастро объявил на Кубе мобилизацию 350 тысяч солдат и милиционеров. Послание Хрущева, видимо, не произвело ожидаемого впечатления на Вашингтон. После телевизионного вы- 147 ступления Кеннеди 22 октября и сделанного им в тот же день официального заявления, в котором объявлялось о введении в действие «карантина» на поставки на Кубу «наступательного оружия» с 14 часов 24 октября, уровень напряженности в США неуклонно возрастал. Макнамара заявил, что Соединенные Штаты не остановятся перед потоплением советских судов, следующих на Кубу с оружием «наступательных видов», если эти суда откажутся подчиниться требованиям американских военных кораблей. 23 октября президент Кеннеди обратился к Хрущеву с новым посланием, в котором выражалась надежда, что советское руководство даст указание советским судам, следующим на Кубу, соблюдать условия карантина, объявленные правительством США. Ответное послание Хрущева по своей тональности мало чем отличалось от первого — действия США характеризовались как «акт агрессии, толкающий человечество на грань пропасти мировой ракетно-ядерной войны». Хрущев предупредил, что «пиратские действия американских судов в открытом море» вынудят советскую сторону принять необходимые меры защиты. Наступило 24 октября — день вступления в силу объявленного Кеннеди карантина. Соединенные Штаты замерли в ожидании. По американскому телевидению показывали советский танкер, приближавшийся к черте, установленной американской декларацией о карантине. Он шел в сопровождении американских эсминцев, над ним барражировали американские военные самолеты. Остановится или нет? Танкер с ходу пересекает объявленную черту. Эсминцы не стреляют и не останавливают его. Можно отойти от телевизора. На этот раз все обошлось вроде бы благополучно. Но обстановка вовсе не разрядилась. Хотя советские суда в последующие дни «карантинную линию» не пересекали, строительство ракетных стартов на Кубе продолжалось. Транспорт «Александровск» с ядерными боеголовками для ракет и ядерными бомбами для самолетов прибыл на Кубу накануне. 25 октября Добрынин доложил о том, что американская пресса переполнена слухами о возможном массированном налете американской авиации на строящиеся ракетные старты на Кубе. Вечером того же дня Кеннеди направил в Москву очередное письмо, в котором призывал Хрущева вернуться «к ранее существовавшей ситуации». 148 На следующий день неистовство американских средств массовой информации, кажется, достигло своего апогея. Представители администрации прозрачно намекали на дальнейшие меры против Кубы. Ф. Кастро послал телеграмму Хрущеву, в которой, дав соответствующую оценку складывающейся ситуации, предложил использовать в переговорах с американцами угрозу применения Советским Союзом ядерного оружия, если США начнут бомбардировку Кубы. Журналисты писали, что в Белом доме и в Кремле окна светятся ночи напролет. И это была правда. Мир стремительно катился к катастрофе. Но ему вновь повезло — благоразумие брало верх. В Москве приходили к пониманию, что если не предпринять срочных мер по ослаблению конфронтации, то дело действительно может дойти до применения ядерного оружия. Советское руководство решило срочно искать компромисс. 26 октября Хрущев через посольство США в Москве передал длинное письмо Кеннеди. В нем оспаривалась квалификация размещаемых советских ракет на Кубе как наступательного оружия — они поставлены на Кубу по просьбе кубинского правительства лишь для обороны. СССР нападать на США не собирается — война между ними была бы самоубийством. Далее, призвав президента проявить совместно здравый смысл, Хрущев предложил: СССР отказывается от соответствующих военных поставок на Кубу; США не будут осуществлять интервенцию на Кубу и не будут поддерживать силы, которые имеют такое намерение. При этом США не будут прибегать к опасным акциям, вытекающим из ранее сделанных президентом США заявлений как в отношении Кубы, так и в отношении советских судов. Совместные заявления на этот счет предлагалось сделать срочно. Далее следовал намек, что в случае реализации предложенного решения причина размещения советских ракет на Кубе будет вообще устранена. Причина, конечно, была не только в необходимости обороны Кубы. Но Хрущев шел на компромисс. В Вашингтоне еще не успели подготовить ответ на это послание Хрущева, как получили его новое срочное послание, в котором уточнялось, что те ракеты, которые уже завезены на Кубу, были бы также вывезены. Однако при этом предлагалось и США вывести аналогичные американские средства из Турции. Поспешив присовокупить свое дополнительное послание к предыдущему, Москва 149 продублировала его по радио. Это, видимо, было ошибкой, поскольку Вашингтону предлагалось решить вопрос о выводе ракет из Турции, что формально без консультации с союзниками было невозможно, поскольку размещение ракетных баз в Турции было оформлено официальным решением НАТО. После длительных дебатов в Белом доме было решено вести дальнейший диалог с Москвой по двум каналам — официальному и неофициальному. Обсуждение вопроса об американских базах в Турции было продолжено по неофициальному каналу. В официальном ответе Кеннеди приветствовал инициативу Хрущева и предложил разрешить кризис на следующей основе: СССР прекращает работы на ракетных площадках и приводит все наступательное оружие на Кубе в недействующее состояние под международным контролем, затем вывозит с Кубы ракеты и другое наступательное оружие; США отменяют блокаду и дают заверения в том, что Куба не подвергнется вторжению ни со стороны США, ни со стороны других стран Западного полушария. Ответ Кеннеди не содержал даже упоминания о базах ракет в Турции — это насторожило Москву. Выручило сообщение советского посла из Вашингтона. В нем говорилось о состоявшейся у него конфиденциальной встрече с Р. Кеннеди, на которой последний сообщил о готовности президента США негласно договориться о свертывании американских ракетных баз в Турции. Он пояснил, что для такого свертывания, с учетом процедур НАТО, потребуется примерно 4—5 месяцев. С учетом этого в Москве 28 октября было решено принять предложение Кеннеди. При всей драматичности развития событий вокруг советских ракет на Кубе, они имели и положительное последствие. Мир приблизился к пониманию опасности размахивания ядерными дубинками, а СССР и США — к осознанию необходимости учитывать интересы безопасности друг друга. Но только приблизились... Во всяком случае, на военные программы США это не оказало ожидаемого влияния. Даже наоборот, интенсивность реализации программ наращивания стратегических вооружений возросла. Если в 1961 году США развернули суммарно около 250 пусковых установок МБР и БРПЛ, а в 1962-м — 376, то в 1963 году— 500 (!) пусковых установок Это было тем более удивительно, что во время кубинского кризиса США и без последующего наращивания 150 имели огромное превосходство над СССР в ядерных средствах, достигающих территории другой стороны. По свидетельству Р. Макнамары, бывшего министром обороны в администрации Кеннеди, американцы в то время «обладали стратегическими ядерными силами, имевшими примерно 5000 ядерных боеприпасов по сравнению с 300 советскими. Но несмотря на это численное превосходство — 17:1, не верили, что могут нанести успешный «первый удар» по СССР» (18). Возникает вопрос: если в Вашингтоне так оценивали свое военно-стратегическое превосходство, то для чего им было нужно принимать и форсировать новую программу наращивания стратегических наступательных вооружений? Со всех точек зрения для «устрашения советов» соотношения 17:1 в пользу США хватило бы за глаза. Не является ли ключом к отгадке замечание Макнамары о том, что, обладая столь внушительным превосходством над СССР, американское военнополитическое руководство «не верило» в успешность первого удара по СССР? Может быть, форсирование новых стратегических программ и было нацелено на то, чтобы добиться еще большего превосходства, которое позволило бы «поверить в успех»? Однако «верить» или «не верить» — это категории субъективные. А как было на самом деле? Обратимся к авторитетному американскому источнику. В докладе министра обороны Р. Макнамары на объединенном заседании комитета по вооруженным силам и подкомитета по ассигнованиям сената США о военной программе на 1967—1971 годы и о военном бюджете на 1967 финансовый год 23 февраля 1966 года (Глава 1-А) говорилось: «... с 1960 года мы дополнительно выделили на военные цели 50 млрд долларов. К концу 1965 финансового года мы достигли увеличения: — на 45% количества армейских дивизий, находящихся в боевой готовности; — на 45% количества боевых вертолетов; — на 100% возможностей средств воздушных перевозок; — на 51% числа истребительных эскадрилий ВВС; — на 100% объема строительства кораблей для модернизации флота; — на 1000% (!) специальных сил, подготовленных для борьбы с повстанческим движением. 151 В то же время не пренебрегали и нашими ядерными силами. В самом деле, за указанный период мы достигли: — увеличения на 200% как числа ядерных боеголовок, так и общей их мощности в дежурных стратегических силах; — увеличения на 67% количества тактического ядерного оружия, размещенного в Европе». Чем можно объяснить столь несоразмерные усилия США в накапливании оружия? Возможно, следует принять во внимание слова президента США Д. Эйзенхауэра в отношении американского ВПК, которые он произнес, покидая Белый дом в 1961 году: «Это единение между колоссальным военным аппаратом и крупной военной промышленностью — нечто новое в истории Америки. Его всеобъемлющее влияние — экономическое, политическое и даже духовное — ощущается в каждом городе, в органах управления каждого штата, в каждом учреждении федерального правительства. Мы должны в наших государственных делах остерегаться захвата этим военно-промышленным комплексом ничем не оправданного влияния... Потенциальная возможность пагубного усиления этой неправомерной власти существует и будет существовать» (19). Эйзенхауэр, конечно же, знал, о чем говорил. И его предупреждение сбрасывать со счетов не следует. Но попробуйте поставить себя на место Советского Союза. Если он даже знал бы точно, чем именно вызвана в США столь разнузданная вакханалия в области наращивания вооружений, то все равно был бы вынужден форсировать свой оборонительный потенциал, который, естественно, был бы направлен против Соединенных Штатов. К 1967 году утвержденная президентом Кеннеди программа наращивания американского стратегического потенциала была выполнена. Как и планировалось, к этому сроку США развернули 1054 МБР, 656 БРПЛ на 41 подводной лодке и более 600 тяжелых бомбардировщиков. Наряду с этим, хотя американцы, в соответствии с соглашением с Москвой, и демонтировали размещенные в Европе ракеты средней дальности, они продолжали наращивание своих других ядерных средств передового базирования вблизи границ СССР. Как было сказано выше, в течение последних пяти лет (1960—1965 гг.) количество только американского тактического ядерного оружия в Западной Европе было увеличено на 67%. Од- 152 нако это еще не все: одновременно США обеспечили своих союзников по НАТО значительным количеством средств доставки ядерного оружия (самолеты, ракеты, артиллерия), что позволило в течение тех же лет увеличить общее количество тактического ядерного оружия НАТО на 85%. Политическое руководство США и представители военно-промышленного комплекса торжествовали победу в гонке вооружений. Министр обороны с удовлетворением констатировал, что Соединенные Штаты достигли многократного превосходства над Советским Союзом (как будто до этого оно не было многократным!). Правда, теперь, развивая свою мысль, он с не меньшим удовлетворением подчеркивал, что США не только достигли, но и «будут сохранять это превосходство на столь длительный период в будущем, насколько можно реалистически планировать» (20). Хорошо, что он ошибся. Иначе у человечества были бы весьма мрачные перспективы.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «НА ГРАНИ ЯДЕРНОЙ ВОЙНЫ» з дисципліни «Супердержави XX століття. Стратегічне протиборство»
