Наряду с концептами глобализации, конца истории, информационного общества, социального постмодерна, нового мирового порядка постиндустриализм один из основных интеллектуальных ярлыков наступающей эпохи, по-разному определяемого Нового мира. Многообразие трактовок трансформации человеческого сообщества уже само по себе знаменательно, зримо свидетельствуя о близости «нового неба и новой земли». Не случаен нынешний пристальный интерес к внутреннему содержанию перемен, поиск их основания, корня. На наших глазах происходит не столько столкновение цивилизаций, сколько столкновение эпох, мы воочию лицезреем переломный момент истории, о смысле которого в настоящее время можем лишь догадываться, но чье истинное значение будет вполне осознано, по-видимому, лишь впоследствии. Современная цивилизация переживает глобальную трансформацию и в ряде своих жизненно важных проявлений демонстрирует черты новой эпохи. Вот, пожалуй, главный итог, сухой остаток новизны от многочисленных дискуссий 90-х гг. Ряд ученых, интеллектуальных и духовных лидеров заговорили о своего рода «мене, текел, фарес» современного мира, о наступлении периода глобальной смуты (З. Бжезинский, 1993), о грядущем столкновении цивилизаций (С. Хантингтон, 1993, 1996), об угрозе планетарного хаоса (К. Санторо, 1994), о движении общества к новому тоталитаризму (Иоанн Павел II, 1995), о конце либерализма (И. Валлерстайн, 1995), о капиталистической угрозе демократии со стороны неограниченного в своем «беспределе» либерализма и рыночной стихии (Дж. Сорос, 1998), о поражении цивилизации и пришествии нового варварства1. Характерную трансформацию претерпели взгляды Ф. Фукуямы (1999)2. О грядущей анархии пишут, впрочем, не только ученые. Так, журналист Р. Каплан в своих работах подробно и драматично описывает феноменологию расползания социальной ткани в Западной Африке, в районе Великих озер, в Южной Азии, на Балканах, а также в ряде других районов Земли. «Не будет преувеличением утверждение, что в наиболее сознательных кругах западного общества начинает ощущаться чувство исторической тревоги и, возможно, даже пессимизма, описывал создавшуюся ситуацию З. Бжезинский. Эта неуверенность усиливается получившим широкое распространение разочарованием последствиями окончания «холодной войны». Вместо «нового мирового порядка», построенного на консенсусе и гармонии, явления, которые, казалось бы, принадлежали прошлому, внезапно стали будущим»3. События последнего десятилетия, когда столь обыденными для нашего слуха становятся словосочетания «гуманитарная катастрофа» (а заодно и «гуманитарная интервенция»), «геноцид», «принуждение к миру», явно разрушают недавние футурологические клише, предвещая гораздо более драматичный, чем предполагалось еще совсем недавно, образ наступающего века. Вероятно, именно поэтому столь велико сейчас внимание к «крупным смыслам» социального бытия: нам равно интересны и дальняя перспектива, и объемная ретроспектива истории, приоткрывающие ее сокровенный смысл. Не случаен и почтительный семантический сдвиг, происшедший в наименовании актуального рубежа эпох: от fin de siиcle к fin de millenium.
II
Истоки почти двухтысячелетней цивилизации Большого Модерна (Modernus) коренятся в христианском сознании. Христиане еще на заре новой цивилизации называли себя moderni, отличая таким образом свою общность от людей предшествовавшего, ветхого мира antiqui. Порожденная этой исторической общностью социальная галактика обладает собственной оригинальной архитектоникой. История имеет внутренний ритм. Причем ее длинные волны иной раз на удивление точно совпадают с границами миллениумов или значимых их частей (половин), обладающих собственной картографией исторического пространства и времени4. Предыдущий fin de millenium, и начало второго тысячелетия также весьма непростой рубеж в истории цивилизации. Это было время грандиозной феодальной революции, децентрализации власти, распространения кастелянства и баналитета, аграрного переворота, демографического взрыва, начала трансъевропейской экспансии, преддверья урбанистической цепной реакции, формирования бюргерства. Это было также время появления новой социальной схемы земного мироустройства: трехсословного мира Адальберона Ланского и Герарда Камбрезийского и параллельно концепции Божьего мира, клюнийской реформы, при подспудном распространении эгалитарной, еретической модели5. В этой схеме социальная горизонталь и функциональное единство сословий исподволь сменяют духовную вертикаль. Одновременно начинает развиваться светская культура. И, наконец, это было время раскола Universum Christianum универсального пространства спасения, что представляется более точным определением, нежели привычное «раскол Церквей». Распавшийся незадолго до рубежа тысячелетий земной круг империи Каролингов был в последующем частично заменен более локальным универсализмом Священной Римской империи германской нации6. В начале второго тысячелетия Византийская империя, кажется достигшая к этому моменту пика своего могущества («золотой век» Македонской династии), сталкивается с новой и, как показало будущее, смертельной угрозой турками-сельджуками, вступая на путь утраты земного могущества, балканизации и нисхождения в историческое небытие. В тот период меняется не только пространство цивилизации, но и ее отношение ко времени. Субстанция времени начинает активно вторгаться в быт человека, все более точный счет становится сначала экзотической, а затем устойчивой частью быта: в начале второго тысячелетия Новой истории появляются механические часы, а с XIV - XV вв. башенные часы распространяются по Европе, превращаясь в своего рода символ западноевропейского города. Середина второго тысячелетия также значимый рубеж в истории цивилизации. Это время зарождения современного мира, т. е. Мира Модерна (Modernity), формирования новой социальной, политической, экономической, культурной семантики миропорядка. В тот период произошла смена вех, утвердился новый, гуманистически ориентированный мир, где падший человек становится «мерой всех вещей». А широкое распространение огнестрельного оружия к концу XV в. существенно изменило характер военных действий (переход к линейной тактике их ведения). Одновременно это было время крушения остатков Восточной Римской империи (1453) и выхода на подмостки истории иного спутника западноевропейской цивилизации Нового Света (1492). После драматических событий «Черной смерти» (1348 1350), Столетней войны (1337 1453), окончания Реконкисты (1492) распадается прежний круг жизни, универсальный, не особенно зависевший от границ, разделявших государства, и в Европе утверждается новое мировосприятие, проникнутое духом обустройства земного бытия, непривычного ранее патриотизма. Вместе со стремлением к снятию феодальных препон и развитием внутреннего рынка новое состояние общества прямо ведет к возникновению такого основополагающего института современности, как суверенное национальное государство, этого фундамента социальной конструкции Нового времени и соответствующей системы международных отношений (зафиксированной позднее, после Тридцатилетней войны, Вестфальским миром 1648 г.). Трансформируется духовная, мировоззренческая основа европейского жизненного уклада, что отчетливо проявляется в генезисе протестантизма, породившем мир Реформации - новую ступень западноевропейской и всемирной истории с собственной концепцией универсализма... В этот период меняется и календарный счет, символически знаменуя рубеж новой жизни и Нового времени. Календарная реформа Григория XIII (1582) очертила пространство западноевропейской христианской культуры, укрепив его растущую автономность.
III
Яркая черта Мира Модерна сосуществование в его пространстве двух исторических тенденций. Наряду с утверждением христианского мира, цивилизации универсалистской и прозелитической, в качестве основного субъекта исторического действия к древу истории во втором тысячелетии в какой-то момент прививается иной побег, произраставший из семян светского антропоцентризма и гностических ересей. Эта ветвь, разросшись и укрепившись, вызвала со временем мутацию могучего европейского организма, породив современный нам экономистичный универсум, североатлантический мир, Запад в его нынешнем статусе и захлестывающий ныне планету девятый вал глобализации. Основная головоломка эпохи Нового времени, спутавшая исторические ориентиры, заметно преобразив при этом социальную среду, генезис и развитие капитализма. Капитализм не просто форма эффективной хозяйственной деятельности, естественным образом возникающая в лоне рыночной экономики (от рынка, впрочем, его отличает не столько объект деятельности, сколько ее масштаб и цели). Это не рынок per se, но его особая организация. Иначе говоря, субстанция капитализма это энергичная социальная стратегия, целостная идеология и одновременно далеко идущая схема специфичного мироустройства, денежного строя, сутью которого является не само производство или торговые операции, но перманентное извлечение системной прибыли. Novus Ordo переводится ведь не только как «новый порядок», но и как «новое сословие». Проблема эта столь глубока и многомерна, что осознавалась и схоластически осмысливалась уже в период великого перелома первых веков второго тысячелетия, иначе говоря, в преддверии современной фазы западной цивилизации. Мы хорошо знакомы со стереотипом трех сословий, но гораздо хуже осведомлены о полемике вокруг сословия четвертого. А такая полемика велась, к тому же не один век. В концепции четвертого сословия проявилась квинтэссенция нового, динамичного состояния мира, смены, ломки мировоззрения человека Средневековья. Контур нового класса проступал в нетрадиционных торговых схемах, в пересечении всех и всяческих норм и границ (как географических, так и нравственных). Диапазон его представителей от ростовщиков и купцов до фокусников и алхимиков. Так, в немецкой поэме XII в. утверждалось, что четвертое сословие это класс ростовщиков (Wuocher), который управляет тремя остальными. А в английской проповеди XIV в. провозглашалось, что Бог создал клириков, дворян и крестьян, дьявол же бюргеров и ростовщиков7. Ростовщичество, ссудный процент недаром запрещены в Библии8, осуждаются также исламом, а вне религиозного круга производство денег ради денег подвергалось необычайно резкой критике еще Аристотелем, который прямо сравнивал людей, занимающихся подобными делами, с «содержателями публичных домов»9. Капитализм обретает универсальную власть не через административные национальные структуры, а посредством интернациональных хозяйственных механизмов. Такая власть по самой своей природе не ограничена государственной границей и распространяется далеко за ее пределы10. Исторически питательная среда капитализма складывается в приморских ареалах Европы (исключение «сухопутный порт» ярмарок в Шампани); его родовые гнезда расположены на Севере Италии Ломбардия, Тоскана, Венеция, Генуя, а также на побережье Северного моря города Ганзейского союза, Антверпен, позже Амстердам. Капитализм зарождается на культурных разломах, на границе разноликих культур, на волне крестовых походов и географических открытий, питаясь плодами грабительской трофейной экономики того времени. Он утверждается вместе с расцветом новой идеологии гуманизма и порожденной ею эпохой Ренессанса. Его прокламируемая связь с протестантской этикой представляется историософской аберрацией. Скорее уж можно проследить его генезис из общего котла творческого энтузиазма эпохи с многочисленными ересями, переполнявшими в то время ареал. Параллельно проекту спасения Universum Christianum этот мирдвойник создает свой собственный амбициозный глобальный проект построения вселенского Pax Oeconomicana.
IV
Историческое продвижение капитализма по эту сторону современности можно разделить на три фазы: торгово-финансовую (XV - XVIII вв.), индустриальную (XVIII - XX вв.) и геоэкономическую, актуальную и ныне. Расцвет, достигнутый в течение первой фазы, был тесно связан с эпохой географических открытий, взорвавшей средиземноморский регион и ареал Северной Европы, кардинально изменившей экономическую карту Европы, переместив ее центр в атлантический мир. Поток материальных ценностей и драгоценных металлов порождал все более изощренные формы кредитно-денежных отношений, сдвигая вектор активности в виртуальный космос финансовых операций, рождая такие эпохальные новшества, как, например, центральный банк или ассигнация. В это время заметно сдает свои доминирующие позиции аграрная экономика, долгое время являвшаяся прежде фундаментом экономики. Шаг за шагом она уступает место торговле, ремеслам, другим видам деятельности. Закат первой фазы развития капитализма совпал с упрочением национального государства, постепенно взявшего в собственные руки кредитование своих нужд путем выпуска государственных ценных бумаг и национальной денежной эмиссии (особенно в форме банкнот). Капитализм тем временем обустроил для себя новую нишу масштабной деятельности, иногда прямо отождествляемую с ним, промышленное производство, развивавшееся в тот период по стремительно восходящей линии, оправдывая любые капиталовложения, создавая на основе радикальных инноваций и перманентного технического прогресса все более весомый прибавочный продукт. Получало свою долю и государство, чьи инфляционные и кредитные риски, как правило, с лихвой окупались интенсивным промышленным развитием, общим ростом национальной экономики. Однако в завершающем второе тысячелетие ХХ в. индустриализм пережил как стремительный взлет, так и серьезный кризис. К началу столетия индустриализм разрывает национальные рамки, «индустриальная система стала резко наращивать свою активность, так что размах ее деятельности обрел глобальный характер...»11. В результате, как и во времена исторического Средневековья, человек вновь начинает осознавать себя частью «более широкого универсума»12, выходящего за пределы национального государства. У глобальных идей есть свои влиятельные сторонники, свое влиятельное лобби, свой «новый класс». Причиной же исторической трансформации, помимо естественной логики расширенного воспроизводства, стала целая сумма факторов, действие которых было, впрочем, заметно искажено двумя мировыми войнами, военнотехнологическим рывком и сопутствовавшим активным вмешательством государства в хозяйственную деятельность. Эти факторы, однако, носили вполне системный характер. Кратко рассмотрим их. Во-первых, это необходимость постоянно раздвигать границы платежеспособного спроса и вовлекать в процесс расширенного потребления новые группы населения. Правда, производство стимулируется и поддерживается не столько реальными потребностями совокупного населения Земли в тех или иных товарах и услугах, сколько потребностями людей, имеющих возможность оплачивать их, платежеспособным спросом. С этим же связаны и развитие масштабного рекламного допинга, необходимость создавать и поддерживать многочисленные искусственные потребности у данной группы населения Земли (при наличии неудовлетворенных базовых у другой), все агрессивнее навязывая новые продукты, раскручивая таким образом спираль общества потребления. Во-вторых, отчетливо обозначившиеся границы хозяйственной емкости биосферы, перспектива исчерпания критически важных видов природных ресурсов и отсюда необходимость задуматься над проблемой контроля над глобальными ресурсами планеты для их перманентного и устойчивого перераспределения. В третьих, противоречивое отношение к ускорявшемуся научно-техническому прогрессу из-за характера его воздействия на норму прибыли (возникала необходимость перманентного технического перевооружения морально устаревающих основных фондов), а также из-за его способности подрывать основу сложившихся хозяйственных организмов и даже целых отраслей. И, кроме того, из-за переключения творческого гения человека на новые, принципиально иные сферы деятельности (например, на разработку изощренных финансово-правовых схем и различных виртуальных технологий, на создание массовой индустрии попкультуры и развлечений). Наконец, из-за удручающего оскудения творческого потенциала к концу столетия, превращения научного сообщества в специфичную, самодостаточную субкультуру13. То есть из-за действия всей суммы факторов, обусловивших в последние десятилетия XX в. преобладание оптимизационных инноваций (progressive innovations) над прорывными (radical innovations). Соответственно меняется отношение к науке (особенно фундаментальной). Под вопросом вообще оказывается уникальность роли научно-технического прогресса как основного или даже, по большому счету, единственного базового механизма извлечения высокой прибыли. Для того чтобы адекватно оценить всю парадоксальность создавшейся ситуации, следует помнить, что вектор современного экономического развития, обозначенный, с одной стороны, процессами оптимизации и глобализации, определяется, с другой стороны, интенсивно развивающимся феноменом так называемой knowledge-based economy экономикой знания14. V
В мире разворачивается экономическая революция, связанная не столько с научно-техническим прогрессом как таковым, сколько с эффективным использованием его плодов, происходит выстраивание новой экономической среды, где производство невостребованного обществом товара становится эфемерным, не имеющим стоимости. С этим, в частности, связан процесс перехода с текущего года экономической статистики на систему национальных счетов и замены знаменитого ВВП в качестве базового индикатора на валовой национальный доход. Новая сервисная экономика высокопрофессиональных услуг и экономика знаний резко расширяют экономический горизонт, деформированный в последней трети ХХ в. проблемой «пределов роста» природозатратной экономики. Инновационная экономика либо не имеет этих пределов, либо существенно их расширяет. В процессе ее развития потребление природных ресурсов не увеличивается, а снижается: происходит миниатюризация и оптимизация промышленных механизмов, ряд ее отраслей носит выраженный виртуальный характер, творческий дар, в отличие от сырьевых и биосферных ресурсов, носит возобновляемый и неисчерпаемый характер. Постиндустриальная экономика, впрочем, имеет собственные непростые проблемы. Здесь сегодня возникло противоречие между двумя процессами: первый связан с развитием финансово-правовых технологий, а в основе второго получение нового знания. Первый процесс, подчас вызывающий обоснованную тревогу за судьбы глобальной экономики, в целом достаточно хорошо описан в специальной литературе и освещается средствами массовой информации. Второй пока слабо проанализирован в российской печати, да и в среде профессионалов. Возможно, это связано с тем, что его предметное поле плохо воспринимается как экономическая реальность, столь интенсивно и пристрастно обсуждаемая сегодня, а вопросы, связанные с процессом получения новых знаний, которые приносили бы необходимый эффект, требуют иного, комплексного взгляда на экономику, понимания критической роли и экономического значения социальных, инфраструктурных, психологических, антропологических факторов. Наука - основа этой сферы. В странах нового технологического сообщества наиболее эффективным видом капиталовложений оказываются вложения в человеческий капитал. Современная экономика резко снижает роль таких, казалось бы, основополагающих институтов, как частный собственник, основные фонды и даже издержки производства, маргинализирует их. Одновременно в ее недрах вызревает драматичный конфликт между управленческой элитой и производителями нового знания, своего рода классовый конфликт XXI столетия. Первый процесс, о котором шла речь выше, тесно связан с институтом гигантских ТНК, или глобальных корпораций, как сейчас их принято называть. Эти организмы обладают колоссальной экономической мощью и выстраивают сегодня сложноподчиненную конструкцию глобальной экономики. Достаточно сказать, что в списке 100 крупнейших экономик мира (понимаемых как национальные и транснациональные экономические организмы) 51 позицию занимают ТНК. Отдельная, но еще более важная тема институт транснациональных финансовых корпораций самого разного свойства. Здесь не столько создается новый продукт, обладающий теми или иными потребительскими свойствами, сколько формируется долгосрочная «колея» олигополизированной торговли (преимущественно на основе макродиад, дублирования производства того или иного продукта). На этом пути помимо разработки и применения оргсхем глобального масштаба имеет место субъективация стоимости, произвольное оперирование издержками производства, подчиненное маркетинговой стратегии, торговля брэндом и интеллектуальной собственностью, сброс рисков на мелкие предприятия через систему аутсорсинга и т. п. Второй процесс выражается в развитии, росте числа разнообразных венчурных средних, мелких и микропредприятий (вплоть до феномена «manterprise» - «человек-предприятие»). Основой новой экономики постепенно становятся не основные фонды и даже не управленческий ресурс, а человеческий капитал, и все чаще критическое число творческих личностей, от наличия или отсутствия которых зависит судьба организации. Оба вышеназванных процесса, однако, не существуют в хозяйственной реальности как автономные и противопоставленные. Они связаны с двумя стратегиями, претендующими на доминирование в новом мире зачастую или даже, как правило, реализованные в недрах единых хозяйственных организмов. Соответственно существуют две тенденции, отражающиеся в определенном противостоянии двух типов корпораций. Ученый, привыкший оперировать специальными терминами, сказал бы, что вся эта реальность голографична (или изотропна), и был бы прав.
Ви переглядаєте статтю (реферат): ««Икономия» истории» з дисципліни «Мегатренди світового розвитку»
