Мы стремимся сохранить жизнь людей и человечества только потому, что она имеет ценность. Хотя у нас не может быть точного знания о том, что именно создаёт ценность человеческой жизни, так как это не объективное знание, а наше соглашение, мы можем предположить, что для нас ценно число людей, а также испытываемое ими удовольствие и возможность творческой самореализации, иначе говоря, разнообразие создаваемой ими информации. То есть мир, в котором живёт 1000 человек, и при этом они однообразно страдают (концлагерь), хуже мира, где радостно живёт 10 000 человек, занимаясь разнообразными ремёслами (древнегреческий полис). Таким образом, если у нас есть два варианта развития будущего, в которых одинаковая вероятность вымирания, то нам следует предпочесть тот вариант, в котором живёт больше людей, они меньше страдают, и их жизнь более разнообразна, то есть в наибольшей мере реализовывается человеческий потенциал. Более того, нам, вероятно, следовало бы предпочесть мир, в котором живёт миллиард человек в течение 100 лет (и потом этот мир разрушается), миру, в котором живёт только миллион человек в течение 200 лет. Крайнем выражением этого является «пир во время чумы». То есть, если смерть неизбежна, и невозможно никак отсрочить её, то наилучшим поведением для рационального субъекта (то есть не верящего в загробную жизнь) оказывается начать развлекаться наиболее интересным образом. Значительное число людей, осознающих неизбежность физической смерти, так и делают. Однако если смерть отстоит на несколько десятков лет, то нет смысла «пропить и прогулять» всё за один день, и максимизация функции удовольствия требует постоянного заработка и т. д. Интересно задаться вопросом, какова бы была рациональная стратегия для целой цивилизации, которая бы знала о неизбежности гибели через тот или иной срок. Стоило бы ей максимально увеличить население, чтобы дать пожить максимально большому количеству людей? Или наоборот, раздавать всем наркотики и вживлять электроды в мозговой центр удовольствия? Или скрыть сам факт неизбежности катастрофы, так как это знание неизбежно приведёт к страданиям и преждевременному разрушению инфраструктуры? Или возможен смешанный путь при не нулевой, но и не стопроцентной вероятности вымирания, где часть ресурсов уходит на «пир во время чумы», а часть – на поиски выхода? Но настоящее удовольствие невозможно без надежды на спасение. Поэтому для такой цивилизации было бы рационально продолжать искать выход, даже если бы она наверняка знала, что его нет. Приписывая бесконечное (отрицательное) значение полезности глобальной катастрофе, мы приписываем нулевое значение таким образом другим видам человеческой деятельности, делая их все вредными и бесполезными. Как-то песням, пляскам и развлечениям. В результате наш мир должен превратится в некую Северную Корею, основная задача которой – оборона. Это было бы равносильно глобальной катастрофе. Тот же парадокс пережила Америка в 60-е. Один генерал предлагал отказаться от Луны и других программ ради обороны. Ему президент сказал: мы можем это сделать, но тогда Америка перестанет быть тем, что стоит защищать. Иначе говоря: положительная ценность жизни должна быть равна отрицательной ценности смерти.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Максимизация функции удовольствия» з дисципліни «Структура глобальної катастрофи»
