Центральной темой всей дискуссии о глобализации мне представляются три измерения этого процесса (выделенные М. М. Лебедевой вслед за Б. Бади): 1) глобализация как постоянно идущий исторический процесс; 2) глобализация как гомогенизация и универсализация мира; 3) глобализация как разрушение национальных границ. М. М. Лебедева делает акцент на первом и третьем измерениях глобализации, в то время как относительно второго измерения говорит, что такое понимание глобализации относится скорее к прошлому, «когда строились различные прогнозы относительно «глобальной деревни», создания «всемирного правительства» и «конца истории». Однако, как представляется, вся проблема как раз и состоит в том, что тенденция к гомогенизации и универсализации мира действительно присуща современной глобализации. Разумеется, речь идет именно о тенденции, а не о состоянии мира или цели его развития. Эта тенденция действительно сталкивается с сопротивлением культурной и цивилизационной «среды», что приводит к изменению характера функционирования и даже смысла переносимых в иной культурный контекст институтов и «образцов поведения», внедряемых западной цивилизацией. Но основное противоречие современной глобализации и состоит в том, что она направлена на объединение мира путем его гомогенизации и универсализации на основе «эталонных» институтов, технологий, образцов поведения, причем попытки форсировать универсализацию в политической, экономической, культурной сферах подчас носят полунасильственный, навязанный характер. В этом отношении глобализация представляется не только однозначно позитивным процессом, но весьма сложным и противоречивым по своим последствиям (что, в частности, объясняет выступления против глобализации в США и в Европе). Закрывать глаза на эти противоречия современной глобализации и шире модернизации как таковой значит вольно или невольно игнорировать конфликты, которые уже вызревают и обостряются в современном мире, например межцивилизационные конфликты, конфликты, связанные со столкновением современности и фундаментализма. Игнорирование подобных конфликтов, в свою очередь, может привести к тому, что исследователи и политики окажутся неготовыми к их возникновению и своевременной выработке средств и механизмов их адекватного регулирования. Еще одно небольшое замечание состоит в том, что увеличение прозрачности межгосударственных границ, о котором также говорит М. М. Лебедева, во-первых, носит во многом неравномерный, избирательный характер (границы становятся прозрачными главным образом внутри региональных политических и экономических союзов типа ЕС, НАФТА и др., но остаются достаточно закрытыми для «посторонних»), а во-вторых, с нашей точки зрения, оно не означает отмирания или разрушения государственно-центристской модели, поскольку в новых условиях государство приобретает все новые функции, в том числе связанные с необходимостью регулировать усложнившиеся процессы в политической и экономической сферах. Крайне важным и интересным представляется вопрос об исчерпании потенциала «догоняющей», «индустриальной» модернизации и вступлении развитых стран Запада в эпоху постмодерна. Примерно таким образом с использованием экономического материала ставится вопрос В. Л. Иноземцевым и В. А. Красильщиковым. В то же время его значение выходит далеко за пределы экономики. Политический анализ показывает, например, что основные политические институты, ценности и тенденции, возникшие в рамках Модерна, продолжают играть ключевую роль в развитии стран Запада, несмотря на все изменения, связанные с процессами информатизации, глобализации, утверждением постиндустриализма. Отсюда логично предположить, что даже вступление стран Запада в стадию постиндустриального развития еще не выводит их за рамки Модерна, а лишь усиливает разрыв между ними и остальным миром. Более того, этот разрыв и эта возрастающая напряженность, о которых говорят В. Л. Иноземцев и В. А. Красильщиков, наводят на мысль, что если постидустриальный тип развития утвердится только в Северной Америке и Западной Европе, не перейдя границы западной цивилизации, то мир в целом неизбежно будет нестабильным, расколотым, обреченным в будущем на сильнейшие потрясения. При этом никакие призывы к разуму не дадут должного эффекта. Вопрос о том, перейдут или не перейдут другие, незападные цивилизации (например, Япония и «тигры» Юго-Восточной Азии) от «догоняющей» индустриальной модернизации к постиндустриальному развитию, встроятся ли они в новую формирующуюся «сверхцивилизационную» общность, в определенном смысле является ключевым. У меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Рискну, однако, предположить, что в рамках Модерна возможен своего рода симбиоз между «постиндустриальными» и «индустриальными» обществами и соответствующими типами развития. Речь идет о том, что, несмотря на самодостаточность постиндустриального общества, оно все же нуждается и заинтересовано в определенном разделении труда, в частности, в том, чтобы переложить значительную часть «индустриальной», рутинной, нетворческой, тяжелой и низкооплачиваемой работы на плечи представителей других обществ и цивилизаций. С такого рода работой пока что идеально справляются общества стран Юго-Восточной Азии, Китая, Индии, которые, несмотря на все кризисы, развиваются достаточно динамично. Можно предположить, что развитие «постиндустриального» Запада и «индустриализующегося» Востока пока что взаимосвязано, хотя уровни и механизмы развития Запада и Востока существенно различны. При этом Япония, несмотря на стагнацию 1990-х гг., играет роль своеобразного посредника между постиндустриальным Западом и «индустриализующейся» Юго-Восточной Азией. Отсюда, между прочим, вытекает особая роль Японии в современном мире, которая пока что осознана довольно слабо. В наиболее сложном и в определенной мере критическом положении с этой точки зрения оказываются Латинская Америка, Россия, часть обществ Ближнего и Среднего Востока, которые не могут включиться в данную систему разделения труда и проигрывают в конкуренции как Западу, так и Юго-Восточной Азии. Немаловажная проблема, на мой взгляд, состоит в том, что Запад не видит и не хочет видеть возможных и чрезвычайно опасных последствий самоуничтожения России для всего мира. Спорным мне представляется довольно распространенный тезис об «антимодернизации» в России 1990-х гг. Российская модернизация, рассматриваемая в целом, всегда представляла и представляет собой не линейно-поступательный, а циклически-волнообразный процесс, причем волны политической и экономической модернизации, как правило, не совпадают, не синхронизируются между собой. В политическом плане последнее десятилетие это период явной модернизации, возникновения новых, более сложных, хотя и не вполне современных политических институтов, и в то же время это период разрушения значительной части экономики. Однако, как показывает исследование предшествующих волн российской модернизации, за политической модернизацией следует модернизация российской экономики, но политические институты при этом либо «замораживаются», либо упрощаются. Несколько утрируя, можно сказать, что в России модернизация в политической сфере часто сопряжена с «антимодернизацией» в сфере экономики, а модернизация в сфере экономики с «антимодернизацией» в политической сфере. Причины подобного «расхождения» достаточно сложны и связаны, по-видимому, с отсутствием полноценного субъекта модернизации развитого и многочисленного среднего класса; в результате роль субъекта половинчатой, непоследовательной модернизации всякий раз играет государство, перестройка и адаптация к изменившимся условиям которого протекают достаточно сложно и включают в качестве необходимого условия дальнейшего экономического развития предварительную фазу политической перестройки.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Гомогенизация как тенденция» з дисципліни «Мегатренди світового розвитку»
