Роль средств массовой информации в возникновении «посттеррористического синдрома»
«Электронные СМИ каждой страны, предоставляя информацию о теракте населению, конечно же, должны учитывать его особенности. Позвольте обратить ваше внимание на то, что социально-психологические и медико-социальные последствия такой информации, во-первых, развиваются этапно, по фазам своего действия, во-вторых, психологически различные группы населения реагируют не одинаково. Первой фазой реагирования на информацию о теракте (особенно на яркий, эмоциональный показ и рассказ) у всех всегда была и будет острая заинтересованность в подробностях. У подавляющего большинства — интерес явный, и лишь у некоторых — скрываемый даже от самих себя. Это происходит потому, что опасность смерти всегда мобилизует любого человека, а такая мобилизация не подвержена адаптации. А вот дальше, на втором этапе, люди делятся на группы (мы даем им условные названия). Статистических данных о численности этих групп в России пока нет. Первая группа — "мужественные" — чувствуют себя хорошо в состоянии посттеррористического стресса и еще более активно выполняют свои профессиональные и житейские обязанности. Таких людей немало. Вторая группа — "ушедшие в себя" — стараются игнорировать всю последующую информацию о теракте. Их большинство. Третья группа — "тревожные" — напротив, остаются очень заинтересованными этой информацией. Четвертые — "психозависимые". Это в основном дети и молодежь. У них возникает интерес к терроризму и подчас неадекватное стремление копировать его, иногда небезопасное. На третьем этапе социально-психологических последствий теракта (через несколько недель или месяцев) у части населения, в основном у тех, кто старался игнорировать информацию о нем (у "ушедших в себя"), развиваются следующие нарушения здоровья как реакция на опасность: психические заболевания: неврозы, реактивные психозы и т. п.; соматические болезни: сердечно-сосудистые, желудочно-кишечные и, что особенно неприятно, имунные; усугубляются все уже имеющиеся заболевания. Таких несчастных десятки и сотни тысяч. Я призвал бы работников массмедиа, информирующих население о терактах, иногда, а лучше — всегда думать об этих тысячах людей. В свете сказанного позвольте кратко прокомментировать показанные нам клипы израильского телевидения, снятые на местах терактов вскоре после взрывов. Констатация трагических событий показана, я полагаю, очень профессионально, и главное — адекватно современному израильскому обществу. Мы видели изображения крупным планом жертв терактов со следами крови. Эти эпизоды были предельно краткими, но доминировал показ слаженной и результативной работы медиков, спасателей и полиции. Побывав в Израиле по приглашению Кнессета, я ознакомился с исключительно качественной контртеррористической деятельностью этих специалистов. Но замечу, что, по мнению израильских психологов, остроэкстремальные сцены терактов целесообразны для корректного показа в Израиле, т. к. сравнительно небольшое население этой страны состоит в основном из людей с психологической устойчивостью к посттеррористическому стрессу. Люди же, подверженные реактивным болезням из-за терактов, живут вне Израиля и не видят остроэмоциональных клипов, но все же после каждого теракта своей взволнованностью часто блокируют телефонные мобильные системы связи. В России все категории населения одновременно оказываются потребителями репортажей о терактах. Потому "откровенно-эмоциональный" показ жертв терактов (и террористов) в нынешнее время не целесообразен, т. к. для ряда людей он клинически опасен. Это требует от российских электронных СМИ продуманности и координированное™ подачи информации при освещении терактов» [Китаев-Смык Л.А., 2005]. Влиянию сцен насилия и жестокости, отображаемых средствами массовой информации, посвящены несколько тысяч научных исследований. Рассмотрим некоторые довольно убедительные. Обнаружено, что в США сразу после показа по телевидению, «в прямом эфире» чемпионских боев боксеров-тяжеловесов, количество убийств увеличивалось на 12,46 % [Филипс Д.П., 2003]. Анализ этого трагического влияния показал, что демонстрация жестокости провоцирует убийственную агрессивность не из-за «простого повышения азартности, которая вызывает злобу, приводит к дракам и убийству» [там же, с. 228]. Делается вывод: «наиболее приемлемым объяснением является то, что профессиональные бои вызывают некоторое подражательное, агрессивное поведение, которое ведет к росту числа убийств» [там же, с. 229]. При этом замечено, что образ мучительно проигравшей жертвы, показанный по телевидению, порождает агрессию, страсть к убийству похожих на нее людей. Была отвергнута гипотеза, будто бы демонстрация насилия «просто ускоряет свершение убийств, которые все равно должны произойти» [там же, с. 227]. Эти факты, казалось бы, отвергают мнение о том, что «телевидение превратило всех нас в общество пассивных наблюдателей происходящего, создало из нас культуру людей, предпочитающих наблюдать, а не действовать, которым больше нравится следить за игрой актеров на телеэкране, чем самим пытаться что-либо изменить в реальном мире. В отношении же преступности и уголовного судопроизводства телевидение оказывается самым эффективным транквилизатором» [Хани К.. Манциолэти Д., 2003]. Оценивая влияние сцен насилия на TV, надо иметь в виду по меньшей мере два обстоятельства. Во-первых, то, что есть люди генетически, воспитанием и жизненным опытом предуготовленные к активным поступкам. И надо только подтолкнуть их к силовым действиям. Этим толчком может стать сцена агрессии на экране, активизируюшая возмущение, накопленное в душе человека. Конечно же, у ряда людей есть генетическая предрасположенность к пассивности при стрессе. Экстремальные сцены насилия на телевизионных экранах, в прессе и в реальных жизненных обстоятельствах будут лишь погружать таких людей в состояние пассивных наблюдателей. Их страсти, протесты и сочувствие перегорят в них, может быть, в огне заинтересованности чужими злобой и страданием (см. также 5.5.1 и [Китаев-Смык Л.А., 1997, с. 5-12]). Во-вторых, степень стрессовой подавленности (политической, экономической, моральной) влияет на способность человека активно, действенно не отвечать на призыв к агрессии. При чрезмерной стрессовой угнетенности, даже люди, генетически расположенные к активным действиям, остаются пассивными. Подавленная активность перевоплощается в телесные болезни стресса, соматизиру-ется как сердечно-сосудистые, онкологические и другие недуги. У таких, сломленных жизнью людей, сцены насилия, тем более неотомщенного, увеличивают риск болезней стресса. Есть еще один аспект «криминологии на телевидении». «Оно вво дат нас в заблуждение относительно причин, толкающих людей на совершение преступлений, и, таким образом, заставляет делать "выводы", которые основаны на неверных предпосылках. Телевидение снабжает нас неверной информацией о наших правах в отношении с полицией и, таким образом, дает ей возможность нарушать и закон, и Конституцию. Телевизионные криминальные фильмы вселяют необоснованную уверенность в справедливости и беспристрастности системы уголовного судопроизводства, делая нас менее способными к объективной оценке, как достоинств, так и недостатков этой системы» [Хани К., Манциолэти Д., 2003, с. 210]. Процитированные выше порочные тенденции в американских СМИ как две капли воды похожи на то, что творится сейчас в российских СМИ. Общность пороков возникла из-за глобального внедрения системы монетаризма, т. е. провозглашение главной ценностью денег — всего лишь символов, а не реальных человеческих богатств: продуктов труда и умений, а также чести и достоинства, которые ценны тем, что создают радость общения и счастья жизни. Современные СМИ в западных странах и в России из-за негативных сторон европейской цивилизации включены в гротескное «выколачивание денег» из населения с использованием рекламы, которая давит на педаль главного интереса людей — на страх смерти и потребность продлить свою жизнь. Реклама постоянно и безошибочно использует сцены опасности жизни и секса, возбуждая этим внимание и таким образом «принуждая» покупать часто ненужное и не практичное. Но этим пробуждаются еще и низменные рефлексы, обесценивается человечность. Часто современные СМИ идут даже на то, чтобы, казалось бы, развлекательными рекламными программами дебилизировать население [Петровская И., 2005, с. 7]. Терроризм (лат. — terror — ужас) — запугивание людей же-стокостями, испокон веков использовался как один из способов управления массовым сознанием Не брезговали им диктаторы-тираны в своих и завоеванных странах. Террор был и есть оружие революционных и религиозных групп, рвущихся к власти. Создание современных мощных СМИ сделало возможным для террористов быстро воздействовать на население стран и континентов, информируя о своих требованиях- Более того, создавать общественное мнение, влияющее на государственные решения. Некоторые административные, партийные, экономические структуры, провоцируя террористические акты или тайно управляя ими, используют их вопиющую жестокость для мобилизации общественного мнения и давления на своих противников. Надо сказать, что СМИ как «орудие» террора оказываются намного более «эффективными» в демократических обществах, чем в тоталитарных, благодаря реализации принципов «свободы общественного мнения», «политкорректности», «свободы прав человека», «свободы выражения мнений» и т. п. В связи с этим возникает неразрешимая дилемма, что лучше: жесткий контроль за СМИ с резким ограничением или даже устранением информации о террористах, либо «свобода информирования общественности» (о терроре, его ужасах и требованиях). Полный запрет информации о терроризме лишил бы его смысла и финансовой поддержки. Но в условиях современного глобализма невозможен полный контроль за потоками и ручейками информации, распространяющимися по миру (Интернет, спутниковая связь и т. п.). И еще, ясен ответ на вопрос, что хуже: терроризм, использующий СМИ и «свободу информирования людей», или запрет такой свободы в тоталитарных государствах. Ведь в них главным орудием управления народом, людьми сразу становился узаконенный государственный террор. Он был страшнее, губительнее, чем противозаконный террор тайных боевых группировок. И все же неразрешимость указанной дилеммы видна и в Декларации Комитета министров Совета Европы свободе выражения мнений и информации в СМИ в контексте борьбы с терроризмом» принятой 02 03 2005 г на 917-м заседании В ней, с одной стороны, журналистам предложено «отдавать себе отчет в той опасности, какую СМИ и журналисты могут неумышленно создать, выступая в качестве инструмента для выражения расистских и ксенофобических чувств либо ненависти» [Панфилов О., Мельников М., Григорян М. (ред.), 2006]. С другой стороны, в ней же призыв: «воздерживаться от любой самоцензуры, результатом которой было бы лишение общественности информации, необходимой для формирования своего мнения» [там же]. Пытаясь решить, какая же информация «необходима», многие журналисты говорят: «Каждый знает, что ему смотреть на экране телевизора, читать в прессе». Но это либо наивный самообман журналиста, либо ложь. Ведь даже весьма образованные люди (инженеры, педагоги, врачи и др.) хорошо знают добро и зло в рамках своих профессий. Но они далеко не всегда могут понять, добром или злом станет для них информированность о жутком теракте. Да и поможет ли она их жизни, работе? Картина смерти другого, ужас своей гибели ни за что не становятся привычными. Вид теракта будет всегда привлекать внимание телезрителя. И этим пользуются коммерческие СМИ для возбуждения внимания к терроризму, попутно «скармливая» населению экономически выгодную рекламную продукцию. И государственные СМИ привлекают к себе внимание электората во время предвыборных кампаний, «раздувая» антитеррористическую истерию. Выше представлен ряд феноменов, характеризующих массовый стресс в «очаге горения», там, где на население воздействуют опасные и даже смертельные стрессоры. Но в наше, как принято говорить, сложное, трудное время экстремальным влияниям подвержено, так или иначе, все население страны. И можно заметить симптомы «заболевания», поражающего общество. Как любые симптомы болезни, они еще и сигналы-свидетельства борьбы (или только протеста) против социальных болезней и экстремальной действительности. Рассмотрим один из таких симптомов-свидетельств массовой психолого-социальной «болезни» населения с поражением, прежде всего, его социокультурных основ. Речь пойдет об охватывающей отдельные слои российского общества склонности (потребности ?) использовать сексуальную лексику (экспериментальные медико-психологические исследования феномена «матерной речи» описаны выше — в 3.2.4 Г и 3.2.5).
5.6. ПСИХОСОЦИАЛЬНЫЕ ВЛИЯНИЯ СЕКСУАЛЬНОЙ ЛЕКСИКИ 5.6.1. Побуждения и пути к матерной лексике «Матерную атмосферу» в экспериментах и в повседневности можно классифицировать по типам ее происхождения [Китаев-Смык Л.А., 2005]. — скабрезная окраска речи может быть обыденной у тех, кто пользовался ею раньше и всегда; матерная речь может неожиданно стать доминирующей в изолированных мужских контингентах во время опасных ситуаций, при боевой обстановке, на охоте и еще — в больничных палатах; матерные речь и инвективы (ругательства) — нередко продукт сексуальной озабоченности. Она бывает, в частности, при незавершенности детского «пенис-вагинального» периода [Фрейд 3., 1990]; акцентуация мышления и речи на вторичных половых признаках обоих полов может быть при психосексуальной недоразвитости личности, претенциозно-агрессивно, истероидно защищающейся от собственного опасения перед сексуальными неудачами; реминисцентная матерная речь в критических ситуациях и у больных после травмы как бы всплывает из глубин памяти, когда-либо слышанная; конформистски-подстраивающийся мат возникает у личностей, опущенных на нижнюю ступень социальной иерархии; демонстративная матерная речь у, так сказать, культурных мужчин — признак снижения у них сексуальной потенции. Они, не осознавая того, во-первых, пытаются восстановить потенцию, стимулируя себя сексуальными парадигмами, во-вторых, инфантилизируются (одитячиваются), делая якобы оправданной игру в запретные слова; командный мат — это архаическое, зооантропологическое проявление латентной гомосексуальности как символизации доминирования в стаде среди других особей мужского пола. В стае животных самцы утверждают свое господство иногда не в битве, а гомосексуальным актом; убогая нецензурщина восполняет скудность языка при дебиль-ности, как словесными протезами.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Роль средств массовой информации в возникновении «посттеррористического синдрома»» з дисципліни «Психологія стресу. Психологічна антропологія стресу»
