В них атомизация как процесс разрознивания, сущностного взаимоотстранения индивидов друг от друга достигает своего крайнего выражения и предельной степени «чистоты»: отношения, или связи, делаются поистине «чисто атомистические»6'. Для атомизированной самозамкнутой единицы что бы то ни было в мире и даже весь мир в целом, поскольку он для нее возможен только сквозь такие связи, — все низведено до уровня средств, ибо и сами эти связи «выступают по отношению к отдельной личности как всего лишь средство для ее частных целей, как внешняя необходимость»и. Здесь «общественное бытие является хотя и необходимостью, но и не более, чем средством, и, следовательно, самим индивидам представляется как нечто внешнее... Они производят в обществе и для общества, как общественные gesell-schaftliche существа, но вместе с тем это выступает как всего лишь средство опредметить их индивидуальность»63. Все пронизывает «безразличие по отношению друг к другу», и при этом кажется, будто индивиды совершенно независимо привходят во внешние формы случайной для них общности, свободно-случайно сталкиваются и имеют друг с
334 Г. С. Батищев другом дело или не сталкиваются. Однако «эта независимость вообще есть только иллюзия, и ее правильнее было бы называть безразличием в смысле индифферентности»64. Из самого этого всеобщего, всепронизывающего безразличия, из того, что каждый для всех и все для каждого — вполне посторонни, и возникает сугубо специфическая взаимозависимость, которая и повязывает всех вместе цепями объективной безразличной логики и вынужденной общности судеб. Этот внеш-неусловный «союз чужих», эта взаимная сцепленность посторонних, утверждаемая вместо органической общности и вместо всеобщности самую суть взаимной общественной связи, низводит до уравнивающей сделки каждого с каждым и со всем обществом в целом65. Но внутри совокупности этих вынужденных «сделок» между всеми соприкасающимися атомами неявно воцаряется скрытая объективная логика этих «сделок», которая, подобно мощному магнитному полю, подчиняет все «независимые» атомы своей слепой, упругой дисциплине вероятностно-статистического типа. Эта объективная логика, эта слепая, стихийно-бессубъектная дисциплина тем определеннее обнаруживает себя, чем больше число атомов-участников и чем больше число «сделок-договоров» они заключают при своих соприкосновениях. Именно так действует закон стоимости и иные законы и тенденции товарной системы. Подобным же образом действуют и все социологические закономерности условно-договорных «сцеплений» между самозамкнутыми атомами — закономерности безразличных связей. К. Марксу принадлежит весьма детальный и тщательный анализ возникновения и складывания во все более сложную систему тенденций объективной логики среди множества безразличных связей — как индивидных атомов, так и групповых, а также выяснение того динамического механизма регуляции, посредством которого логика системы в целом управляет — как отчужденная слепая мощь социальной инерции — жизнью и сознанием каждого входящего в нее атома. При этом, как мы увидим (прослеживаются главные вехи этого процесса), единичное, притязающее на «абсолютность» своеволие и своемерие каждого атома в отдельности, самодовольно-гордый собою своецентризм, озабоченный только собою и ничем кроме, — оказываются не чем-то сопротивляющимся механизму управления и господства, не помехой ему, а, наоборот, необходимыми, внутренними, непрестанно воспроиз-
Введение в диалектику творчества 335 водимыми «деталями» всей этой отчужденной системы в целом. Чем более холодно-безразличны атомы, тем вернее, последовательнее, чище действует общая вероятностно-статистическая закономерность и тем надежнее, тем цепче удерживает она внутри себя каждого из них, покупая всех их именно как безразличных друг к другу, как наглухо затворенных каждый в своей приватности, в своих потребностях и интересах. Прежде всего безразличные, замкнуто-атомистические связи придают сугубо специфическую форму самой предметной деятельности людей — форму «безразличного социального труда», индивиды же выступают как его «агенты»66. Именно в силу своего безразличия ко всякому особенному содержанию, а тем более — к содержанию уникальному и ценностному, т. е. не имеющему конечно-эмпирической объектно-вещной выразимости, этот труд постоянно принудительно редуцирует каждый свой предмет к некоторым поддающимся жесткой фиксации всегда однородным, повсюду одинаковым, абстрактно-всеобщим характеристикам. Всяким живым конкретнос-тям он навязывает вивисекцию, обращающую их в такие кар-касоподобные скелеты, с которыми можно иметь .дело как с принципиально однородными. Из них активной силой всех технически покорных человеку и состоящих на службе его цивилизации веществ, энергий и информации изгоняется все слишком конкретное, все нередуцируемое, непереводимое на нивелирующий язык элементарных объектно-вещных начал... Труд заставляет их занять скромное место в ряду укрощенных, взаимозаменяемых набвров, систем, комплексов, в которых уже раздавлена их потенциальная глубина. Тогда они делаются «забритыми» в солдаты цивилизации унифицированными собраниями «единиц» и выступают как «равноценные и безразличные друг к другу», ибо они все одинаково обесценены, упрощены и уплощены. Особенно это характерно для товарных отношений. «Эквиваленты представляют собой опредмечивание одного субъекта для другого; это значит, что они сами равновелики по стоимости и в акте обмена выявляют себя как равноценные и безразличные друг для друга»67. Но поэтому и сами «агенты» процесса, индивиды здесь редуцируют себя в общественно-практическом взаимодействии друг с другом к персонифика-торам лишь таких предметных содержаний, которые уже выхолощены, достаточно упрощены и подчинены абстрактным
336 Г С. Батищев всеобщностям. Подобно тому как в отношениях среди «цивилизованных» вещей в царстве абстрактно-всеобщего труда «их индивидуальные особенности в процесс не входят»68, точно так же и человеческим индивидам здесь приходится практически реально отвлекаться от своих неуместных в этом процессе качеств и принуждать себя быть всего лишь унифицированными вещно-ролевыми «персонажами-единицами». Сказанное о вещах верно и применительно к индивидам: «как равноценные они в то же время равнодушны друг к другу»69. Такова сущность абстрактно-всеобщего (так называемого «абстрактного») труда: он есть деятельность не просто безразличная, но и оставляющая после себя «выжженную землю», — некую, хотя, быть может, и рационально, даже очень эффективно устроенную, удобную /пехно-среду, но ценностно опустошенную, выхолощенную, очищенную от богатств живой конкретности, от ее диалектики... Он есть производитель мертвых вещей, создатель практически реального царства аксиологического нигилизма. Однако выжигая вокруг себя что бы то ни было над-вещное в действительности и опустошая ее, реально разрушая ее ценностные измерения и качества, он тем самым также и себя лишает того питающего субъектную жизнь истока, из которого он мог бы исчерпывать и пить неиссякающее богатство более высоких уровней действительности, более тонкие содержания. Ведь в пустыне мертвых вещей просто-напросто нечего распредмечивать, кроме все новых материалов и средств — веществ, физикалистских энергий и нейтральных информации. Последние годятся только для расширения низшего бытия, только для пополнения совокупности инструментальных вооружений и оснащений, но уже не годятся для не-технического, над-утилитарного развития и совершенствования самого человека-субъекта. Так, индивид-атом посредством своего абстрактно-всеобщего, безразличного труда сам же и отсекает от себя те предметные возможности субъектного восхождения, которые он мог встретить в действительности и распредметить — но только уже не в качестве средств. Отношение к миру как к совокупности средств умервщляет его. Сама предметная деятельность, становясь безразличным, абстрактно-всеобщим трудом, претерпевает ряд глубоко извращающих ее сущностных смещений, или переориентации. Их можно подытожить следующими тремя пунктами.
Введение в диалектику творчества 337 Во-первых, происходит смещение главенства и преобладания от распредмечивания к опредмечиванию — вплоть до почти полного поглощения вторым первого. Важным и господствующим процессом и мотивом становится — утвердить предметно, закрепить, консолидировать, а может быть, даже и пытаться увековечить все то, что составляет сгруппированное вокруг своих интересов достояние. Важно дать себе адекватное выражение, навязать его миру — наложить на действительность свое собственное своецентричное Мерило Всем Вещам. Подобно тому как в свое время делали палимпсест: брали книгу старинных притчей и, замазав или соскоблив старый текст, писали на пергаменте о своих беспутных приключениях или торговых расчетах, — точно так же и всю Великую Книгу Действительности пытаются «заасфальтировать» и навязать ей свои собственные, служебно-удобные формы и структуры. Опредмечивание в его безмерной гиперболизации за счет распредмечивания становится процессом вытеснения неугодной действительности, которая породила неблагодарного человека,— своей собственной, посредством которой субъект в максимальной степени адекватно выражает самого себя как самодовлеющий центр мира. Такое засилье самоопредмечивания на деле, конечно, предполагает, что в прошлом субъектом было кое-что почерпнуто из действительности через ее распредмечивание, но затем произошло его замыкание на своих достояниях. И тогда субъектный прогресс потерял внутреннее многомерно-качественное самоизменение, стал псе более количественным, центробежно ориентированным, объ-ектно-вещно-активным. Во-вторых, относящийся ко всему окружающему миру как фону и средству для своего самоутверждения и самовыражения, тем самым также и к своим собственным сущностным силам, которыми он себя опредмечивает, относится как к средствам, низводит их до «пособия», пригодного для употребления, ориентированного и направленного во вне, лишь центробежно и по сути дела объектно-вещно. Так сущностные силы из способностей к внутренней и многомерной работе общительности превращаются в силы объектно-вещной активности, а тем самым лишаются своих ценностных качеств, аксиологически опустошаются. В особенности и отношение использования и эксплуатации чего бы то ни было, или утилитарного употребления (о котором речь пойдет ниже) —
338 Г. С. Батищев отношение, построенное на абсолютизации и универсализации реального поля полезностей, — обращается индивидом-атомом внутрь своего субъектного мира, так что его гордое своезаконие и своемерие находят себе логичное продолжение в напористом, ни с чем не считающемся использовании самого себя, в позиции самоутилизации, в изнашивании и израсходовании, в беспощадном «прожигании» также и своих сил — ради того своецентристского эффекта, для достижения которого он готов ничего не пожалеть и не остановиться ни перед чем, ни перед какими табуирующими нормами. В-третьих, низведение предметной деятельности до труда-средства создает извращающее и коверкающее всю субъектную жизнь противопоставление трудностей, проблемных задач, которыми она могла бы истинно питать себя как объективным смысловым наполнением, с одной стороны, и своим собственным существованием, выносимым за пределы всех «невыносимых» трудностей и проблем, — с другой. Уже это само по себе делает такое существование, замкнувшееся в своей непроблематизируемости и консерватизме самотождественности, псевдосубъектным, подменяющим истинную наследующе-креативную субъектность. Но эта подмена не остается лишь внутренним частным делом изолированного одиночки-отщепенца. Она активно распространяется во вне, заражая все пространство далеко вокруг себя — через свои предметные воплощения, через результаты труда. Ибо если труд стал для индивида только и исключительно средством для его атомической «жизни», противопоставленной труду, то и сам процесс опредмечивания выхолащивается и грубо извращается. Он собственно и поддается неимоверной гиперболизации лишь в этой его извращенной, выхолощенной форме. Главное — в нем полностью гасится субъектная самоадре-сованность, то, что в обиходе называют часто «самоотдачей», но что на деле есть также и глубочайшее самообретение. Из процесса опредмечивания выходят наружу, в качестве массовой конечной продукции, вещи мертвые, бесплодные и. холодные, такие, в которых никто не стремился дать себе самому живое продолжение и в которые никто не вложил себя самого, свою адресованную всем другим общительную сущность, свою щедрую душу, свою неугасимую смысловую энергию. Так труд-средство порождает колоссальные нагромождения бездушного и бездуховного выполнения вещей-ре-
Введение в диалектику творчества 339 зультатов, каждая из которых хотя и вполне социальна, ибо произведена по правилам общественного производства, но тем не менее — в глубоком смысле бессубъектна. Хотя такая вещь тоже есть «запись» в книге исторической, но скорее отрицательная и даже отрицающая ценностно-смысловую устремленность. Поэтому и результативность труда-средства, или его вещная эффективность повышается по закону хитрости и «экономии» — экономии собственно человеческого содержания и призванной нести смысловую самоадресованность создателей наполненности их труда субъектными качествами. Складывается и закрепляется в виде своего рода традиции переориентация с живого процесса на голый, безразличный результат сам по себе, на мертвую вещь, в которой якобы и заключается единственный и полный «деловой» итог процесса труда. Отсюда — хитро-экономная логика: получить как можно больше формально удовлетворительных, стандартно-посредственных безличных результатов, но в то же время как можно меньше вложить себя как личность, как субъекта. Таков принцип максимума внешней продуктивности при минимуме внутренней самоотдачи, сущностной причастности. Трудовая деятельность превращается в своего рода деловое, рациональное «искусство» отделываться внешними, отделимыми, вещными или вещеподобными («идеальными») результатами от необходимости субъектно-личностного участия, как бы «покупая» ими право на изоляцию своего самозамкнутого «я», или, вернее сказать — псевдо-Я. Человек даже привыкает на работе, в деловой и официальной обстановке никакими внутренними атрибутами субъектности вовсе и не присутствовать, оставляя «у себя дома» всякую, еще сохранившуюся, быть может, от детства, человеческую душевность, над-ролевую инициативность и отзывчивость, духовную широту совести и прочие, им подобные «вне-служебные» достояния. Но что не присутствует, то и не может быть вложено в продукт труда и стать его опредмеченным над-эмпирическим качеством. Так строится бессубъектный мир безразличных вещей, образующих удобоустроенную цивилизованную пустыню, особенно в гигантских городах буржуазного типа. Безразлично-атомистические связи и соответствующий им безразличный абстрактно-всеобщий труд ежедневно и ежечасно продуцируют обще-социальную систему взаимодейст-
340 Г. С. Батищев вии, непрерывно напитывают ее отчуждаемой энергией, непрестанно воспроизводят все детали и передаточные механизмы социальной регуляции и господства. «Каждый обслуживает другого, чтобы обслужить самого себя; каждый взаимно пользуется другим как своим средством... каждый достигает своей цели лишь постольку, поскольку он служит средством для другого... только будучи для себя самоцелью...»70. Так хваленая и гордящаяся собою автономия атома своецентрис-та, как оказывается, может купить себе право быть центром мира и самоцелью не иначе, как повседневным, регулярным унижением себя до самого низшего уровня бытия — до лишенного ценностных качеств, вещного средства, до функционально-служебного инструмента. Здесь имеет место «пола-гание себя как средства, или как обслуживающего, лишь в качестве средства для того, чтобы установить себя как самоцель, как господствующий и доминирующий фактор... эгоистический интерес, не осуществляющий никакого вышестоящего интереса»71. Но именно поэтому каждый атом вынужден не только встречать в каждом другом позицию, полностью отрицающую его собственную автономию и своецентризм или условно признающую их в форме взаимной компромиссной сделки о двусторонней утилизации друг друга, а еще и невольно участвовать вместе со всеми в формировании всесторонней взаимозависимости всех атомов по логике бумеранга, по логике самоотчуждения. Здесь «всеобщий интерес есть именно всеобщность эгоистических интересов»72. Это — всеобщность, как бы вынесенная за скобки каждой индивидуальной ответственности и ставшая предметом, от которого все поголовно отреклись как от чего-то чуждого, до чего им нет никакого дела. «Общественный интерес... не является мотивом, а осуществляется, так сказать, за спиной рефлекти-рованных в самих себя отдельных интересов»73. Из множества утилитарных жизненных позиций непрерывно складывается суммарно-общественный порядок, пронизанный принципом взаимной пригодности для использования — порядок, построенный по логике сделки, по логике извлечения заранее требуемого утилитарного эффекта, по логике эксплуатации каждым всех и зсеми каждого. «Так же, как для человека все полезно, он и сам полезен, и равным образом его определение — сделаться общеполезным и общепригодным членом человеческого отряда»74. Так, полезность пере-
Введение в диалектику творчества 341 стает быть всего лишь способом подчиненного отношения служебно-технической вещи к человеку, вынужденному в определенных ограниченных пределах эту вещь всего лишь использовать — принести ее в жертву,— и распространяется на все без исключения связи между человеком и миром, т, е. универсализуется и заслоняет собою абсолютно все. Таково, «выражаясь более вежливо: всеобщее отношение полезности и годности для употребления», а менее вежливо — «всеобщая проституция»75. Капитализм явился для К.Маркса классическим выразителем и претворителем вытеснения всякой связи и подмены любых уз одной лишь связью-сделкой, связью взаимной нивелирующей продажности всего, что вступает в связь, т. е. не локальной уступки, а всезахва-тывающей самопродажности. Ибо вступающие в связь-сделку безразличные атомы именно самих себя полностью ввергают в стихию беспощадного употребления, не знающую никаких останавливающих границ и не признающую ничего для себя неприкосновенного, ничего святого. Капитализм создает «систему всеобщей эксплуатации природных и человеческих свойств, систему всеобщей полезности; даже наука, так же как и все физические и духовные свойства человека, выступает лишь носителем этой системы всеобщей полезности, и [в ее сфере] нет ничего, кроме самого этого круговорота общественного производства и обращения, что выступало бы как само по себе более высокое, само по себе правомерное»76. У знаменитого в свое время фильма, повествующего о судьбе человека, ставшего всего лишь носителем кинопродуцирую-щей машины и принесшим себя в жертву погоне за общеожи-даемым эффектом, в качестве названия был взят лозунг-пароль системы полезности — «Все на продажу'» (А. Вайда). Человек делает себя средством изготовления и получения безразличных внешних результатов71', которыми он надеется «отделаться» от какой-то возникшей перед ним задачи-трудности и тем самым оттолкнуть ее от себя прочь, ни мало не принимая ее внутрь себя. Эффективностью и нормативной «стопроцентностью» этих результатов он хотел бы совершенно закрыть, замуровать задачу-трудность, которая нисколько ему не дорога, не люба, но, напротив, чужда и враждебна. Задача-трудность есть то, против чего он борется, на что ведет наступление и что стремится перехитрить, победить, обезвредить — посредством безразличных результатов. Пос-
342 Г. С. Батищев ледние он не только отделяет от себя, как что-то внешнее ему, «отскочившее», но и придает им вектор, противоположный своему собственному: вовсе не они ему нужны, а только лишь свой успех в их получении, успех в «отсылании» их от себя ради связи-сделки. Но отказываясь продлевать себя самого и вкладывать свою душу в свои результаты-детища, как в воплощение своей субъектности, он тем самым не только не возвышает себя, но обращает себя в средство своих средств, в раба вещей-результатов, признаков-показателей и т. п. Пытаясь откупиться результатами от внутренней сопричастности другим и остаться при своем «интересе», он тем самым распродает и закладывает самого себя. Ибо логика связи-сделки между безразличными атомами всегда заключает в себе начало Фаустова «предания души»: сделка с Мефистофелем есть символ своецентричного, на хитрости построенного отношения к миру посредством связи-сделки, т. е. замкнуто-атомистского вообще. Конечно, безразличие и хитрая утилитарность индивида-атома ко всему миру вне себя не может в конечном счете не вернуться к нему же обратно — по логике бумеранга — и не явиться ему как заслуженная им и сложенная им самим самоубийственная его судьба. Но как долго может длиться процесс складывания и многократного осложнения такой судьбы в условиях далеко заходящего социального опосредствования ее судьбами других атомов?.. Чем глубже социальная «болезнь» атомизации и чем отягощенное ее ход, тем дольше кажущийся вечным процесс предрасплатного «процветающего» существования и состояния наглой вседозволенности... Голоса леденящего безразличия каждого к каждому складываются в суммарное эхо, и вот тот самый «общий интерес», до которого никому дела нет, как до своего, те самые заботы об общем благе общества, которые преданы всеми и каждым как чужие и чуждые, возвращаются к каждому, но уже не как взаимное благо, а как слепая принудительная сила социальной отчужденной системы атомарных связей. На материале буржуазного общества К. Маркс показал, как безразличие самозамкнутых атомов не только питает своей отчужденной энергией всю систему их связей в целом, но и оказывается само включенным в общий социальный механизм контроля и регуляции, приводящий в движение каждого индивида. Коварная негативная диалектика этого
Введение в диалектику творчества 343 социального механизма такова, что, ежедневно и ежечасно аннулируя высокомерный своецентризм каждого атома и утверждая за спиною у него неоспоримый своецентризм отчужденной системы как целого, этот механизм в то же время столь же постоянно воспроизводит у каждого атома его позицию безразличия и своецентризма. Более того, подобная позиция еще и усиливается, усугубляется, непрерывно подпитываемая именно в ее сосредоточенности только на себе, в ее изоляционизме. Чем более холодным ко всему миру вокруг и озабоченным только одним собой делается индивид, тем он лучше подходит под влияние механизма регуляции по логике сделки и тем полнее продает себя ему. Этот механизм пролагает дорогу господству системы над индивидом именно тем, что поддерживает в индивиде притязание быть монопольным господином своей судьбы, не только не признающим ничьей причастности к ней, а и не упускающим случая навязать свою монополию другим и вмешаться в их жизни... Так взращивается конкурентно-экспансивный и агрессивный своецентризм каждого против каждого. Та самая индивидная исключительность, которая ставит каждый атом в центр мира и превозносит его в качестве единственно достойного, утверждается именно для того, чтобы — опять-таки за спиною у каждого — исключить его субъект-ность и подчинить объектно-вещному управлению извне. Та самая ни с кем не делимая автономия, которая исходит только из своего закона, своего суда, своего мерила для всех вещей и своей воли, оказывается всего лишь завлекательной поверхностью, всего лишь слепым состоянием услажденного опьянения, за спиною которого руками хваленой «свободной воли» атома осуществляется именно гетерономия общественного распорядка. Та самая гордая суверенность, которая притязает решать все только сама, ни с кем не советуясь в своем жизненном выборе и не принимая никаких авторитетов, никакой взаимности, никакой обязательности, никакой верности другим191, служит тем более прочному изъятию из-под контроля индивидов-атомов всех общественных дел, от которых отреклась их «частная» суверенность, а тем самым — претворению манипуляции также и их «частной» волей. Иначе и не может быть, ибо индивидная исключительность, замкнутая автономия и гордый свое-центризм с самого начала несут в себе свое самоотрицание.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Специальный Марксов анализ» з дисципліни «Введення в діалектику творчості»
