Традиционная Япония и ее место в системе Китайско-Восточноазиатской макроцивилизации
Среди традиционных обществ Востока японская социокультурная система привлекает особое внимание в силу разного рода причин, среди которых, в первую очередь, следует назвать такие две. Во-первых, и это общеизвестно, именно Япония, не отказываясь от своих богатых традиций, смогла удачно адаптировать передовые технологические, экономические и социально-политические достижения Запада. Для понимания, как и почему это удалось ей, но не другим восточным обществам, необходим специальный анализ форм и динамики развития традиционного японского общества, при особом внимании к обстоятельствам его становления. Во-вторых, цивилизационное положение средневековой Японии по отношению к Китаю во многом подобно аналогичному положению Киевской Руси по отношению к Византии, так что, к примеру, А.Дж. Тойнби колебался, считать ли Русь и Япон-ию самостоятельными цивилизациями или частями Восточно-Христианской и Китайско-Дальневосточной ("Синической") цивилизаций. В его окончательной схеме Япония, Корея и Вьетнам названы цивилизациями-спутниками по отношению к Синической, производными от ее основополагающих принципов. Однако рассмотрение историко-культурного материала вынуждает констатировать гораздо большую (хотя и в общем китайско-восточно-азиатском контексте) самостоятельность и оригинальность Японии по отношению к Китаю, чем Кореи или Вьетнама. В жизни Японии всегда, хотя и по-разному в разное время, огромную роль играла наследственная аристократия, которую, в отличие от других государств региона, не смогло вытеснить или даже блокировать служилое чиновничество конфуцианского образца. При всем значении воспринятых китайско-корейских норм, основой социального продвижения была не конфуцианская система государственных экзаменов, а аристократизм, часто дополнявшийся личной воинской доблестью и следованием определявшему последнюю кодексу чести. Обратной стороной медали были явственные и дававшие вполне ощутимые результаты тенденции феодализации, благодаря чему во многие эпохи японской истории мы видим отдельные полусамостоятельные или даже практически независимые княжества с дружинами рыцарей-самураев, связанных со своими князьями отношениями личной верности и преданности. Аристократизм, воинский дух, наследственное землевладение с властными правами держателей земли по отношению к крестьянам, феодальная политическая система и многое другое принципиально отличают традиционное японское общество от социокультурной системы китайско-корейско-вьетнамского образца, делая его, вместе с тем, сопоставимым с обществом средневековой Европы. Индивидуальное начало здесь проявляется явственно и своевольно. Оно в достаточной степени самостоятельно и по отношению к государству (в отличие от Китая), и по отношению к системе сословной сегрегации (в отличие от Индии), при том что последняя в жизни Японии играла куда большую роль, чем в Китае, Корее или Вьетнаме. Сказанное, понятно, в первую очередь относится к аристократии и воинскому сословию, однако со времен позднего средневековья тенденции индивидуализации и приватизации жизненных проявлений явственно прослеживают-Традиционные цивилизации южной и восточной азии__________________________________399 ся и в городской среде. В это время во вполне бесправном состоянии оставалось, главным образом, крестьянство, однако при бесконечных феодальных войнах отдельные выходцы из его среды могли, благодаря личной доблести, выдвинуться в средний общественный слой. В отличие от Индии, определенная социальная мобильность в Японии имела место. Однако средством для нее становились преимущественно не "умеренность и аккуратность" образованного чиновника-конфуцианца, как в Китае или Корее, а индивидуальные волевые качества — мужество, решительность и преданность князю. В таком контексте и сложились национальные японские формы буддизма, органически сочетавшегося с национальным религиозно-мифологическим комплексом синтоизма, с одной стороны, и воспринятыми с континента основами конфуцианско-даосской образованности — с другой. Следующей характерной чертой традиционной Японии, выразительно отличающей ее от ближайших конфуцианско-буддийских государств и, прежде всего, Китая, является ее чрезвычайно высокий (по азиатским меркам) динамизм социальных трансформаций. Если Китай нашел свою формулу общественного бытия в начале последней четверти I тыс. до н. э., так что по своим базовым принципам последняя китайская империя Цин мало отличалась от существовавшей за тысячу лет до нее Тан или даже предшествовавшей ей за два тысячелетия Хань, то японская история в каждые два-три столетия открывала новые социокультурные формы, очень часто связанные с творческим восприятием континентальных традиций. Неизменная (за исключением эксперименга с искусственной самоизоляцией страны в XVII — сер. XIX вв.) установка на восприятие и адаптацию к своим условиям и традициям достижений соседей, живой интерес к чужому, умение находить гармоническое сочетание заимствованного и полученного от предков выразительно отличает Японию от традиционного Китая, тысячелетиями жившего в убежденности в своем превосходстве над всем миром и заимствовавшим извне один лишь махаянистский буддизм (да и то только в то время, когда вся его система переживала глубочайший кризис, а весь север страны — основной регион его цивилизации — оказался в руках кочевников). Способность к заимствованию передовых достижений соседей выразительно отличает традиционную Японию и от Индии, веками игнорировавшей хорошо известные ей западноазиатские образцы. Нельзя сказать, что Япония в своей способности к восприятию соседних цивилизационных влияний была чем-то уникальным. Синтез заимствованных и местных социокультурных форм является типичным в истории обществ, переходящих на стадию цивилизации на периферии и при том или ином воздействии со стороны более развитых соседей. Примерами могут служить не только азиатские культуры, такие как тибетская или яванская, но и многие ранне-средневековые общества Европы (Русь, Скандинавские страны) или даже Тропической Африки (средневековые империи Западного Судана). Однако в этих случаях мы, как правило, наблюдаем либо застывание, окостенение, наступающее после достигнутого синтеза (Корея и Вьетнам, Бирма и Тибет или, скажем, Эфиопия и мусульманские державы Судана), или же, что встречается гораздо реже, периодическую замену культурных форм (свидетельствующую о том, что ни одна из них не пустила глубоко корни), как, например, на Яве, где, по словам Г.С. Померанца, буддизм, шиваизм и ислам сменяли друг друга как театральные декорации.400 Первые цивилизациии. Цивилизационные системы второй генерации В Японии же удавалось на каждом этапе действительно достигать синтеза традиционного и заимствованного, так что новая синтетическая форма культуры становилась для народа органически своей, в то же время способной в своем последующим движении вступить в новый синтез с заимствованными достижениями иного рода. В отличие от яванской системы, легко отказывающейся от прошлого и тем самым теряющей внутренний стержень саморазвития (предполагающего устойчивый стержень преемственности и самоидентичности), Япония воспринимала новое через его синтез со своим традиционным, не отказываясь от самой себя. Таким образом, традиционное периодически обновлялось, а установка на самообновление через заимствование и последующую адаптацию воспринятого сама становилась неотъемлемой частью национальной традиции. Открытость (кроме отмеченных времен позднего сегуната) сочеталась с устойчивой самоидентичностью, что в значительной степени и определило феномен "японского чуда". Многие тысячелетия ранней истории Японии проходили в относительной изоляции ее обитатедей (оставшихся на островах после поднятия уровня мирового океана и затопления перешейков, соединявших их с континентом, в конце ледникового периода). Древнейшим этническим пластом здесь выступает протоайский, близкий в антропологическом отношении к населению ряда районов Юго-Восточной Азии и особенно Полинезии, но имевший свой особый язык. С предками современных айнов, ныне сохраняющихся лишь на севере Японии, связывают яркую неолитическую рыболовческо-охотничье-собирательскую культуру дземон, датирующуюся с начала VIII тыс. до н. э. приблизительно до 300 г. до н. э. Вплоть до своего заключительного этапа культура дземон не знала элементов производящего хозяйства, чем разительно отличалась от синхронных ей развитых первобытных культур практически всего Старого и в значительной мере Нового Света. Отсутствие земледелия и животноводства компенсировалось использованием большого разнообразия естественных морских побережий, рек и озер, лесов, гор, долин и пр. богатств, что тысячелетиями ориентировало людей на бережное и эмоционально насыщенное отношение к природной среде. Рыболовческо-охотничье-собирательский комплекс (господствовавший здесь еще в то время, когда в Греции жили Платон и Аристотель, а Китай выходил на рубежи создания централизованно-бюрократической империи) обеспечивал весьма скромный образ жизни людей. Однако уже тогда население островов изготовляло изысканную в художественном отношении керамику и своеобразные, богато декорированные керамические статуэтки. На этом этапе также фиксируются отдельные внешние импульсы, доходившие до Японии со стороны культур островного мира Юго-Восточной Азии, однако принципиально облик хозяйства и культуры коренных обитателей Японии такого рода спорадические контакты не меняли. Ситуация начала принципиально изменяться на рубеже IV—III вв. до н. э., когда на острова Южной Японии с Корейского полуострова несколькими волнами переселяются рисоводческие, знакомые с металлургией бронзы прото-японские племена. Это были носители культуры яей, очевидно говорившие на близких к древнекорейским древнеяпонских диалектах алтайской языковой семьи. В результате Южная Япония в хозяйственно-культурном плане образует с Южной Кореей один ареал, причем местное население островов частично ассимилируется пришельцами, частично же начинает перениматьТрадиционные цивилизации южной и восточной азии 401 их достижения. Основой общественной организации были разветвленные и иерархически соподчиненные в пределах небольших территориальных объединений родовые группы, о которых с I в. до н. э. появляются первые упоминания в китайских источниках. Новые качественные изменения в жизни Японии относятся ко второй половине III в. и были опять-таки связаны с мощной волной мигрантов со стороны Кореи. Завоеватели принесли культуру железного века, развитый комплекс оружия, коня, традицию курганного погребального обряда для аристократии. Покорив местные рисоводческие группы населения они образовали несколько самостоятельных раннеполитических объединений, самостоятельно поддерживавших связь с континентом, в том числе китайским царством Вэй. Ввиду неурядиц в Северном Китае и Корее после падения династии Хань, отсюда на острова устремляется поток переселенцев, в частности ремесленников и представителей иных, дефицитных в Японии того времени профессий. А борьба между самими южнояпонскими, постепенно распространявшими свое влияние на север княжествами ведет к усилению государства Ямато в центральной части о. Хонсю, правители которого возводили свое происхождение к солнечной богине Аматэрасу. Ямато распространяет свою власть на соседей, однако у них в полной мере сохраняется принцип иерархической клановой организации. Оно имело типичную раннегосударственную структуру во главе с правителем, которого окружала родовая знать, занимавшая ключевые должности и управлявшая округами. Основную массу населения составляли платившие в казну ренту-налог крестьяне. Кроме них, имелись более жестко зависимые от государства или аристократических домов иноплеменники—бэ, часто — ремесленники, выходцы с материка и их потомки, и небольшая прослойка рабов преимущественно ино-этничного происхождения. В пределах государства Ямато в течение IV—VI вв. начинает осуществляться всеобъемлющий синтез первоначальной синтоистской народной культуры с принесенными на острова китайско-корейскими переселенцами основами кон-фуцианско-даосского комплекса, к которым несколько позднее присоединяется и буддизм. При дворе распространяется китайское иероглифическое письмо, императоры назначают воспитателями своих детей выходцев с континента, в высших кругах становится престижным следование' китайским обычаям и модам. Молодых людей начинают направлять для обучения в корейские государства и даже Китай. В стране разворачивается буддийское монастырско-храмовое строительство с ориентацией на континентальные образцы. В области изобразительного искусства японцы осваивают китайско-корейские навыки, знакомясь с китайскими переводами буддийской литературы. Распространение континентальных достижений и традиций в политической сфере ознаменовалось общественными реформами первой половины VII в. На первом их этапе, к 604 г., был введен 12-ступенчатый табель о рангах и принят "Закон из 17 статей", в котором были сформулированы основанные на конфуцианстве и буддизме принципы управления, в том числе принцип высшего суверенитета правителя над землей и подданными при строгом подчинении младших старшим. Начавшаяся государственная реформа вызвала противодействие старой аристократии, объединившейся в борьбе с централизаторским курсом вокруг дома402 Первые цивилизациии. Цивилизационные системы второй генерации Сога. Однако двор, широко приглашая специалистов из Кореи и Китая, добивается победы и в 645 г., в ходе "реформ Тайки" достигает решительной реорганизации всего государства по китайскому образцу. Последующие указы закрепили преобразования. В результате сложилась своеобразная общественная система, основывающаяся на конфуцианских принципах, но сохраняющая и собственно японские черты. Знать признала себя слугами императора (принявшего по китайскому образцу титул "сына Неба") и смирилась с тем, что доходы она получает не от своих земель, а из государственной казны. Земля провозглашена государственной собственностью и управление осуществляется через чинов-ничье-бюрократический аппарат. Однако наследственная аристократия сохранилась как занимающая высшие должности социальная группа, а служащие получали должностные бенефиции. Япония была реорганизована по китайскому образцу, однако аристократия вполне сохранила свои позиции, а бенефиции закладывали основу феодализации страны в последующие столетия. Аналогичным образом и в культуре восприятие конфуцианства и буддизма проходило не через отрицание древнего синтоизма ("пути духов"), а через синтез с этим учением, во многом обогащенным за счет китайского даосизма. При мирном и добровольном, не навязываемом из континента заимствовании китайско-корейского опыта Япония сохраняла собственную традицию. Носительницей последней выступала старая аристократия, чьи привилегированные позиции во многом и определялись традиционным мировоззрением. В результате вокруг императора не сложилось мощного самодовлеющего чиновничьего аппарата конфуцианского образца, воспроизводящегося на основании системы экзаменов, в отличие от того, что мы видим в Китае, Корее и Вьетнаме. Реальная власть сохранялась в руках аристократических домов, боровшихся за влияние на императора и власть в стране, в сущности, так же, как и до "реформ Тайки", только несколько иными методами. Это происходило на фоне быстрой феодализации региональной администрации, главы которой становились наследственными правителями областей, оставляли при себе значительную часть налоговых поступлений и формировали вокруг себя отряды служилых воинов-самураев, ставших с XI—XII вв. основой власти крупных, уже практически не зависимых от двора феодальных владетелей. Как отмечает Л. С. Васильев, в отличие от Китая и почти всех других стран Востока, в Японии власть имущие и почти вся система администрации опиралась не на чиновничье-бюрократическую или воинскую прослойку, находящуюся на службе у государства, а на состоящих на службе у знатных домов рыцарей-самураев, преданных своим господам. Последующий режим сегуната, в его децентрализовано-феодальной форме конца XII — конца XVI вв. или в виде централизованно-феодальной системы диктаторского типа с рубежа XVI—XVII вв. до революции Мейдзи 1868 г., лишь варьировал возможности, заложенные в такой общественно-политической системе, когда почитаемый всеми император, символ государственно-национального единства страны, практически не участвует в управлении, а реальной властью обладает представитель побеждающего в междоусобной борьбе и устанавливающего на некоторый срок наследственное правление аристократического дома (Минамото, Асикага, Токугава), опирающегося на своих самураев.Традиционные цивилизации южной и восточной азии__________________________________403 В пределах общей формулы режима сегуната наблюдается достаточно высокий динамизм внутренних трансформаций. Не останавливаясь на этом весьма сложном вопросе более обстоятельно, приведем лишь точку зрения Н.И. Конрада, по мнению которого, эволюция "дворянской империи" сегунов демонстрирует переход от военной диктатуры дома Минамото (конец XII — начало XIII вв.) через "демократическую тиранию" рода Ходзе (XIII — начало XIV вв.) к "сословной империи" дома Асикага (сер. XIV — конец XV вв., при номинальном сохранении сегуната Асикага до сер. XVI в.), разваливающейся к началу XVI в. на самостоятельные враждующие княжества, взаимопоглощение которых приводит в последней четверти XVI в. к новому объединению страны на основе "демократического абсолютизма" Нобунаги и Хидэеси, на смену которому приходит режим "феодальной империи" дома Токугавы (нач. XVII — сер. XIX вв.). Как отмечает исследователь, на каждом из этапов истории Японии кроме господствующей социальной силы следует искать и "сопутствующее влияние" восходящего сословия (при господстве родовой аристократии — дворян-самураев, при диктатуре опиравшихся на самураев сегунов — средних и зажиточных городских слоев и пр.). Существенным является и специфическая форма взаимодействия на протяжении всей истории Страны Восходящего Солнца светской и духовной власти, при том, что наследственная монархия выполняла более сакральные, нежели административно-политические функции. Иными словами, власть в Японии никогда не была жестко монополизирована какой-либо одной общественной силой. В раннем периоде родовую аристократию уравновешивало служилое чиновничество китайско-конфуцианского образца. Позднее выдвигаются самураи, оттесняющие старую аристократию и устанавливающие режим сегунов, но их влияние ограничивается усиливающимся буддийским монашеством и городским людом, тогда как альтернативой сегуну остается фигура боготворимого, ничем не запятнанного императора-микадо. Ничего подобного нигде более в Азии мы не видим. Однако такого рода динамические взаимоотношения между сословиями, а также светскими и духовными властями кое в чем напоминают средневековую Европу. Поэтому и не удивительно, что в условиях кризиса 60-х гг. XIX в. император и его окружение, как альтернативная и сакрально лигитимизированная фигура, принимает сторону горожан и части аристократии в их борьбе с самурайско-чиновничьей диктатурой режима сегуната Токугавы. Победа оппозиционных сегуну сил в 1868 г. открыла перед Японией новые горизонты.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Традиционная Япония и ее место в системе Китайско-Восточноазиатской макроцивилизации» з дисципліни «Історія світової цивілізації»
