Особый вклад в развитие культурного кризиса внес процесс наказания заговорщиков. Путчистам предъявили обвинение в «измене Родине» по ст. 64 Уголовного кодекса РСФСР. Это многих повергло в изумление. Ведь статья кодекса гласит: «Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности СССР: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы в СССР, оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти, — наказывается лишением свободы на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества и со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без ссылки или смертной казнью с конфискацией имущества». Здесь для нас главное — первая часть. Измена Родине — умышленное деяние по нанесению ущерба ее суверенитету, территориальной целостности и обороноспособности. Но никому ни во время «путча», ни против него и в голову не приходило поставить это в вину членам ГКЧП. При всех трактовках их мотивов признавалось, что они умышленно действовали ради сохранения СССР, его целостности и безопасности. То есть, даже врагам «путчистов» обвинение показалось абсурдным. Ну как можно говорить об измене СССР, если в постановлении о привлечении вице-президента Янаева в качестве обвиняемого буквально говорится, что «опасаясь, что новый Союзный Договор приведет к распаду СССР и видя в содеянном выход из критической политической и социальной ситуации», он совершил то-то и то-то! Здесь снова мы наблюдаем характерную для целого периода острую некогерентность утверждений. Странное обвинение продержалось почти 4 месяца и было без всяких комментариев и сообщений заменено на обвинение в «заговоре с целью захвата власти» (по той же 64 ст.). Опять нелепость. В законе «заговор с целью захвата власти» не фигурирует как самостоятельное преступление. Он упоминается лишь в разъясняющей части приведенной выше статьи лишь как одна из форм реализации измены Родине. Что такое, согласно закону, «измена Родине», мы видели. Но из текста статьи ясно, что если в деяниях подсудимых нет состава преступления, именуемого изменой Родине, а это именно так — то и обвинять их в заговоре нельзя. Нет такого закона, не предусмотрели, что кому-то придется защищать СССР преступным путем! Таким образом, с точки зрения юриспруденции обвинители нарушили принцип римского права, воспринятый всеми известными уголовными кодексами: нет преступления, если таковое деяние не предусмотрено законом. Но если отойти от сухих норм права, а обратиться к здравому смыслу, недоумение лишь возрастает. О каком захвате власти идет речь? Достаточно посмотреть должностной состав «заговорщиков». Какую власть предполагал захватить премьер-министр В. Павлов или министр обороны Язов? Ведь какие-то рациональные объяснения должны были бы привести обвинители — обывателю такие объяснения придумать трудно. На ум приходит, что в вину «путчистам» можно было бы вменить «превышение власти», но это для такого случая было явно мелковато. 15 января 1992 г. было объявлено, что предварительное следствие по делу ГКЧП закончено. Материалы дела составили 125 томов по 200-300 страниц. С делом начали знакомиться подсудимые и их адвокаты. И здесь сразу же создалось ощущение, что «победители» стараются оттянуть начало процесса, если вообще не спустить дело на тормозах (в многочисленных интервью высшие должностные лица на прямой вопрос: «Состоится ли суд?» обычно отвечали очень уклончиво, дескать, «на мой взгляд, следовало бы провести судебный процесс» и т. д.). Примечательно заявление в феврале 1992 г. вице-президента России А. Руцкого о том, что лучше было бы дело прекратить, а обвиняемых выпустить, тем более что все они — пожилые люди. И это — после того, как премьер-министр России Иван Силаев призывал их немедленно расстрелять. Диапазон возможных альтернатив в «российском правовом государстве» имеет поистине русский размах. Началось затягивание дела с помощью бюрократических уловок. Адвокаты и обвиняемые, которые знакомились с делом, были вынуждены его буквально переписывать от руки. Уже это тормозило дело и не позволяло начать процесс ранее лета 1993 года. Все просьбы разрешить использовать множительную технику или диктофон были оставлены без ответа. Почему? Ведь это ничего не меняло по существу, не давало обвиняемым никакого «тайного оружия» — лишь сокращало время работы раза в три. Вообще, в настроениях обвиняемых произошел перелом. Они как бы убедились в нелояльности Горбачева, в его нарушении каких-то, пусть неявных, но подразумеваемых договоренностей. Это освободило их от «внутренней присяги» бывшему президенту. Такова русская административная этика. Обычно подчиненный, попавший в беду, не выдает начальника, с которым у него был заключен пакт о лояльности — даже если начальник его «выдает», проклинает, требует сурового наказания, но при этом не нарушает некоторых интимных этических норм. Похоже, что-то здесь не заладилось. В частности, одно из обвинений в адрес бывшего председателя КГБ Крючкова касалось незаконного подслушивания телефонных разговоров видных политических деятелей. На фоне всего прочего, не бог весть какое обвинение. И вдруг адвокат Крючкова заявляет: «Что касается доавгустовских событий в части прослушивания и других форм контроля со стороны КГБ за народными депутатами РСФСР и СССР, видными государственными и политическими деятелями, то не было ни одного случая без прямой санкции Президента Горбачева». Адвокат сообщил прессе неприятные подробности: на многих документах, касающихся прослушивания, Горбачев расписывался лично. Так, ходили слухи о прослушивании телефонных разговоров личного пресс-секретаря Горбачева В. Игнатенко — как части заговора КГБ против Президента. В интервью об этом деле, данном «Литературной газете», Горбачев выразил свое возмущение и полное неведение. А теперь выясняется, что на докладной записке КГБ о прослушивании В. Игнатенко наложена собственноручная резолюция Горбачева. В умах людей после августа сместились привычные понятия о том, что можно и чего нельзя делать человеку в том или ином положении. Тяжело было смотреть на Горбачева — президента вчера еще великой страны, который лично зачитывал в парламенте, да еще с натужно ироничными комментариями, скандальный анонимный донос на своих министров (тайную стенограмму заседания правительства 19 августа). Да и поведение автора «информации» — известного ученого Н. Н. Воронцова, хотя он и заявил: «Я не считаю себя героем, но предпринятое мною требовало гражданской позиции», явно нетривиально. Во-первых, он не выступил в парламенте от своего имени, а предоставил свой доклад анонимно. Во-вторых, он приписал криминальные высказывания одному министру, которого в тот день вообще не было в Москве, и в парламенте возник скандал. Наконец, стенограмму вел не он один, и оказалось, что его собственные выступления на том заседании отнюдь не были, мягко говоря, смелым обличением путчистов. Немаловажную роль сыграло ритуальное обрамление драматической кончины маршала Ахромеева: в парламенте, где ему симпатизировали как минимум 60 процентов депутатов, никто не встал почтить память Ахромеева как депутата — все побоялись встать. Горбачев, чьим советником был Ахромеев, ни словом не выразил соболезнования семье, в ведущих западных, но не советских, газетах были опубликованы некрологи. Наконец, на волне антимилитаризма какие-то энтузиасты после похорон вскрыли могилу Ахромеева и сорвали с тела маршальскую форму.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Процесс против «заговорщиков»» з дисципліни «Маніпуляція свідомістю»
