Под эмоциональными барьерами обычно понимают внутренние препятствия, мешающие совер-шению допускаемых и даже поощряемых обществом поступков. Например, учеба, работа, общение и другие деятельности не только приемлемы, но и желательны; но бывают (43:) ситуации, когда чело-век не может их нормально исполнять. Что-то препятствует. Это или лень, или страх, или отвращение к данному виду деятельности. Препятствия, которые создает общество для неприемлемых для него действий и поведений, даже если они и внутренние, не называют обычно эмоциональными барьера-ми. Однако природа этих внутренних препятствий и в первом и во втором случае одна. Данные пре-пятствия возникают в результате того, что действия наказуются, т.е. завершение их сопровождается неприятными переживаниями, страданием, страхом, стыдом, чувством вины или отвращением. Если эти переживания достаточно часто повторяются, то связанные с ними действия приобретают внут-ренние препятствия. Пути образования этих эмоциональных барьеров различны и соответствуют особенностям культу-ры и социализации ребенка, который, вырастая, должен усвоить все запреты и сформировать эмо-циональные барьеры, желательные для общества и особенно для близких, например для матери. Если при этом возникают барьеры и для допустимых желательных действий — ничего не поделаешь: куль-тура действует обобщенно, она не применяет индивидуального подхода. Одним из могущественных барьеров для запрещенных действий для верующих является грех. Он концентрирует, суммирует в себе все общечеловеческие эмоции: страх, вину, стыд, отвращение. До возникновения монотеистических религий место греха в контроле поведения и создания внутренних запретов для нежелательных действий занимало табу. Тот, кому члены племени приписывали спо-собность управлять стихиями и внутренним творческим началом мира, просто объявлял табу на оп-ределенные действия или объекты. Нарушение запрета вело к неминуемой смерти, поскольку у на-рушителя табу наступала неизбежная дезорганизация функциональных систем жизнедеятельности, возникал смертельный дефицит иммунной системы как следствие магического мышления. Значение табу заключалось в том, чтобы научить людей контролировать свое поведение и в особенности по-требности и влечения. Некоторые табу были оправданы и объективно целесообразны (запрет инцеста, употребления ядовитых трав и т.д.). Иные запреты (например, царю не разрешалось стоять на земле, нельзя было видеть, как он ест, и т.д.) были логическим следствием анимистического восприятия ми-ра, хотя по современным представлениям они бессмысленны. Например, жизненная сила царя, кото-рой он питает свою страну, теряется, если он соприкасается с землей. Появление признаков физиче-ской или психической слабости царя вызывало страх у приближенных и у народа, поскольку счита-лось, что это ослабляет жизненные силы народа. Вначале табу, а потом понятие греха были могучими средствами психической саморегуляции по-ведения. Они были необходимы для очеловечивания человека. Но то, что было хорошим в свое вре-мя, стало атавизмом магического мышления сейчас. (44:) Еще в V веке Августин Блаженный, размышляя о сущности греха, вынужден был решать вопрос, является ли грехом, если римлянка будет изнасилована завоевателем-варваром. Ответ был опреде-ленным: это не будет грехом, если она при этом не испытает удовольствия. Он был основательно оза-бочен тем, что если женщина может быть вовлечена в сексуальные отношения и забеременеть, не ис-пытывая наслаждения, то гораздо сложнее обстоит вопрос с мужчиной, которому, как он был убеж-ден, совсем невозможно участвовать в репродуктивном акте без удовольствия. Таким образом, в от-личие от примитивного табу, понятие греха было распространено не на собственно сексуальное по-ведение, а на наслаждение, которое само по себе уже рассматривается как грех. Это не могло остаться бесследным для истинного христианина, если он не выбирал стезю аскетизма. Поскольку в нашем сознании имеются атавизмы магического мышления, то и каждый из нас не свободен от синдрома возмездия грехом за наслаждение. Даже практически безрелигиозное сознание часто несет в себе по-следствия этой религиозной индоктринации. В консультировании часто бывают случаи, когда любовь к мертвым препятствует приобретению радости при жизни. Возможность второй любви бессозна-тельно рассматривается как грех, и любые попытки реально вступить в любовные отношения оказы-ваются заблокированы эмоциональными представителями греха: страхом, отвращением, чувством вины и стыдом. Это состояние рационализируется примерно так: «Такого, как мой муж, уже не бу-дет!», «Мне кажется, что я ему изменяю и виновата перед ним, ведь я давала слово хранить вер-ность!». Эти симптомы усиливаются, если они поддержаны сильным конфликтом в бессознательном. Но было бы неверным искать источники эмоциональных барьеров, действующих в нас, только в недрах нашего архетипа и в атавизмах магического мышления. Они могут быть и в нашем легко обо-зримом опыте. Страх и отвращение, которое испытал человек в ситуации оценивания однажды, на-пример в начальных классах школы или еще раньше, может проявиться в виде страха перед экзаме-ном, который не зависит и от осознанной вероятности успеха, от степени подготовленности и даже отношения экзаменаторов. Это часто является следствием воспитательных усилий родителей, кото-рые хотят из нас сделать добросовестных и преуспевающих граждан. Рутинное повседневное вмеша-тельство, лишение свободы принятия решений, постоянные нотации могут постепенно сформировать эмоциональный барьер к той деятельности, которая является объектом повышенного внимания роди-телей. Наверное, каждый из нас без труда может выявить в себе источники внутренних препятствий, если не поленится вспомнить свой опыт общения с родителями в связи с данной деятельностью. На-пример — Я прекрасно понимаю, что порученное мне дело важно, существенно, нравственно, что его нужно исполнить добросовестно. Но все дело в том, что я не могу его делать. Мне каждый раз (45:) приходится себя принуждать, заставлять. Должен же быть этому конец! Но бывают случаи, когда я, например, в течение двух недель не смог написать сочинение, но за два дня перед тем, как его нужно было сдавать учителю, я нахожу в себе силы, чтобы начать его и в один присест закончить,— говорит мне десятиклассник. Я его попросил рассказать, о чем он думал в те два дня перед тем, как сесть за сочинение. Он отве-тил: — Я думал, что у меня в распоряжении еще четыре дня и эту неприятную работу можно отложить по крайней мере еще на два дня. Когда я спросил его о том, что он думал в момент, когда все-таки сел за свой письменный стол с намерением начать сочинение, он мне ответил: — О чем я мог думать? Конечно, о возмездии, которое последует немедленно за несдачу сочине-ния в срок. Мне было даже противно представить, что и как будет происходить. Поэтому я решил все-таки начать работу. Оказалось, для этого нужно только два вечера. Причем это занятие было даже приятным. — Каковы же эти приятные ощущения?—спросил я. — Во-первых, у меня прошел страх перед возмездием, а во-вторых, я получил истинное удоволь-ствие от новых мыслей и неожиданных выводов, которые сделал. В общем, у меня получилось со-всем неплохо,— добавил он с удовлетворением. Что же ему мешало вовремя приступить к приятному занятию? Читатель, внимательно ознако-мившийся с тем, что мы уже знаем о «человеке привычки», может сказать, что у него не было привы-чек, способствующих началу работы. На мою просьбу попытаться вспомнить любые переживания, связанные с письменным столом и выполнением домашних заданий, он рассказал о том, как родители принуждали его выполнять задание на дом как раз в тот момент, когда этого ему не хотелось. Оказа-лось, что большая часть привычек, которые у него были связаны с домашней работой, были отрица-тельными; он привык к тому, что его принуждают к работе, и всю сознательную жизнь активно этому сопротивлялся. Я его попросил воспроизвести какие-либо эпизоды из своей учебы в первом классе. — Как сейчас помню,— стал он вспоминать,— что моя' мама считала меня очень одаренным ре-бенком и была уверена, что я должен учиться в школе лучше всех. Уже в первом классе она прилага-ла усилия к тому, чтобы я писал быстрее и чище всех. Она садилась за стол вместе со мной и превра-щала мою работу в кошмар. Если я, исписав палочками полстраницы, допускал ошибку, то она вы-рывала страницу и заставляла писать до тех пор, пока у меня не получится так, как она считает долж-ным. Я, конечно, научился довольно сносно писать, и по чистописанию у меня было «отлично», но отвращение к процессу письма у меня сохранилось до сих пор.— Потом он привел еще несколько (46:) ситуаций, в которых домашняя работа за столом была полна напряжения и беспокойства. Все они были вызваны грубыми педагогическими ошибками родителей, сделанными по незнанию и по благим намерениям, в результате чего у мальчика сформировался эмоциональный барьер к учебной деятельности, точнее, к определенной ее форме, именно учению, связанному с письмом. По-этому при отсутствии положительных привычек, связанных с умственной работой при написании со-чинения, моему собеседнику приходилось прорываться еще и через эмоциональный барьер. Поэтому ему и было трудно заставить себя сесть за письменный стол. И только под страхом угрозы большей неприятности он принуждал своего «человека привычки» приступить к выполнению задания. Эта си-туация показывает, что собственной воли ему было недостаточно, чтобы приступить к работе; потре-бовалась воля преподавателя, который своей педантичностью и требовательностью способствовал принятию решения. Появление эмоциональных барьеров часто обнаруживает странности в нашем характере, когда в одних ситуациях мы обнаруживаем слабость воли, а в других — необыкновенную энергию. Мой со-беседник, например, сообщил мне о том, что если он работает с товарищем или где-то в библиотеке, то у него необыкновенно возрастает работоспособность. А дома он не может работать эффективно, особенно когда дело связано с письменностью. Нетрудно понять, что домашняя обстановка, его соб-ственный письменный стол и его комната, видимо, способствуют воспроизведению в его сознании образов, которые побуждают оставить дело. Однако не всегда так просто обстоит дело с эмоциональными барьерами, как мы описали выше. Иногда страх перед действием преобразован в бессознательном и искажен. 3. Фрейд описал фобию пятилетнего Ганса, который боялся общаться с лошадью, испытывал страх перед этим мирным жи-вотным. Попытки найти в прошлом первичный испуг перед этим животным не привели ни к чему. Такого опыта у ребенка не было. Психоаналитическое исследование привело к тому, что психоанали-тик обнаружил смещение объекта страха. Мальчик боялся отца, и этот страх был невыносим и, что особенно плохо, неконтролируем: отец появлялся в поле зрения непредсказуемо для Ганса, и это по-вышало уровень напряжения. Защитные психические механизмы смещения привели к тому, что по-степенно объектом страха стала лошадь, так как лошади бояться было легче, поскольку зависело от ребенка, быть ему рядом с лошадью или нет. В данном случае смещение объекта привело к уменьше-нию страха. Почему смещение произошло именно на лошадь, трудно объяснить, хотя можно. Мы здесь не касаемся происхождения страха перед отцом. Для нас важно иметь в виду замаскированный характер страха, порождающего эмоциональный барьер. Иногда эти барьеры существуют явно, не замаскированно, но (47:) приобретают неожиданный об-лик. Молодой мужчина жаловался на аноргазмию, проявлявшуюся только с его невестой, которая длительное время была его любовницей. По отношению к другим женщинам симптом не проявлялся. Он был любим, она хотела быть его женой, но его мать препятствовала браку. Женщина страстно хо-тела иметь ребенка, но он длительное время не допускал зачатия, практикуя отсрочку оргазма. Когда все препятствия были устранены и было получено согласие на брак, он обнаружил, что не в состоя-нии завершить акт и испытать оргазм. Он был испуган, впал в депрессию, но впоследствии обнару-жил, что с другими женщинами «нормален». В данном случае завершающая фаза копуляционного ак-та была заблокирована страхом неожиданно стать отцом, к чему он не был готов, страхом огорчить мать, которая не хотела видеть эту женщину в качестве невестки, страхом причинить страдание жен-щине, «так как ей придется делать аборт». То, что это действительно так, обнаружилось дальше. Ко-гда она разыграла роль женщины, которая «не желает иметь ребенка» и «сомневается в том, что ей следует выходить замуж за своего возлюбленного», и когда она стала предохраняться от зачатия, ока-залось, что он свободен от симптома. Сексопатологам чаще всего приходится иметь дело с эмоцио-нальными барьерами, блокирующими различные фазы сексуального поведения и приобретающими облик различных симптомов, хотя эмоциональные барьеры — не единственный источник этих сим-птомов. Психотерапия в этих случаях прежде всего направлена на развитие самопознания, понимания ис-тинных причин симптомов, которые стремятся устранить врач и пациент. Однако главным фактором оздоровления является сам пациент на пути к самопознанию. Самопознание, таким образом, предусматривает изучение собственных эмоциональных барье-ров, которые мешают принятию волевого решения, требуют принуждения к делу, так что наш «чело-век привычки» не желает делать нужное. Поэтому чем больше в нас таких эмоциональных барьеров, тем труднее приходится нашему «человеку воли» справляться с «человеком привычки». Очевидно, что самовоспитание должно работать в направлении устранения этих внутренних препятствий. Йоги эту работу именуют очищением души. Однако для этого надо по крайней мере знать, от чего следует «очищать душу», знать эти барьеры, какой вид они принимают. Но об этом позже. А пока рассмот-рим еще один источник того, что приводит к преобладанию «человека привычки» над «человеком воли».
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Слабоволие как реакция на эмоциональные барьеры» з дисципліни «Сходження до індивідуальності»
