В советской исторической науке в 7 980-е гг. появилась концепция «трех эшелонов развития мирового капитализма». Дореволюционную Россию ученые отнесли ко второму эшелону, для которого характерны такие черты, как запоздалый старт капитализма, слабая представленность или полное отсутствие некоторых его формационных предпосылок (политических, правовых, культурных], определяющая роль внешних импульсов, конкуренция Запада. Спонтанный рост капитализма «снизу» сопровождался в России систематическим насаждением «сверху» — со стороны государства. Подобное положение деформировало эволюцию капитализма в России, приводило к совмещению его фаз. Таковы типичные черты стран второго эшелона, куда кроме России относятся также Германия и Италия. В то время как на Западе во главе движения за капиталистическое преобразование в большинстве стран стояла буржуазия, в России капиталисты ни в какой политической деятельности не участвовали. В реформе 1861 г., призванной уничтожить крепостное право и ориентированной на развитие буржуазного строя, буржуазия практически не участвовала. По мнению И. Пан-тина, Е. Плимака и В. Хороса, политические буржуазные партии в XX в. так и не сложились. Характерным для стран запоздалого развития ученые считают и такое явление, как разночинство — специфический продукт разложения сословной структуры. Другая отличительная черта — политическая ориентация квалифицированного ядра пролетариата. В Европе и Северной Америке рабочая аристократия боролась за сохранение существующего строя, т.е. ориентировалась на буржуазный либерализм, в России же значительная ее часть выступала за его революционное свержение и победу социализма. Специфичным в России было и развитие общественной мысли. Основная полемика шла между западниками и славянофилами, проблем индустриального труда они не касались. В центре внимания оставалась судьба поземельной общины. 998 По поводу формационной принадлежности России единства мнений между отечественными учеными не было не только в конце XX в., но и в его начале. Только до революции 1917г. русские историки спорили не только о специфике русского капитализма, но и о своеобразии российского феодализма. Единства не было ни тогда, ни позже, даже порой в рамках одной научной школы. Так, Ленин заявлял себя верным последователем Маркса, но когда дело доходило до применения его теоретических положений к России,
резко отклонялся от идей марксизма. Первое — расхождение позиций Маркса и Ленина по вопросу о русской общине и развитии капитализма в России. Второе — противоречие в оценках уровня капиталистического развития России у самого Ленина. Оба эти противоречия невозможно ни разрешить, ни устранить, если оставаться в плену методологически устаревших представлений о классиках марксизма. И дело здесь не только в том, что и Маркс, и Ленин неоднократно упоминали о своих ошибках в оценке тех или иных конкретно-исторических событий (у Маркса это теория периодичности кризисов капитализма, у Ленина концепция военного коммунизма как единственно правильной модели социализма). И не в том, что оба они никогда не претендовали на окончательную истину и признавались в нехватке у них исторического материала, знаний для более полного осмысления события. Социологу, занимающемуся историческим анализом закономерностей развития общества и желающему получить подтверждение своих взглядов в работах классиков марксизма, не следует забывать два момента, о которых говорилось выше: конкретно-историческую определенность высказываемых ими оценок и соотнесенность этих оценок с конкретными целями и задачами идейной или политической борьбы. Исторические оценки Маркса и Ленина всегда контекстуальны, если можно так выразиться, адресны. Это вовсе не снижает их теоретической и методологической ценности, но требует относиться к ним с пониманием, если надо, то и критически. Лишь в этом случае высказывания классиков марксизма перестанут быть для нас непререкаемыми истинами, научными догмами. Именно об такой канонизации особенно и предостерегали Маркс и Ленин. Единственный способ продлить их жизнь, наполнить реальным, современным содержанием — это соотнести их с нынешними достижениями науки. Науки, которая, в свою очередь, органично впитала теоретико-методологическую мысль Маркса и Ленина, каждый раз проверяя ее наделе, дополняя, исправляя и вконечном счете еще более усиливая ее доказательную мощь. И совсем не удивительно, что наиболее ценную разработку историко-со-циологического наследия классиков марксизма сделали не советские фило- 999 софы, долгие годы односторонне развивавшие только теоретическую часть исторического материализма, подменившие в конечном итоге живую теорию абстрактно-логическими категориями и схемами, а историки-медиевисты. Конкретно-страновый анализ исторических процессов на Западе и Востоке позволил им сформулировать хорошо работающую концепцию формацион-ных моделей, которую частично мы уже рассмотрели. По характеру эволюционных процессов Россия не подпадает под так называемую первичную модель формационного генезиса, к которой относятся, в частности, Англия и Франция. У нее не только иная последовательность фаз
в историческом времени, но и разно-формационная природа общественного устройства в каждый данный момент этого времени, т.е. иные параметры исторического пространства. Кстати сказать, это не относится к Германии и Италии, развивающимся, по мнению авторов коллективной монографии «Эволюция восточных обществ: синтез традиционного и современного», по той же вторичной модели. Чем же характеризуются страны вторичной модели? «Истоки главных специфических стран вторичной модели следует искать в факте изначального отрыва, отставания этих стран от классической модели по крайней мере на одну фазу или более и возникновении в связи с этим объективной необходимости сжатия исторических сроков последующего развития. Речь идет не просто об ускорении процесса эволюции, а о скачке через фазу или значительную ее часть (своеобразная модель догоняющего развития)»'. Догоняющий характер развития стран вторичной модели происходит в силу внешних факторов. Более развитые страны опередили их в экономическом развитии. Конкуренция на мировом рынке вынуждает аутсайдеров ускорять индустриальный потенциал, более быстрыми, чем прежде, темпами развивать промышленность. Экономическое превосходство всякий раз оборачивается и военным превосходством, а значит, и угрозой политического поражения, потери национальной независимости. Ввиду такой угрозы аутсайдеры вынуждены еще более увеличивать темпы экономического роста. Характерен факт, который приводит С.Г. Струмилин: при Петре I военная промышленность совершила резкий скачок вперед. Того требовали постоянные войны, которые вел царь за выход к морским торговым путям. Но и допетровская Россия, по мнению академика, обладала немалым военным потенциалом. В XVI в. на вооружении русской армии находилось 2 тыс. орудий, «московская артиллерия уже тогда... занимала первое место среди других европейских государств»2. Что же побудило Петра I еще более усилить военную промышленность, сделать ее фактически единственной основой индустриального развития страны? К этому времени, и Петр это чувствовал, европейские страны, раньше России вставшие на капиталистический путь, начали ее обгонять. 1 Эволюция восточных обществ: синтез традиционного и современного. М., 1984. С. 235. 2 Струмилин С.Г. Очерки экономической истории России и СССР. М., 1966. С. 236. 1000 И в точном соответствии с моделью догоняющего развития Петр наращивает индустриальный потенциал державы. Первые по-настоящему крупные отрасли отечественной промышленности возникают для удовлетворения военных нужд, а не для обслуживания свободного рынка, потребностей населения. Суконная промышленность одевала армию, парусное и канатное производство обслуживало флот, металлургия обеспечивала артиллерию, бумажная отрасль удовлетворяла единственного потребителя — разбухший государственный аппарат. То же можно сказать о лесной, кожевенной, химической отраслях промышленности. На мирные нужды оставались жалкие крохи, «на рынок попадали в сущности только забракованные приемщиком куски ткани», составлявшие в середине XVIII в. 3% общего количества сукна в стране. Крупные централизованные мануфактуры петровской России обслуживали исключительно армию, на рынок работали кустарные промыслы, домашняя промышленность, небольшие заводики и мастерские по производству стекла, шелка, зеркал, поташа и пиломатериалов. Струмилин пишет о Петре I: «Своими реформами и творческой инициативой Петр Великий впервые открывал широкую дорогу индустриальному предпринимательству»3. По существу Петровская эпоха оценивается им как исторический перелом, совершенный быстро прогрессирующим капитализмом в недрах уже сходящего с исторической сцены феодального строя. Отечественная черная металлургия за 100 лет, т.е. в течение XVIII в., увеличила объемы производства в 66 раз и, опередив Англию и Швецию, вышла на первое место в мире4. Петровские реформы дали толчок дальнейшему развитию русской промышленности. Так, к 1725 г. численность рабочих мануфактурной промышленности не превышала 15 тыс. человек, в 1770 г. она поднялась до 57 тыс., а в 1825 г. — до 210 тыс. Иными словами, увеличилась за 100 лет в 14 раз, но и в следующие 100 лет, т.е. с 1813 по 1913 г., число рабочих возросло с 172 до 2320 тыс. человек, или в 13,7 раза5. Долгое время прогрессивное влияние Петровских реформ на развитие русского общества и отечественной индустрии оценивалось однозначно положительно. Однако в 1960-е гг. появилась иная точка зрения. Финансист-практик, работавший в составе первого советского правительства, А.П. Спундэ (1892—1962) считал, что при анализе темпов роста промышленности России надо принимать во внимание множество факторов, в том числе чрезвычайно низкий начальный уровень отсчета. Действительно, еще Струмилин в 1954 г. перепроверил считавшиеся до него неопровержимыми данные И. Голикова и пришел к выводу, что к 1718 г. выплавка чугуна в России составляла не 6,6 млн пудов, а лишь 566 тыс. пудов. Даже в 1730 г., т.е. после Петра I, выплавка чугуна в России составляла 92%, если за 3 Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 338. 4 Там же. С. 324. 5 Там же. С. 340. 1001 100% взять Англию, и лишь через 10 лет произошел скачок, когда эта цифра выросла до 145%6. Если Струмилин своими расчетами намеревался подтвердить исторически преобразующее значение реформ Петра, то Спундэ ставил совсем другую цель. «Темпы роста русской промышленности в том случае, если она имела целью догнать Запад или хотя бы перестать отставать от него, должны были многие годы непрерывно возрастать. Условия для этого (территория, население, дешевые рабочие руки) были. На самом деле имело место обратное. Если разбить все пореформенное время на два периода: 1860— 1880 и 1880— 1913 гг., то обнаруживается, что ускоряют свой среднегодовой рост только выплавки чугуна (1,4% в первый период и 7,35% во второй) и производство хлопка (3,5 и 4,7%). Остальные отрасли замедляют свой рост (добыча золота—2,9 и 0,4%, добыча угля — 12,7 и 8%, добыча нефти — 19,7 и 3,2%, производство сахара — 11,7и5,5%). Врезультатек 1913 г. разрыв в промышленном развитии Европы и России не уменьшился, а увеличился. Если в 1800 г. Россия по выплавке на душу населения (4,15 кг) находилась на одном уровне с далеко не передовой в промышленном отношении Францией (4,0 кг), то в 1900 г. она уже отставала от Франции в 3 раза (22 и 69 кг), а в 1913 г. — почти в 5 раз (27 и 120 кг)»7. Подобные расчеты, по мнению Спундэ, должны убедить нас лишь в том, что российская промышленность совершила гигантский скачок только в развитии черной и цветной металлургии, во всем другом эпоха Петра продвинула ее очень мало. И хотя царю нельзя отказать в талантливости и огромной энергии, но «все эти качества Петра, все его таланты объективно вели к усилению и оживлению отмирающих клеток государства и к колоссальному ослаблению экономически прогрессивных сил. Иначе говоря, Петр талантливо и энергично делал и сделал огромное по своему историческому значению реакционное дело, затормозившее развитие России на целую историческую эпоху»8. Как видим, одна и та же эпоха в истории России, реформы одного и того же деятеля на основании в общем-то одних и тех же данных оцениваются прямо противоположно, причем специалистами достаточно компетентными в этом вопросе. Для одного Петр — прогрессивный реформатор, положивший начало промышленному обновлению страны, открывший двери индустриальному предпринимательству и капитализму в России. Для другого он реакционер, мало чем отличающийся от Ивана Грозного и Сталина (тоже великих реформаторов), который укрепил класс феодалов и ослабил буржуазию. У Спундэ Петр предстает весьма противоречивой фигурой, его заслуга — попытка навязать европейские образцы индустриального труда одряхлевшему телу феодальной экономики, завершившаяся созданием исторического уникума — промышленности на крепостном труде. В итоге деятельности и самого Петра, и всех его последователей в 1917г. «по достигнутому уровню экономического и культурного развития Россия созрела только для перехода к капиталистической экономике»9. Этот вывод разительно отличается от мнения Ленина и придерживавшегося его позиции Струмилина. Пос- 6 Струмилин С.Г. Указ. соч. С. 323. 7 Спундэ А. Очерк экономической истории русской буржуазии// Наукам жизнь. 1988. № 1. С. 77—78. 8 Там же. С. 79. 9 Там же. С. 76. 1002 ледний видел ростки капитализма еше в XVI в., а решительный поворот к новому общественному строю произошел при Петре. Именно XVIII в. знаменует собой «вину капиталистического развития, когда в недрах феодализма рабочая сила становится товаром, а наемный труд — преобладающей нормой производственных отношений, когда «полуфеодальный» капитализм (выражение Ленина) становится доминирующим, главным фактором развития промышленности10. Как бы ни расходились количественные оценки временных границ наступления капитализма в России (у Спундэ и Струмилина разница два века), важно знать качественную характеристику этого процесса. Прежде всего проявились скачкообразный тип эволюции и признаки модели догоняющего развития, иными словами, два важнейших критерия вторичной модели. Выяснилась также одна из причин скачкообразного ускорения общественного развития — внешние факторы. В данном случае это постоянное военное давление со стороны группы промышленно более развитых стран, что обязывает данную страну, отмечал Ленин, «под угрозой политического и экономического поражения» начинать процесс экономического ускорения". Если стимулом к промышленному ускорению в странах вторичной модели служат чисто внешние факторы, то механизмом реализации самого процесса скачкообразного ускорения выступают внутренние факторы — политическая надстройка, государство12. Экономическая роль государства как фактора ускорения промышленного развития может быть достаточно разнообразной (система оградительных пошлин отечественной модели). «Таким образом, специфика вторичной модели проявляется... в том, что принципиальные сдвиги, изменения в ха рактере естественно-исторической эволюции обществ происходят под воздействием сверху и политическая надстройка выступает в качестве главного системообразующего фактора»13.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «КОНЦЕПЦИЯ ВТОРОГО ЭШЕЛОНА» з дисципліни «Фундаментальна соціологія»
