Теория модернизации и геополитика: проблематичность концептуального соотнесения
Статьи давно и плодотворно сотрудничающих В. В. Лапкина и В. И. Пантина представляют одну и ту же концептуальную модель - они дополняют друг друга, и поэтому, я полагаю, позволительно говорить о теории Лапкина Пантина. Наиболее общие положения этой теории сформулированы в статье Лапкина, где вводится заимствованное у Парсонса определение процесса модернизации («повышение адаптационных возможностей системы») и вместе с тем формулируется исходная и наиболее фундаментальная предпосылка концепции: модернизационный процесс приводит к возникновению «системы мировых центров», играющих первенствующую роль в международной политике1.
Дальнейшее изложение посвящено не столько доказательству этого тезиса, сколько его конкретизации, а также эмпирическому описанию развития мировой системы в ситуации генерируемой модернизацией биполярности. В. В. Лапкин в конце работы несколько меняет направленность своего исследования, занимаясь в основном рассмотрением волнообразного или скачкообразного развития политических систем, находящихся в состоянии незавершенной модернизации и по этой причине составляющих второй континентальный (в противоположность первому островному) геополитический центр или «противоцентр». В. И. Пантин анализирует характер той, предположительно «универсальной цивилизации», которую выстраивает «центр», а также рассматривает противоречия, возникающие в процессе ее развития. Среди этих противоречий наиболее значительное между западным происхождением цивилизации «центра» и ее потенциально «универсальным», «глобальным» (и в этом смысле не узкозападным и тем более не узкоамериканским) статусом. О теоретическом описании В. И. Пантиным данного противоречия, ставшего, по его мнению, вполне актуальным к концу XX столетия, мне еще предстоит сказать несколько слов, но вначале хотелось бы вернуться к основополагающему тезису работы В. В. Лапкина - о биполярности мировой системы как закономерном следствии модернизационного процесса, - позволяющему ему перекидывать мост от теории модернизации к геополитике. Представим на секунду, что мы ничего не знаем ни о процессе модернизации, ни о том, как он реально протекал в Европе, ни о геополитической конфигурации последней. Забудем на время и о множестве теоретических схем, которые были выработаны зарубежной социологией и геополитикой с целью объяснения стационарных напряжений между определенными странами, сохраняющихся на протяжении продолжительного времени. Ответим тогда на простой вопрос: обусловливает ли неодинаковое протекание одного и того же процесса в двух разных странах наличие в их отношениях мощного конфликтного потенциала? Я думаю, ответ на этот абстрактный вопрос может быть только отрицательным. Если мой организм лучше справился с ангиной, чем организм моего приятеля, то из этого совершенно не следует, что мы должны быть соперниками или врагами. Иначе говоря, процесс модернизации, подобно любому другому процессу, равно как и неодинаковая адаптация к нему, сами по себе противостояния между двумя странами или народами объяснить не могут. Для такого объяснения нужно указать на возникающие в результате разного приспособления к модернизации конфликтные интересы, создающие основу для силового противостояния. В. В. Лапкин обнаруживает два фактора конфликтного противостояния, вводя их в свою схему посредством тойнбианской модели «вызова ответа». Оба центра по разным причинам составляют «вызов» друг для друга, на который каждому из полюсов следует дать адекватный ответ. Один из этих вызовов, а именно «вызов центра противоцентру» подробно В. В. Лапкиным не охарактеризован - можно предположить, что он имеет в виду «идеологический» вызов нового, либерального порядка порядку старому, в основе своей консервативному. Говоря языком Тютчева, это вызов Революции Религии, или вызов нового времени средневековому мироустройству. Впрочем, подобная концептуализация «вызова» центра оказывается не совсем адекватна эмпирическому материалу, приводимому Лапкиным. Согласно его версии, в некоторых исторических ситуациях именно «противоцентр» демонстрирует большую революционность, и по отношению к нему органично модернизирующийся «центр-лидер» выступает как консервативный полюс порядка и стабильности. Такая историческая перверсия происходила два раза в европейской истории: в первом случае в ситуации с якобинской и наполеоновской Францией в ее конфликте с Британией, а во втором - с коммунистической Россией, противостоявшей западному миру. И в первом, и во втором случаях «центр-лидер» - Англия или США - исполнял именно консервативную функцию в мировом балансе сил. Такого рода констатация меняющейся идеологической миссии разных стран, разумеется, не вызывает возражений, но, приняв ее, сложно разобраться с ролью самого «идеологического вызова» в геополитических коллизиях европейской истории, ибо в этом случае оказывается неясным, кто кому и в каком отношении бросал «вызов» и кому приходилось давать на этот «вызов» ответ. Сама волнообразность социально-политического развития государства«противоцентра» свидетельствует о наличии в его истории многих ценностных и идеологических детерминант, и если конфликт с «центром-лидером» оказывался возможен при господстве каждой из них, то из этого следует, что, во-первых, данный конфликт порожден причинами, прямо с этими идеологиями не связанными, а, во-вторых, устранить конфликтную напряженность, приняв какую-то одну, «правильную», систему взглядов, нельзя. «Вызов противоцентра центру» прописан Лапкиным более четко. Автор доказывает, что «противоцентр» «временно объединяет вокруг себя часть отставших в развитии государств периферии» и тем самым «освобождает «центр» от необходимости расходовать собственные ресурсы на их поддержку, т. е. выполнять самую «неблагодарную» и малоэффективную работу по модернизации наиболее устойчивых и наиболее нечувствительных к модерну традиционных политических систем». Иными словами, «противоцентр» является временным заместителем «центра-лидера», который, борясь с последним, одновременно исполняет необходимую для «центра» работу. Нетрудно усмотреть в этом положении заимствованное из мир-системного анализа представление о парадоксальной роли полупериферийных «мир-империй», одновременно играющих роль и помощника «центра», и агрессивного его оппонента, а точнее претендента на его место. Поскольку именно последнее положение в концепции Лапкина является, по сути, единственным аргументом в пользу каузальной связи между модернизационным процессом и биполярностью, то это заставляет нас пересмотреть теорию Лапкина Пантина через призму мир-системного анализа. Итак, анализируя наиболее существенные положения теории Лапкина, мы пришли к нескольким интересным результатам. Вопервых, мы убедились, что постулируемая автором биполярность мировой политической системы на самом деле иллюзорна и просто камуфлирует униполярную структуру модернизирующегося мира. Мировая политическая система вовсе не биполярна, а униполярна и трехступенчата: в ней есть «центр», «периферия» и «полупериферия», маскируемая под «противоцентр» и иногда таковым себя осознающая. «Противоцентр» функционально подчинен «центру», выполняет полезную для него работу, тогда как обратной функциональной зависимости «центра» от «противоцентра» в теории Лапкина Пантина не прослеживается. Во-вторых, единственный подлинный «центр» чрезвычайно агрессивен, собственно, его агрессивные поползновения и создают основное конфликтное напряжение во всей системе, именно ему «приходится» в первую очередь «расходовать собственные ресурсы на поддержку отставших в развитии государств периферии»; «противоцентр», как мы помним, только замещает его в этой роли. Кстати, утверждения Лапкина о сугубо экономическом характере этой экспансии несколько расходятся с действительностью перечисляя созданные «центром» межгосударственные объединения, автор почему-то называет исключительно Атлантическое и Тихоокеанское экономические сообщества и вообще не упоминает НАТО. Да и можно ли всерьез говорить, что распространяемая Североатлантическим сообществом экономическая модель идеологически нейтральна? Я уже не говорю о том, что вместе с рыночной экономикой то же сообщество пытается утверждать ценности демократии, прав человека и т. д. Итак, концепция Лапкина - Пантина оказывается оригинально переосмысленным вариантом теории И. Валлерстайна, дополненным положением о существовании в мировой системе «противоцентра». Похоже, что в рассматриваемой нами теории «противоцентр» выполняет ту же функцию, что и в реальной истории, он фактически камуфлирует экспансию центра на периферию системы, иными словами, прикрывает принципиально имперский или неоимперский характер создаваемого по инициативе «центра-лидера» глобального сообщества. Кстати, при таком переосмыслении рассматриваемой нами концепции нельзя не задаться вновь вопросом об определении базового для нее понятия модернизации. В какой степени она повышает адаптационные возможности тех политических систем, которым требуется еще только приспособить процесс модернизации «к целям собственного сохранения, обновления и экспансии», иначе говоря, адаптироваться к процессу адаптации? Два вывода из всего сказанного. В. В. Лапкин в сотрудничестве с В. И. Пантиным проделали серьезную теоретическую работу, попытавшись синтезировать различные концепции мирового развития: социологию Т. Парсонса, мир-системный анализ И. Валлерстайна, цивилизационную теорию А. Тойнби, традиционную геополитику с ее выделением «континентального» и «островного» типов господства. Подобную попытку синтеза, независимо от ее успеха, следует оценить очень высоко. Не вызывает концептуальных возражений и моделирование В. В. Лапкиным волн модернизации, с той оговоркой, однако, что он чрезмерно преувеличивает «катастрофизм» развития «противоцентров» в противоположность «органичности» «центров-лидеров». Автор почему-то вообще не обращает внимания на такой факт истории США, который должен был бы заставить усомниться в совершенстве их развития, как гражданская война XIX в. между Севером и Югом. Я не вижу никаких причин считать ее менее катастрофическим событием истории, чем революция 1848 г. в Германии, значительно в меньшей степени изменившая социально-политический облик государства. Вместе с тем сложно отрицать, что развитие России и в самом деле было волнообразным, и математическая модель ее политической эволюции, наверное, и в самом деле будет способствовать теоретическому анализу отечественной истории. Однако результаты попытки синтеза теории модернизации с геополитикой, которую предпринимает Лапкин, как мы видим, оставляет много вопросов. Автору потребуются дополнительные теоретические усилия, чтобы подтвердить обнаруженную им связь между модернизационным процессом и биполярной структурой политического развития, а также обосновать самостоятельное значение «противоцентра» в мировой политике. В этом случае его попытку создать геополитическую развертку модернизационного процесса можно будет счесть приемлемой и удачной. В. И. Пантин в большей мере касается causa finalis (целевой причины) модернизационного процесса, который, по его мнению, должен завершиться возникновением некоей «универсальной цивилизацией» или «сверхцивилизацией», т. е., по его определению, «институциональной «надцивилизационной настройки», интегрирующей успешно модернизирующиеся общества, которые принадлежат к разным цивилизациям». Основная и наиболее интересная идея автора заключается в том, что «сверхцивилизацию» следует отличать как от «всемирного» сообщества (в прямом смысле этого слова, т. е. охватывающего все страны мира), так и от западной цивилизации. К «сверхцивилизации» помимо Запада относятся также Япония и дальневосточные «тигры». Более того, их все более увеличающаяся роль внутри «сверхцивилизации» приводит к реанимации у нынешнего цивилизационного лидера США «имперских атавизмов» или, говоря словами автора, «рецессивно-рецидивно имперских синдромов». Проблема теоретического разграничения «универсальной» души «сверхцивилизации» и ее временного «североатлантического» обиталища все же едва ли полностью решена В. И. Пантиным. Особенно такой дефицит ясности становится очевиден при рассмотрении автором проблем российской внешней политики. Так, он предостерегает Россию от противостояния «универсальной цивилизации» в союзе с «государствами-изгоями». Вне зависимости от справедливости этого предостережения нужно отметить, что в реальности оно означает (по крайней мере, без дополнительных разъяснений) призыв к отказу от сопротивления тем самым «рецессивно-рецидивным имперским синдромам цивилизации западной», а точнее НАТО и ее союзников, которые сам же Пантин фиксирует и осуждает. Возникает вопрос: допустимо ли в практической политике различение этих двух реальностей «сверхцивилизации» и «цивилизации западной», можно ли интегрироваться в «универсальную цивилизацию» и одновременно не становиться пассивным объектом внешнеполитической активности США? Хотелось бы согласиться с двумя основополагающими тезисами В. И. Пантина. Первый состоит в том, что в современную эпоху действительно неприемлема политика, основанная исключительно на цивилизационном или национальном эгоизме, и поэтому любое государство, желающее участвовать в мировом политическом процессе в качестве активного игрока, должно соизмерять национальные цели и задачи с глобальными приоритетами. Второй тезис: североатлантическая версия развития не является единственно возможной, более того, она не отвечает многим требованиям «универсализма» (и даже «универсальной демократии»). В какой-то степени духовное всесилие современной «североатлантической» цивилизации порождено тем, что все «вызовы», с которыми ей приходится иметь дело в настоящее время, окрашены в национал-изоляционистские или религиозно-фундаменталистские тона. Это всесилие обусловлено и отсутствием на поле «глобализма» у нее серьезных конкурентов. Поэтому без своего «глобального проекта», перед лицом одной идеологической монополии всякая иная цивилизация, также, впрочем, как и каждый отдельный человек, будет духовно уязвима. Однако о том, каким может быть этот не обязательно противостоящий западному, но непременно конкурирующий с ним вариант «универсализма» или «глобализма», нужно говорить серьезно и подробно, что, разумеется, невозможно в рамках данной статьи. Замечу только, что В. И. Пантин в какой-то степени наметил контуры того проекта, который может быть взят Россией на вооружение и который позволит скорректировать многократно оспариваемое, но до сих пор сохраняющее свою убедительность утверждение о «конце истории», вызванном компрометацией всех глобальных проектов переустройства мира, за исключением Pax Atlantica.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Теория модернизации и геополитика: проблематичность концептуального соотнесения» з дисципліни «Мегатренди світового розвитку»
