Синтез этот был обусловлен еще одним фактором из области физики, а именно экспериментальным изучением магнетизма, о котором мир узнал из опубликованного в 1600 году труда врача королевы Елизаветы Уильяма Гильберта «De Magnete » («О магните, магнитных телах и великом магните земли».— Пёрев.). Открытое экспериментальным путем явление, легшее в основу этого труда, а именно: склонение подвешенной намагниченной иглы, было замечено еще в 1544 году Гартманом (1489—1564) и детально изучено Робертом Норманом (ок. 1590 года)—моряком и мастером по изготовлению компасов, одним из первых ученых, не обладавших ни благородным происхождением, ни книжной ученостью. Он полностью сознает свои права, которые излагает в предисловии к своей книге «Новое о притяжении» (1581) следующим образом: «...тем не менее я собираюсь, если па то будет божья воля, не умаляя их заслуг и не превознося своих, изложить открытую мною с помощью моих позднейших экспериментов истину, обнаруженную в этом камне и противоречащую мнению всех тех, кто писал об этом до сих пор. Я не намереваюсь прибегать к одним только голым утомительным умозаключениям или измышлениям, но по возможности кратко рассмотрю их, основывая мои аргументы только на опыте, разуме и демонстрации, что составляет основы мастерства. И хотя те, кто обучался в Математиках, могут сказать, как уже писали некоторые, что не дело механика или моряка заниматься этим; что не его дело и определять долготу, поскольку заниматься ею следует исключительно с помощью геометрических доказательств и арифметических вычислений, в каковых искусствах, как они утверждают» все механики и мореплаватели являются невеждами или, по крайней мере, недостаточно сведущими для того, чтобы осуществить такую задачу. При этом они ссылаются на латинскую пословицу Апеллеса: «Ne sutor ultra crepidam» («Сапожник должен судить не выше «сапога», что примерно соответствует русской пословице «Всяк сверчок знай свой шесток».— Персе). Однако я поистине думаю, что хотя образованные в этих науках, сидя в своих кабинетах среди книг, и могут измышлять великие дела, красиво излагая свои из пальца высосанные выдумки и в благопристойных выражениях высказывать пожелание, чтобы все механики за отсутствием дара слова передавали им все свои познания и идеи, с тем чтобы они могли строить на них свое 238 Рождение современной науки благополучие и использовать по своему усмотрению,—все же в Британии имеется немало механиков, которые, каждый по своей специальности и профессии;, изучили эти искусства, как свои пять пальцев, и способны использовать их, каждый в своих целях, так же успешно и более охотно, чем те, кто их больше всего осуждает», Я потому так подробно цитирую это высказывание, что оно представляет собой своего рода манифест, или вызов, который представители нового ремесла^ бросили старым схоластам. Этот вызов нашел отклик в полемических выступлениях Габриэля Гарвея (1545—-1630), сына мастера по производству канатов, друга Спенсера, претендовавшего на те же права в литературе, которые в недалеком будущем должен был оспаривать сын перчаточника Уильям Шекспир. Гарвей пишет4,51: «Тот, кто помнит математика и механика Гэмфри Коула, кораблестроителя Мэтью Бэйкера, архитектора Джона Шута, мореплавателя Роберта Нормана, орудийных дел мастера Уильяма Борна, химика Джона Хестера или любого другого столь же хитроумного мастера и искусного эмпирика (о Коуле, Бэйкере, Шуте, Нормане, Борие, Хестере будут помнить еще тогда, когда давно уже забудут более великого Кларка),—тот, кто помнит всех этих людей, будет гордецом, если осудит специалистов-ремесленников или любого здравомыслящего и трудолюбивого практика, хотя бы он и не получил образования в школах или прочел мало книг... А разве такие выдающиеся математики, как Диггс, Хариот или Ди, не относились с глубоким уважением к изобретательному механику? Пусть каждому человеку, какое бы положение он ни занимал, будет отдано должное; и пусть каждый честный механик, хороший дэдалист, искусный нептунист, чудесный вулканист и каждый, кто занимается искусством Меркурия, то есть, иначе говоря, пусть каждый, кто в совершенстве владеет мастерством, и каждый, кто является доктором своей тайны (mystery), пользуется уважением в полную меру своих заслуг, будь то на государственной службе илн в частном ремесле». Тем не менее схоластам предстояло выполнить и другие весьма важные задачи. Они должны были передавать познания прошлого новым ремесленникам-ученым до тех пор, пока все они не научатся стоять на собственных ногах; они должны были также с помощью своих связей со знатными и богатыми обеспечить признание и поддержку новых наук. Гильберт прекрасна выполнил обе эти функции. Его труд «О магните...», хотя и полный резких выпадов на латинском языке—которые любой Норман илн Гарвей мог бы выразить на английском—против слепоты старых философов, был одновременно так хорошо подкреплен прочными научными знаниями, что заставил признать себя весь ученый мир, в то время как книга Нормана должна была принести больше пользы морякам и изготовителям компасов, «О магните...»—выдающаяся книга как сама по себе, так и в смысле изложения новой научной позиции. Гильберт не ограничился одними экспериментами: он извлекал из них новые идеи и делал новые обобщения. Одной из таких идей, больше всего поразившей воображение общественности, была мысль о том, что именно магнитное свойство притяжения удерживает планеты в их орбитах. Это обеспечило первое правдоподобное и лишенное всякого мистического оттенка объяснение устройства небес. Оно определенно облегчило положение Ньютона, выступавшего против физически мыслящих ученых, которые могли представить себе силу лишь как результат столкновения соприкасающихся материальных тел.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Магнетизм. Норман и Гильберт» з дисципліни «Наука в історії суспільства»
