ПРАКТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ В ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ МЫСЛИ
Выше было сказано, что практическая философия имеет богатую литературную историю и традиции. Мно- гие философы прошлого оставили тексты, отражающие опыт практического философствования или имеющие практически-философский смысл. В духе практической философии говорили и писали Конфуций, античные фи- лософы, М. Монтень, Ф. Бэкон, Б. Паскаль, А. Шопенгауэр, Л. Толстой, У. Джеймс... К произведени- ям практической философии можно, в известном смысле, отнести книги американца Дейла Карнеги и нашего Вла- димира Леви. Рассмотрим некоторые имена и вехи. Семь греческих мудрецов (7-6 в.в. до н. э).От них дошел целый свод житейской мудрости в виде 128 корот- ких мыслей-речений. Среди них — одна из первых фор- мулировок золотого правила поведения: “что возмущает тебя в ближнем — того не делай сам”. По свидетельству Платона, сойдясь вместе, эти мудрецы посвятили их как начаток мудрости Аполлону, в его храме в Дельфах, на- чертав на стене храма то, что все повторяют (прославля- ют): “Знай самого себя” и “Ничего слишком [сверх ме- ры]” (Протагор, 343 а). Софисты — первые философы, которые стали рабо- тать какпрактические философы. Они обучали молодежь и вели беседы со взрослыми людьми, консультировали их по вопросам практической философии. Б. Рассел писал: “Слово “софист” не имело вначале отрицательного зна- чения. По смыслу оно было равнозначно слову “препода- ватель”. Софистом был человек, который добывал сред- ства к существованию, передавая молодым людям опре- деленные знания, которые, как тогда думали, могли быть им полезны в практической жизни” (с. 85). Протагор “учил за вознаграждение “всякого, кто жаждал практиче- ского успеха и более высокой духовной культуры” (E.Zeller). Платон протестовал против практики софистов получать деньги за обучение, отчасти с позиций сноба (по современным понятиям). Сам Платон обладал вполне
492 достаточными средствами и поэтому был неспособен, по- видимому, понять нужды тех, кто не имел хорошего со- стояния... Есть, однако, другой пункт, в котором софисты отли- чатся от большинства современных им философов. Обычно каждый учитель, за исключением софистов, ос- новывал школу, которая обладала некоторыми признака- ми братства, с большей или меньшей степенью общности жизни (часто — нечто аналогичное монашеской жизни) и, как правило, с эзотерической доктриной, которую не проповедовал публике. Все это было естественно там, где философия возникла из орфизма. Среди софистов ничего подобного не было. То, чему они учили, в их представле- нии не было связано с религией или моралью. Они учили искусству спора и давали столько знаний, сколько было для этого необходимо. Вообще говоря, они могли, подоб- но современным адвокатам, показать, как защищать или оспаривать то или иное мнение, и не заботились о том, чтобы защищать свои собственные выводы.”1 Сократ (469-399 до н. э.) не записывал свои мысли, а выступал-беседовал на улицах и площадях Афин. У него было много учеников. Самый знаменитый — Платон. Как и софисты, Сократ выступал не только в роли преподавателя, учителя мудрости, но и в роли практиче- ского философа. Диоген Лаэртский свидетельствует: Со- крат "одинаково умел как убедить, так и разубедить сво- его собеседника. Так, рассуждая с Феэтетом о науке, он, по словам Платона, оставил собеседника божественно одухотворенным; а рассуждая о благочестии с Евтифро- ном, подавшим на отца в суд за убийство гостя, он отго- ворил его от этого замысла; также и Лисия обратил он к самой высокой нравственности. Дело в том, что он умел извлекать доводы из происходящего. Он помирил с мате- рью сына своего Лампрокла, рассердившегося на нее (как о том пишет Ксенофонт); когда Главкон, брат Платона, задумал заняться государственными делами, Сократ ра- зубедил его, показав его неопытность (как пишет Ксено- фонт), а Хармида, имевшего к этому природную склон- 1 Б. Рассел. История западной философии. Т. 1, Новосибирск, 1994. С. 88-89.
493 ность, он, наоборот, ободрил. Даже стратегу Ификрату он придал духу, показав ему, как боевые петухи цирюльника Мидия налетают на боевых петухов Каллия." (Диоген Ла- эртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых фи- лософов. М., 1986. С. 102). Сама его манера философствования была не учитель- ство, не проповедничество, а диалог, беседа, разговор равных. Он не столько поучал собеседника, сколько вме- сте с ним отыскивал истину. Вот что пишет об этом В. С. Нерсесянц: “Беседа — стихия Сократа. Окунувшись в нее, он, можно сказать, не только не вынырнул оттуда до конца жизни, но, больше того, твердо надеялся на блаженные беседы и после смерти. Эта страсть, охватившая его, завлекала в свои сети и всех тех, кто встречался с ним на долгом жизненном пути... Беседовать и испытывать, обсуждать и советовать, спра- шивать и отвечать, сомневаться и ввергать в сомнение, настав- лять и опровергать — истинно сократовские глаголы, отра- жающие направление и смысл философствования этого всегда бодрого, жизнерадостного и общительного человека. Он беседовал с философами, софистами, политиками, вое- начальниками, поэтами, скульпторами, художниками, ремес- ленниками, торговцами, гетерами, со свободными и рабами, влиятельными гражданами полиса и простым людом, мужчи- нами и женщинами, старцами и юношами, людьми робкими и наглыми, бездарными и гениальными, с друзьями и врагами, афинянами и иноземцами, днем и ночью, в военных походах и дома, на свободе и в заключении. И о чем только он ни гово- рил: о богах и людях, полисе и законах, уме и глупости, знании и незнании, добре и зле, благе и справедливости, свободе и долге, добродетелях и пороках, богатстве и бедности, дружбе и взаимопомощи, самопознании и образовании, душе и теле, жизни и смерти. Собеседники и темы бесед менялись, но суть оставалась одна: во всеоружии разумного слова Сократ был в философской “разведке боем” — постоянном поиске и битве за истину, справедливость и нравственность, за должное в че- ловеческих делах.”1 А.Ф. Лосев отметил такую особенность сократовской философии по сравнению с досократовской: последняя, писал он, “не могла и не хотела обнимать жизнь логикой. Тем более она не хотелаисправлять ее логикой. Но Со- крат поставил проблему жизни, набросился на жизнь как напроблему. И вот померк старинный дионисийский тра- 1 В.С.Нерсесянц. Сократ. М., 1984. С. 49.
494 гизм, прекратилась эта безысходная, но прекрасная му- зыка космоса...Сократ захотел перевести жизнь в цар- ство самосознания. Он хотел силами духа исправить жизнь, свободу духа он противопоставил самостоятель- ным проявлениям бытия, и отсюда это странное... учение о том, что добродетель есть знание, что всякий желает только собственного блага, что стоит только научить че- ловека, и он будет добродетельным.”1 По Сократу высшая задача философии не теоретиче- ская, а практическая — искусство жить. С его точки зре- ния строение мира, природа вещей непознаваемы; знать мы можем только самих себя. А знание есть мысль, поня- тие об общем. Раскрываются понятия через определения, обобщаются через индукцию. Сам Сократ дал образцы определения и обобщения этических понятий (например, доблести, справедливости). Определению понятия пред- шествовала беседа, в ходе которой собеседник рядом по- следовательных вопросов изобличается в противоречиях. Раскрытием противоречий устраняется мнимое знание, а беспокойство, в которое при этом ввергается ум, побуж- дает мысль к поискам подлинной истины. Свои приемы исследования Сократ сравнивал с искусством повиваль- ной бабки (“майевтикой”), а его метод вопросов, предпо- лагающий критическое отношение к догматическим ут- верждениям, получил название сократовской “иронии”. Платон (427-347 до н. э.) сыграл выдающуюся роль в становлении практической философии и как автор фило- софских диалогов, и как основатель Академии. Прежде всего, как истинный ученик Сократа он ука- зывал на недостаточность философских текстов и необ- ходимость живого контакта философа с нефилософом. В диалоге “Федр” читаем: “В этом, Федр, дурная особен- ность письменности, поистине сходной с живописью: ее порождения стоят, как живые, а спроси их — они велича- во и гордо молчат. То же самое и с сочинениями: дума- ешь, будто они говорят, как разумные существа, но если кто спросит о чем-нибудь из того, что они говорят, желая это усвоить, они всегда отвечают одно и то же. Всякое 1 См.: А.Ф.Лосев, А.А.Тахо-Годи. Платон. Аристотель. М., 1993. С. 372-373.
495 сочинение, однажды записанное, находится в обращении везде — и у людей понимающих, и, равным образом, у тем, кому вовсе не подобает читать, и оно не знает, с кем оно должно говорить, а с кем нет. Если им пренебрегают или несправедливо его ругают, оно нуждается в помощи своего отца, само же не способно защититься, ни себе помочь... Что же, не взглянуть ли нам, как возникает другое со- чинение, родной брат первого, и насколько он по своей природе лучше того и могущественнее? (...) Это то сочинение, которое по мере приобретения знаний пишется в душе обучающегося; оно способно себя защитить и при этом умеет говорить с кем следует, умеет и промолчать. — Ты говоришь о живой и одушевленной речи знаю- щего человека, отображением которой справедливо мож- но назвать письменную речь? — Совершенно верно. (...)еще лучше (писания текстов — Л.Б.), по-моему, станут такие занятия, если пользоваться искусством диалектики: взяв подходящую душу, такой человек со знанием дела насаждает и сеет в ней речи, способные помочь и самим себе и сеятелю, ибо они не бесплодны, в них есть семя, которое родит новые речи в душах других людей, способные сделать это семя навеки бессмерт- ным, а его обладателя счастливым настолько, насколько может быть человек (курсив мой — Л.Б.).” (274B-277А) Т. В. Васильева комментирует: “Литературное произ- ведение отрывается от своего создателя, предоставленное всем и каждому, оно не может защищаться от дурного читателя и не может прибавить ни слова к написанному для читателя благодарного, но недалекого: ему надо бы помочь разрешить возникшее недоумение — но текст способен лишь еще и еще раз повторить то, что уже ска- зал. Живая беседа совершеннее — собеседник перед то- бой, ты видишь его и можешь к нему приноровиться, все недоумения можно разрешить по ходу беседы — что ус- воено в процессе такой самостоятельной работы в живом собеседовании, то врезается в память прочно, а главное, начинает порождать в душе слушателя способность к внутреннему собеседованию с самим собой — таков
496 смысл речи Сократа”1. К сказанному Васильевой добавим, что живая беседа важна не только для собеседника философа, но и для са- мого философа (на что справедливо указывает Платон). В ней философ черпает новую информацию, новые мысли и идеи, заряжается творческой энергией, как это происхо- дит у артиста, выступающего перед живой аудиторией. Нужно также иметь в виду, что в диалогах Платона зафиксированы беседы, посвященные в большинстве сво- ем жизнезначимым проблемам. ”Та или иная вполне жи- тейская проблема, — продолжает Т. В. Васильева, — (житейская, разумеется в гомеровском смысле жизненно- го примера, а не обыденной приземленности) решается в каждом из платоновских произведений; нарочито про- трептическим назначением нельзя объяснить ни их мно- жественности, ни их совокупности”2. И, наконец, детище Платона — Академия. Она изна- чально была не только учебным и исследовательским уч- реждением, но и своеобразным центром практической философии. В ней занимались как юные, молодые, так и взрослые. В. Виндельбанд писал: “Некоторые вступали в Академию еще очень молодыми... Иначе обстояло дело со зрелыми людьми, принадлежавшими к Академии в те- чение более или менее продолжительного времени. Сре- ди последних предание называет значительное число лиц, игравших видную политическую роль в качестве тиранов или их противников, в качестве своих законодателей в своих городах или деятельных вожаков партий; и если даже многие из этих известий вымышлены, то в общем не подлежит сомнению, что общество Платона, особенно пока он сам стоял во главе его, имело ясно выраженную политическую тенденцию и служило умственным цен- тром для всех противников демократии; оно сохраняло за собой это положение именно тем, что в самых Афинах принципиально воздерживалось от всякого вмешательст- ва в практическую политику. С такими друзьями в Академии, очевидно, обсужда- лись не столько научные, сколько социально- 1 Т.В.Васильева. Афинская школа философии. М., 1985. С. 109. 2 Там же. С. 115.
497 политические вопросы и философские стремления обще- ства они разделяли большей частью лишь в той мере, в какой сами желали приобрести некоторое образование, чтобы его ореолом окружить свою политическую дея- тельность.”1 Аристотель(384-322 до н. э.).Велико его наследие как практического философа. Наверное, половина до- шедших до нас сочинений этого мыслителя посвящена вопросам человеческого поведения. Он не чурался самых приземленных тем и был открыт для общения со всеми. Вот что по этому поводу пишут А. Ф. Лосев и А. А. Тахо- Годи: “Аристотель в своем Ликее неустанно работал. В утренние часы он читал лекции для избранного круга слушателей по самым трудным вопросам своей филосо- фии. Но были у него и послеполуденные занятия и уже в обширной аудитории менее подготовленных слушателей. Эти вечерние занятия посвящались сравнительно доступ- ным вопросам и, в частности вопросам риторики. Здесь у Аристотеля была даже своеобразная школа ораторского искусства, что уже само по себе рисует Аристотеля не только как углубленного философа, ушедшего от мира, но и как человека, которого занимали общежизненные проблемы. Дошедшая до нас “Риторика” свидетельствует о его огромном интересе к разнообразным жизненным ситуациям и о его мастерском умении в этих ситуациях разбираться. Отсюда можно заключить, что слушатели философа, его, можно сказать, “вечерники” были весьма счастливыми людьми, которые могли учиться анализиро- вать сложные жизненные ситуации и умудренно, толко- во, красиво о них говорить. В Ликее Аристотель завел еще один примечательный обычай. Он регулярно обедал с друзьями, ведя с ними ученые беседы. И обеды имели, как и все у Аристотеля, систематический характер, вплоть до того, что раз в де- сять дней для них избирался новый председатель, а сам Аристотель даже написал для этих ученых обедов специ- альную записку под названием “Пиршественные зако- 1 В.Виндельбанд. Платон. Киев, 1993. С. 34-35.
498 ны””.1 Цицерон (106-43 до н. э.) сыграл большую роль в деле популяризации философии и признания ее практического значения. Г. Г. Майоров пишет об этом: “Другим крите- рием оценки философских идей греков для Цицерона служит их “полезность для республики”, которая на практике означает их пригодность для улучшения рим- ских нравов и для развития римского просвещения. Ведь философия, по убеждению Цицерона, — это “наука об исцелении души” (Tusc., III, 6) и “наука жить достойно” (Ibid., IV, 6). Она же — “руководительница душ, изыска- тельница добродетелей, гонительница пороков”, она по- родила государства, “объединила в общество рассеянных на земле людей”, “установила законы” (Ibid., V, 5). “Но мы видим: мало того, что философия не получает похвал за ее услуги жизни людской, — большинство людей ею просто пренебрегают, а некоторые даже и хулят. Хулить философию, родительницу жизни, — это все равно, что покушаться на матереубийство, но и этим себя пятнают люди, столь неблагодарные, что бранят ту, кого должны бы чтить, даже не умея понять! Но я думаю, что это за- блуждение, этот мрак, окутывающий непросвещенные души, держится от того, что люди не могут заглянуть в прошлое настолько, чтобы признать в первостроителях этой жизни философов” (Туск., V, 6/Пер. М. Гаспарова). Кто из мыслителей прошлого прославил философию лучше, чем Цицерон? Кто больше любил ее и верил в ее великую очищающую и просвещающую силу? Кто лучше осознал ее гуманистическую миссию?”2 Сенека (5 до н.э. - 65 н.э.).В ряду практических фило- софов древности ему по праву принадлежит одно из пер- вых мест. Его мысль была обращена не к философам- коллегам, а ко всякому, кто задумывается о жизни, кто готов к восприятию умного слова, к умной беседе. “Сре- ди благодеяний, которые человек может оказать челове- ку, — пишет С. Ошеров, — Сенека мыслит величайшим 1 А.Ф.Лосев, А.А.Тахо-Годи. Платон. Аристотель. М., 1993. С. 248.2 Г.Г.Майоров. Цицерон как философ. См.: Цицерон. Фило- софские трактаты. М., 1985. С. 16-17.
499 одно: если мудрый или дальше ушедший по пути мудро- сти обратит неразумного к философии и поведет его вслед за собой к блаженной жизни”. Далее С. Ошеров по- ясняет: “Наставничество представлялось всей античности неотъемлемым долгом знающего: еще Гесиод посвятил свой дидактический эпос брату Персу, а Лукреций свою философскую поэму — Меммию. Образ Сократа, не столько поучающего собеседника, сколько вместе с ним отыскивающего истину, определил собой жанр философ- ского диалога... С началом эллинистической эпохи, когда целью философствования сделалась мораль, когда оты- скание причин и следствий всего сущего сменилось уве- щанием жить согласно тому или иному своду правил, важнейшую приобрело роль поученье. Первая и естест- веннейшая его форма — живая беседа — была тем более важна, что предполагала замену отношений, определяе- мых местом человека в гражданской общине, внеофици- альными... Устная философская беседа-проповедь — ди- атриба — оставалась живым жанром на протяжении мно- гих столетий... ...форма, избранная Сенекой — письмо, будучи и в житейской практике заменой непосредственной беседы, в литературе оказывается естественной ее ипостасью.”1 Алкиной (Альбин). Учебник платоновской филосо- фии (II в. н. э.). В этом учебнике, наверное, впервые употребляется выражение “практическая философия”. Вот как это выглядит: “III.1. Согласно Платону, философ ревностно занима- ется тремя вещами: он созерцает и знает сущее, творит добро и теоретически рассматривает смысл (logos) речей. Знание сущего называется теорией, знание того, как нуж- но поступать, — практикой, знание смысла речей — диа- лектикой... 3. Один аспект практической философии — воспита- ние характера, другой — домоправительство, третий — государство и его благо. Первый называется этикой, вто- рой — экономикой, третий — политикой.”2 1 См.: Сенека. Нравственные письма к Луцилию. С. 349-350. 2 См.: Платон. Собр. соч. в 4-х тт. Т. 4. М., 1994. С. 626.
500 Боэций (“Утешение философией”, 524 г.)продолжил дело Цицерона и Сенеки. Он сохранил для нас поистине драгоценный опыт исцеления-утешения философией. “У Боэция, как и у Цицерона, — пишет Г. Г. Майоров, — философия утешает и исцеляет, просвещая. Ее медика- менты — знания и идеи, и единственный способ лечения — логическое рассуждение, иллюстрируемое поэтиче- скими образами. Никакой мистической терапии, никаких оккультных средств, никакого сверхразумного внушения. В “Утешении” Боэция совсем не используется путь от- кровения. Это и удивляет — ведь книга написана в нача- ле средневековья, — и заставляет задуматься над тем, сколь сильна была римская рационалистическая тради- ция, ибо несмотря на то, что между Цицероном и Боэци- ем расстояние в полтысячелетия, взгляд на философию у них общий. Поэтому вряд ли верно, как это делает П. Курсель, включать “Утешение” в русло той традиции, ку- да входит и герметический трактат “Поймандер”. Там тайны бытия пророческим языком открывает полубог, здесь истины бытия доказываются рациональным языком человеческой философии. Недаром Философия у Боэция имеет облик не богини, а смертной женщины.”1 “Утешение” написано в тюрьме перед казнью. “Жанр утешений, — считает Г. Г. Майоров, — весьма древний. Им воспользовался когда-то платоник старой Академии Крантор, позднее Цицерон, написавший “утешение” на смерть своей дочери Туллии, затем — Сенека, сочинив- ший “утешения” к матери Гельвии, к Полибию, к Мар- ции; существовали другие подобные сочинения. Так как в них на помощь утешаемому призывалась обычно фило- софия, этот род сочинительства имел много общего с другим древним литературным жанром — с жанром “протрептика”, то есть “побуждения”, или “приглаше- ния”, к философии. Классиком этого жанра в античности считался Аристотель (его “Протрептик” не сохранился); по его примеру Цицерон написал свой знаменитый диа- лог “Гортензий”, обративший впоследствии к философии душу юного Августина. Аристотелю подражал и Ямвлих, 1 Цит. по: Боэций. Утешение Философией и другие трактаты. М., 1990. С. 396.
501 также сочинивший “Протрептик”. (С. 393-394)... Боэций... с наибольшей последовательностью приме- няет приемы диатрибы, философской наставительной бе- седы, где в роли наставницы выступает сама госпожа Философия, а в роли наставляемого — узник этого мира Боэций. Беседа имеет не столько чисто дидактический, сколько терапевтический характер. Развитие сюжета вы- глядит как последовательное решение некоей медицин- ской задачи: от постановки диагноза болезни в первой книге, через стадии сначала предварительного, а затем основного, радикального лечения в остальных книгах, до полного исцеления пациента в конце работы. В ходе те- рапии врачующая Философия следит за меняющимся со- стоянием Боэция, осведомляется о его самочувствии, ме- тодично чередует более мягкие и слабые целительные средства с более горькими и сильными, ободряя и утешая больного. И все это в сочинении Боэция совсем не похо- же на простой литературный эксперимент, на игру.Его понимание миссии философии как целительницы души очень серьезно и оно имеет глубокие корни в античной культуре, где философия долго была наделена жизне- творческой и душеспасительной функцией, почти полно- стью перешедшей потом к религии. В этой подлинно практической функции она выступала у пифагорейцев, Сократа и Платона (“Федон”, ранние диалоги), у Ари- стотеля, у всех стоиков, скептиков и эпикурейцев, вооб- ще в той или иной мере у всех философов эллинизма (кур- сив мой — Л.Б.). Но никто, ни до, ни после него не выра- зил это понимание философии так ясно и сильно, как это сделал Цицерон; достаточно вспомнить его “Тускулан- ские беседы” и то, что мы знаем о его “Гортензии” и “Утешении”. И это для нас немаловажно, ибо Цицерон — один из главных источников Боэция как в отношении жанра и стиля, так и в отношении идей. А ведь Цицерон, живописавший философию в самых ярких художествен- ных красках, называл ее “наукой об исцелении души” (Туск., III, 3, 6), и он еще задолго до Боэция фактически представил ее в своем “Consolatio” и в “Тускуланах” в образе царственной собеседницы, утешающей в горе и врачующей душевные недуги: “Дело обстоит так: чтобы избавиться от несчастий, нужно исцелиться душой, а это-
502 го нельзя достичь без философии. Поэтому, взявшись за дело, предадим себя ей для исцеления и, если захотим, — исцелимся” (Цицерон. Тускуланские беседы, III, 6, 13)”. (С. 394-395)1. Многие мыслителиэпохи Возрождения после столе- тий схоластики, пренебрежения практической философи- ей со стороны христианских философов пытались спус- тить философию с небес на землю. Они думали и говори- ли так, как писал Гильом Буде: «Низвергнуть филосо- фию с небес, поместить ее в города людей, ввести их в дома и заставить отвечать на вопросы о жизни и мо- рали и о вещах хороших и дурных» (Гильом Буде. Фи- лология. Париж. 1552 г.)2. Это ли не программа практиче- ской философии! Одним словом, философы переключили свое внима- ние со схоластических проблем и споров на науку, на- блюдение, искусство, изобретение, политику. Они посте- пенно освобождались от влияния религии, провозгласив свободомыслие одной из величайших ценностей. На сме- ну теоцентризму3 пришел антропоцентризм. Человек и его проблемы ставятся в центре внимания. Антропоцен- тризм провозглашает человека центром Вселенной (что вокруг него все вертится, что не Бог главный, а Человек). На этой почве возрождалась античная традиция гуманиз- ма. Гуманизм изначально против любой формы подне- вольной зависимости человека от кого бы то ни было. С него началось движение к осознанию людьми самих себя. Пико делла Мирандола (1463-1494) – показывал, с одной стороны, несовершенство человека, а с другой, — направление, в каком он должен двигаться. В знаменитой «Речи о достоинстве человека» он вкладывает в уста Бо- га, обращенные к Адаму, такие слова: «Я не сделал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, 1 Цит. по: там же. 2 Цит. по: Р.С.Гутер, Ю.Л.Полунов. Джироламо Кардано. М., 1980. С. 136.3 Теоцентризм — представление, согласно которому Бог явля- ется главным предметом внимания и забот (почитания, покло- нения, умилостивления). Мир и человек вторичны, производ- ны от Бога и управляются им.
503 чтобы ты сам, свободный и славный мастер, сформировал себя в образе, который ты предпочтешь. Ты можешь пе- реродиться в низшие, неразумные существа, но можешь переродиться по велению своей души и в высшие боже- ственные». Человек здесь предоставлен самому себе, спо- собен к самосовершенствованию. Наиболее известный гуманист эпохи Возрождения – Эразм Роттердамский (1469-1536). В главном своем со- чинении «Похвальное слово Глупости» он высмеивал людскую глупость в самых разных ее обличьях. Он один из первых отстаивал веротерпимость. Из всех писавших на темы практической философии в эпоху Возрождения наиболее плодовитым и успешным оказалсяМишель Монтень(1533-1592). До сих пор он один из самых известных и читаемых философов и имен- но благодаря своим “Опытам” (1580 г.). Эта довольно- таки объемистая книга — настоящая энциклопедия жи- тейской мудрости. Ф. Бэкон (1561-1626) известен как философ, одержи- мый идеей практического использования-применения знаний, популяризации науки и философии. Все знают его девиз: “scientia est potentia” (“знание — сила”). Его сочинения написаны языком, который доступен и поня- тен практически всем. У него есть книга, которая непо- средственно посвящена вопросам житейской мудрости, практической философии. Это “Опыты” (1597—1625 гг.). Сам Ф. Бэкон писал, что из всех его произведений “Опы- ты” “получили наибольшее распространение”, ибо “они ближе всего к практическим делам и чувствам людей”1. Важно отметить, что в “Опытах” Бэкон активно ис- пользовал один из основных методов практической фи- лософии — метод антитез. Он излагал аргументы за и против тезиса, предоставляя окончательный вывод чита- телю. “Указание на этот метод, — пишет Ю. П. Михаленко, — мы находим в “Примерах антитез”. Достаточно сравнить аргументы за и против нововведе- ний (Т. 1. С. 391-392) с “опытом” “О новшествах” (Т. 2. С. 404-405).” Ю. П. Михаленко справедливо заключает: 1 См.: Соч. в 2-х тт. Т. 2. М., 1978. С. 353.
504 “Этот способ изложения — источник неослабевающего интереса к “Опытам”, ибо в каждую эпоху они могут быть прочитаны по-своему.”1 И. Кант (1724-1804) прекрасно понимал значение связи философии с жизнью. Львиная доля его философ- ского творчества направлена на разрешение практиче- ских вопросов жизни. А о важности распространения фи- лософских идей, их популяризации он писал: “Чтобы научиться истинной популярности, нужно читать древ- них, например, философские сочинения Цицерона... Ибо истинная популярность требует большого практического знания мира и людей, их понятий, вкуса и склонностей, на что нужно постоянно обращать внимание при изложе- нии и даже в выборе уместных, пригодных для популяри- зации выражений. Такое нисхождение до степени пони- мания публики и обычных выражений, при котором не упускается схоластическое совершенство... есть и на са- мом деле великое и редкое совершенство, знаменующее большое проникновение в науку”2. Знаменательно, что Кант принимал упрек в недоста- точной доступности его “Критики чистого разума”. “Вам угодно, — писал он, — было упомянуть о недостаточной популярности как о справедливом упреке, который мож- но предъявить моему сочинению, потому что действи- тельно каждое философское сочинение должно быть из- ложено доступно, иначе под покровом глубокомыслия может таиться бессмыслица.”3 Выше, в первой главе, я говорил о кантовской “спо- собности суждения”, т. е. умении применять общее к ча- стному. В другой связи Кант писал об этом: “Я всегда, даже в обыденной жизни, слежу за тем, чтобы мои слу- шатели с самого начала и до конца никогда не извлекали из моих лекций лишь сухую теорию, но, постоянно срав- нивая свой повседневный опыт с моими замечаниями, находили бы в этом живо интересующее их занятие.”4 1 Ю.П.Михаленко. Ф. Бэкон и его учение. М., 1975. С. 49. 2 И. Кант. Трактаты и письма. М., 1980, с. 355. 3 Из письма “Кант — Гарве. 7 августа 1783 г.” — Цит. по: И. Кант. Трактаты и письма. М., 1980.4 Из письма “Кант — Герцу. Конец 1773 г.” — Там же.
505 Гегель (1770-1831) не раз говорил о практичности, практическом значении философии. Так, в “Лекциях по истории философии” он писал: “Общераспространенный предрассудок полагает, что философская наука имеет де- ло лишь с абстракциями, с пустыми общностями, а со- зерцание, наше эмпирическое самосознание, наше чувст- во, наше “я”, чувство жизни, есть, напротив, внутри себя конкретное, внутри себя определенное, богатое. И в са- мом деле, философия пребывает в области мысли, и она поэтому имеет дело с общностями; но хотя ее содержание абстрактно, оно, однако, таково лишь по форме, по сво- ему элементу; сама же по себе идея существенно кон- кретна, ибо она есть единство различных определений. В этом и состоит отличие разумного от чисто рассудочного познания; и задача философии заключается в том, чтобы вопреки рассудку показать, что истинное, идея, не состо- ит в пустых общностях, а в некоем всеобщем, которое само в себе есть особенное, определенное. Если истина абстрактна, то она — не истина. Здравый человеческий разум стремится к конкретному; лишь рассудочная реф- лексия есть абстрактная теория, она не истина — она правильна лишь в голове — и, между прочим, также и не практична; философия же наиболее враждебна абстракт- ному и ведет нас обратно к конкретному.”1 Если говорить конкретно о практической философии какчасти философии, то следует отметить, что к ней у Гегеля былодвойственное отношение. С одной стороны, он высоко ценил отдельных ее представителей (Сократа, например), понимал важность ее для людей, с другой, считал ее низшей формой философии, которая либо “приспосабливается ко всем обычным представлениям человека”2, либо выступает как подчиненный момент по отношению к теоретической, чистой философии. “Со- крат, — говорил он, — берет добро лишь в частном смысле, в смыслепрактического, а между тем это — лишь одна форма субстанциальной идеи; всеобщее есть 1 Гегель. Лекции по истории философии. Кн. 1, С.-Петербург, 1993. С. 882 См.: Гегель. Лекции по истории философии. Кн. 2, С.- Петербург, 1994. С. 36.
506 не только для меня, а есть также и принцип натурфило- софии, как в себе и для себя сущая цель, и в этом высшем смысле понимали его Платон и Аристотель. В старых ис- ториях философии выдвигается поэтому в качестве ха- рактерной черты Сократа прибавление им к философии, как нового понятия, этики, тогда как раньше философия рассматривала лишь природу. Диоген Лаэрций так и го- ворит (III, 56), что ионийцы изобрели философию приро- ды, Сократ прибавил этику, а Платон диалектику... Так как Сократ, таким образом, дал началоморальной философии, то все последующие эпохи моральной бол- товни и популярной философии объявляли его своим па- троном и святым и делали из него прикрытие, оправды- вающее всякую афилософичность. Верно во всяком слу- чае то, что способ его трактования философии делает ее популярной. К этому еще прибавилось то обстоятельство, что его смерть придала ему трогательный и всем доступ- ный интересный лик невинного страдальца. Цицерон (Tusc. Quaest., V, 4), который, с одной стороны, направ- лял свое мышление на вопросы настоящего момента, с другой — придерживался мнения, что философия должна быть скромной, так что он даже не находил для нее ника- кого особого содержания, хвалил в Сократе (это часто повторяли потом вслед за ним), как характерную и наи- более возвышенную его черту, что он низвел философию с небес на землю, ввел ее в хижины и в повседневную жизнь человека, или, как выражается Диоген Лаэрций (II, 21), вывел ее на рынок. Это есть именно то, что мы сказа- ли. Выходит так, как будто наилучшая и наиистиннейшая философия представляет собою лишь домашнее средство или кухонную философию, которая приспосабливается ко всем обычным представлениям человека и в которой мы видим друзей и беседующих между собою на тему о че- стности и т. д. и обо всем том, что можно познать на зем- ле, не побывав в глубине неба — или, вернее, в глубине сознания, а это как раз и есть именно то, на что Сократ, как думают сами популярные философы, осмелился пер- вым. Ему также не было дано продумать сначала все умо- зрения философии того времени, чтобы затем иметь воз- можность в области практической философии ниспус- титься в глубинные недра мысли. Это то, что мы имеем
507 сказать о сократовском принципе вообще.”1 Обратите внимание: Гегель употребляет само выра- жение “практическая философия”. И это он делает не раз (см., например, параграфы в “Лекциях по истории фило- софии” о киренской школе, Аристотеле, Эпикуре и др.). Рассматривая философию Аристотеля, Гегель относит раздел практической философии к философии духа (на- ряду с психологией и логикой). Саму практическую фи- лософию (у Аристотеля) он подразделяет на этику и по- литику. Имеются свидетельства о Гегеле как умном собесед- нике, общение с которым было поистине драгоценным. Вот что писал, например, Гёльдерлин: “Общение с Геге- лем для меня очень благотворно. Я люблю таких спокой- ных людей разума; они могут служить ориентиром в тех случаях, когда не знаешь, как определить свое отношение к миру” (Гёльдерлин. Соч., М., 1969. С. 487). Знамена- тельны последние слова Гёльдерлина: они как нельзя лучше характеризуют значение философа как человека, помогающего людям разобраться в жизнезначимых во- просах. А вот свидетельство Л. Фейербаха. После прослуши- вания лекций Гегеля он писал: “Я понял, чего мне желать и к чему стремиться: мне нужна не теология, а филосо- фия. Мне нужны не бредни и мечтания, мне нужно учиться! Мне нужна не вера, а мышление! Благодаря Ге- гелю я осознал самого себя, осознал мир. Он стал моим вторым отцом, а Берлин — моей духовной родиной”2. А. Шопенгауэр (1788-1860) сыграл выдающуюся роль в становлении идеи практической (житейской) филосо- фии. Он, наверное, единственный из крупных философов последних двух веков не погнушался разработкой темы практической или, как он называл, житейской филосо- фии.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «ПРАКТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ В ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ МЫСЛИ» з дисципліни «Практична філософія або софологія»
