Известие это произвело ошеломляющее впечатление во всей России, впечатление, которое еще более увеличивалось неопределенностью самого объявления. Гордость народная была возмущена до глубины души, и главное тем, что наше отступление не вызывалось проигранным сражением или вообще несчастным ходом боевых операций, а лишь непонятными народу политическими соображениями, в которых все видели необъяснимую уступчивость Австрии. Общество, и в особенности Москва, было до того взволновано, что, казалось, достаточно было одного мановения царя, чтобы повторился 12-й год, направленный всей мощью гнева великого народа против коварного, неблагодарного и скрытого врага. Киреевский, приглашая своего друга Веневитинова приехать в Москву, писал ему: «Особенно теперь пора оставить Петербург с его холерным воздухом и нерусским духом, дрожащим от австрийского кулака. Цыгарка испугала медведя. Здесь почти все сословия доходят до отчаяния известиями о наших уступках, а у вас, говорят, не скрываясь, боятся войны и просят мира. Если правда, то можно ли оставаться здоровым в таком воздухе, который так здоров для немцев»113. Шевырев же, прочитав объявление в «Московских ведомостях», писал Погодину: «Признаюсь, прочитав известие нынешнее, я так упал духом, что никуда не хочется ехать. Что же? Крест Мачинский будет сорван, и луна на его место. Австрия нам приказывает! Грустно! Лучше молиться Богу и сидеть дома! В день Полтавской победы Москва читала это известие»114. М. П. Погодин в это время, когда душа каждого русского патриота была возмущена поведением облагодетельствованных нами союзников турок, хотел своим живым словом направить русскую политику на тот путь, который он считал наиболее правильным. 314
Некоторые из его политических записок докладывались государю, который внимательно их прочитывал. Летом 1854 года государю были представлены две записки115. «Мы увидели,— писал Погодин в первой из них,— что наш прежний образ действий не принес нам никакой пользы со стороны правительств и только навлек одни подозрения и возбудил против нас ненависть народов, так что мы получили в чужом пиру похмелье. Мы объявим, что оставляем Европу в покое и не хотим более принимать никакого участия в ее делах, в делах государств европейских, близких и дальних. Пусть они живут как знают и поступают как угодно». («Так»,— пометил государь.) Такой мерой Погодин считал возможным обратить общественное мнение Европы на нашу сторону и примирить с нами половину наших «фрачных врагов». Далее автор указывал на наших естественных союзников — славян, в особенности болгар, видя в них уже готового116 союзника. Император Николай, как известно, в то время не разделял уже радужных мечтаний горячего сердца Погодина. В заключение записки Погодин рисовал государю тот подъем духа, который всколыхнул всю широкую Русь. «Мы должны благодарить Бога,— писал он,— что тяжесть упала у нас на крепкие плечи! И есть кому их поддерживать и помогать! Смотрите — по всему Царству какой несется дух, от Петербурга до Якутска и от Архангельска до Тифлиса. Как будто чует сердце у всякого русского человека, что великое совершается дело, что грозное наступает время, что приходится святой Руси сослужить великую службу. И чудные совершаются дела... Посмотрите — как следуют солдаты по всем трактам! как встречают и провожают их везде обыватели, в городах и селах. Ведь это триумфальное шествие! С какой быстротой производятся рекрутские наборы! Сколько везде является охотников! Это, говорят, на дело! Демидов предоставляет все свое имение, 20 миллионов рублей, Яковлев — пять. Юсупов снаряжает два батальона. Карамзин становится сам в ряды. Долгорукий спешит с фельдшерским ланцетом. Свистунов из статских генералов идет в военные офицеры. Блудов посылает сына. Студенты во всех университетах готовы хоть поголовно. Профессора расстаются с детьми. Архиереи, священники — во всяком видишь, кажется, Пересвета или Ослябю. Купцы жертвуют своими капиталами; бедняки несут свои лепты. Уголовный преступник в Сибири — и тот готов переродиться и совершить подвиг... О, русский человек! Сладко чувствовать, сознавать себя русским в такие минуты!» Такова была записка, может быть, несколько увлекающегося Погодина, в конце которой он свидетельствовал, что современное состояние русского общества было «несравненно выше, чище, горячее и единодушнее», чем в 1812 году.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Форт князя Меншикова в Кронштадте» з дисципліни «Східна війна 1853—1856»
