Предугадывание Энгельсом возможности обострения основного противоречия в естествознании XIX в.
Энгельс не высказал ясно сформулированного предвидения относительно того, что в ближайшее время в условиях господства капитализма может наступить какой-то новый период в развитии естествознания, связанный с грядущей научной революцией, которую принесет проникновение науки в глубь атома. В то же время Энгельс предугадывал, что такое проникновение в область микромира рано или поздно должно наступить, что оно будет представлять собой продолжение революции, уже совершившейся в естествознании последней четверти XIX в. (о чем говорилось в главе VII) и что все это будет происходить в условиях сохраняющегося незнания или игнорирования диалектики большинством естествоиспытателей. В годы, наступившие сразу после смерти Энгельса (с 1895 г., когда началась «новейшая революция в естествознании»), сочетание указанных выше обстоятельств явилось одним из решающих условий возникновения как самой «новейшей революции в естествознании», так и связанного с нею методологического кризиса физики и всего естествознания. Реакционные выводы в пользу идеализма, которые были сделаны из великих открытий в физике конца XIX в., создали специфическое противоречие нового периода в развитии естествознания, которое Энгельс мог предвидеть только в самых общих чертах. Такое предчувствование основывалось на представлении о том, что основное противоречие естествознания XIX в., вскрытое Энгельсом, может и должно будет неизбежно обостряться и углубляться по мере осложнения всей исторической обстановки, по мере усиления классовой борьбы в области идеологии, а значит и философии, что не могло не вызвать новых серьезных затруднений в области методологических проблем самого естествознания. Экстраполируя наметившуюся (описанную в предшествующей главе) тенденцию в эволюции буржуазного мировоззрения нагря- 410
дущий отрезок времени, можно было представить, как могут развиться и в конце концов действительно разовьются в будущем реакционные концепции внутри самого естествознания. Это и сделал в общих чертах Энгельс. Он показал, что в обстановке бурного роста науки и ее коренной, революционной перестройки особенно необходим правильный, диалектический метод теоретического мышления. Отсутствие же такого метода у естествоиспытателей приводило к распространению среди них идеализма и агностицизма. Вполне понятно, что если ученые оставались на позициях метафизического взгляда на атомы и химические элементы, то они оказывались совершенно неподготовленными к тому, чтобы правильно воспринять грядущие открытия, предугаданные Энгельсом, увидеть в них явления изменчивости, сложности и делимости атомов, разрушимости и превращаемости химических элементов. Легко можно было допустить, что при незнании диалектики некоторые ученые попытаются истолковать в, духе идеализма и агностицизма эту вновь раскрываемую диалектику микромира. На такую мучительность и болезненность стихийно протекающего процесса раскрытия диалектики в области естествознания указывал Энгельс в 70-х и 80-х годах в своих сочинениях «Анти-Дюринг», «Диалектика природы», «Людвиг Фейербах...» и др. Более того, Энгельс сумел отыскать, точнее сказать предчувствовал более конкретные гносеологические источники тех процессов, совершавшихся в естествознании его времени, которые позднее, на рубеже XIX и XX вв. привели к методологическому кризису физики и всего естествознания. Как известие, «физический» идеализм в качестве конкретного носителя и выразителя этого кризиса имел две основные гносеологические причины или два главных гносеологических источника: во-первых, неверно истолкованную математизацию физики, во-вторых, принцип релятивизма, т. е. принцип относительности всякого научного, в том числе и физического, знания, который, при отсутствии у естествоиспытателей знания диалектики, приводил их к идеализму. На самом же деле математизация физики и принцип релятивизма свидетельствовали об огромном прогрессе науки. Однако при незнании диалектики (следовательно, при условии не ликвидации, а дальнейшего обострения и углубления основного противоречия, действовавшего в естествознании в течение XIX в.) из этих прогрессивных открытий в науке можно было ухитриться сделать реакционные философские выводы. Рассмотрим детальнее каждый из названных выше двух гносеологических источников идеалистических выводов из успехов естествознания. Первый из них, касающийся математизации физики, связан с тем, что идеализм проникает вместе с некритическим отношением к математическим абстракциям. Выше было уж;е показано, что Энгельс находил реальные прообразы для математических категорий и операций, доказывая этим их земное происхождение и 411
отвергая утверждения о том, что будто бы они суть продукты только одного человеческого разума. «Но совершенно неверно, — писал он в «Анти-Дюринге», — будто в чистой математике разум имеет дело только с продуктами своего собственного творчества и воображения. Понятия числа и фигуры взяты не откуда-нибудь, а только из действительного мира... Как понятие числа, так и понятие фигуры заимствованы исключительно из внешнего мира, а не возникли в голове из чистого мышления» [20, с. 37]. Энгельс, обнаруживая прямые аналогии между реальными процессами в природе и математическими операциями, доказывает это весьма убедительно. В частности, он констатирует: «Но как только математики укроются в свою неприступную твердыню абстракции, так называемую чистую математику, все эти аналогии забываются... Они сами делают — притом в гораздо большем масштабе — то, в чем они упрекают Гегеля, а именно доводят абстракции до крайности. Они забывают, что вся так называемая чистая математика занимается абстракциями, что все ее величины суть, строго говоря, воображаемые величины и что все абстракции, доведенные до крайности, превращаются в бессмыслицу или в свою противоположность» [20, с. 586]. Очевидно, что если сама математика с ее категориями и приемами истолковывается таким образом ее представителями, то подобное истолкование может быть распространено ими и на те области естествознания, которые подпадут под влияние математики и будут завоеваны ею в результате математизации. В XIX в. влияние математики, в смысле ее применения, распространялось главным образом на механику. В физике оно сказывалось еще сравнительно мало, на что указывает Энгельс (см. [20, с. 587]). Но легко представить, что оно могло резко возрасти с проникновением физики в атомный и субатомный мир. В таком случае вместе с ростом влияния математики могло случиться, что возрастет опасность идеалистического истолкования (в духе математического идеализма) и соответствующих областей новой физики, которые подпадут под влияние математики. Замечательно, что Энгельс указывал конкретный выход из подобного рода познавательных и методологических затруднений. Он писал, что объяснение математического понятия следует искать в реальной действительности, откуда оно заимствовано, «а не из самого себя, не из математической абстракции» [20, с. 586]. Так обстоит дело с первой гносеологической причиной будущего «физического» идеализма, зачатки и предпосылки которой Энгельс угадывал в свое время. Вторая причина, касающаяся принципа релятивизма, связана с тем, что в условиях быстрого прогресса науки и революционной ломки ее устоявшихся понятий и законов, гипотез и теорий ученые, не владеющие диалектикой, скатываются к чистому релятивизму, к абсолютизации момента относительности наших знаний, а через это приходят к идеализму и агностицизму. Между тем 412
относительность человеческого знания, которая с особой силой обнаруживается во время революционной перестройки науки благодаря быстро сменяющимся теориям и гипотезам, не только не отвергает признания абсолютной истины, но, напротив, свидетельствует о накоплении и суммировании ее зерен, содержащихся в каждой относительной истине. Когда же естествоиспытатель не знает диалектики, и в частности диалектики взаимосвязи между абсолютной и относительной истинами, то он метафизически возводит принцип релятивизма в абсолют и отсюда приходит к субъективному идеализму и агностицизму. Так, Энгельс пишет: «Количество и смена вытесняющих друг друга гипотез, при отсутствии у естествоиспытателей логической и диалектической подготовки, легко вызывают у них представление о том, будто мы не способны познать сущность вещей (Галлер и Гёте)» [20, с. 555]. Здесь Энгельс имеет в виду стихотворение А. Галлера «Лживость человеческих добродетелей», где говорилось, что никто не может проникнуть во внутреннюю сущность природы и что нужно довольствоваться лишь знанием внешней скорлупы. Гете ответил на это стихотворением «Несомненно», доказывая, что Галлер неправ, что в природе все едино и что нельзя ее делить на непознаваемое внутреннее ядро и доступную нам внешнюю скорлупу. Энгельс критикует попытки некоторых естествоиспытателей реставрировать кантовскую «вещь в себе». В этих попытках заключался зародыш дальнейшего обострения и углубления противоречия в естествознании XIX в. Однако, поскольку в XIX в. почти безраздельно в естественных науках господствовал материализм, постольку агностические выводы, к которым приводил тогда релятивизм, носили более или менее случайный характер и надолго не закреплялись в самой науке. Да и сами сторонники релятивизма проявляли тогда большую осторожность в своих гносеологических выводах из совершавшейся революции в естествознании: они не отваживались брать под сомнение объективную реальность внешнего мира, природы, а довольствовались главным образом тем, что ставили под сомнение его познаваемость. Отсюда проистекало их заигрывание прежде всего с кантовской непознаваемой «вещью в себе». Энгельс конкретно прослеживает, как незнание или игнорирование диалектики ведет прямой дорогой к агностицизму. Например, ботаник К. В. Негели заявлял, что мы, дескать, неспособны познавать бесконечное. При этом он метафизически разрывал и абсолютно противопоставлял друг другу такие понятия, как «конечное» и «бесконечное», «единичное» и «общее», «конкретное» и «абстрактное». Именно вследствие такого разрыва он и пришел к выводу о принципиальной невозможности познать бесконечное, общее, абстрактное. Но эти категории, эти стороны действительности оказались у Негели непознаваемыми только по той причине, что он их мыслил оторванными от конечного, единичного, 413
конкретного, а не в диалектическом единстве с этими последними. На самом же деле бесконечное существует только в единстве с конечным и познается через него, так же как общее, — в единстве с единичным, отдельным, а абстрактное — в единстве с конкретным, а не как-то вне своих противоположностей и независимо от них. Поэтому вопрос о познании бесконечного утрачивает всякий смысл, становится беспредметным, если само бесконечное представляется совершенно оторванным от конечного. Наоборот, этот вопрос вполне разъясняется, когда он ставится диалектически, что и делает Энгельс, рассматривая противоположности в их взаимном проникновении друг в друга, т. е. в их нераздельности. В итоге такого подхода ликвидируется всякая возможность делать агностические выводы по поводу познания бесконечного, общего, абстрактного. Следовательно, и в данном случае Энгельс указывает конкретный путь к преодолению идеалистических и агностических выводов из прогресса науки, к пресечению попыток возрождать реакционные философские концепции на основании якобы новейших достижений науки. Таков второй гносеологический источник будущего «физического» идеализма, приведшего к кризису физики и всего естествознания на рубеже XIX и XX вв. О том, как полностью подтвердились эти предвидения и предвосхищения Энгельса, будет сказано далее.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Предугадывание Энгельсом возможности обострения основного противоречия в естествознании XIX в.» з дисципліни «Марксистка концепція історії –XIX століття»
