Стихийную веру людей в бессмертие некоторые философы пытались осмыслить, объяснить, укрепить логическими доводами. Сенека, например, писал: “(10) А если в тебе так сильно желание жить дольше, то подумай вот о чем: ничто исчезающее с наших глаз не уничтожается — все скрывается в природе, откуда оно появилось и появится снова. Есть перерыв, гибели нет. И смерть, которую мы со страхом отвергаем, прерывает, а не прекращает жизнь. Опять придет день, когда мы снова явимся на свет, хоть многие отказались бы возвращаться, если бы не забывали все. (11) Позже я растолкую тебе подробнее, что все, по-видимости гибнущее, лишь изменяется. А кому предстоит вернуться, тот должен уходить спокойно. Всмотрись в круговорот вещей, вновь спешащих к прежнему: ты увидишь, что в этом мире ничто не уничтожается, но только заходит и опять восходит. Лето минует, но следующий год снова приводит его; зима исчезает, но ее немедля прогоняет день. И разнообразное течение звезд таково, что они повторяют пройденный путь, и пока одна часть неба идет вверх, другая опускается вниз”(48). Как видим, Сенека пытается доказать, что настоящего уничтожения, гибели нет, что смерть не прекращает жизнь, а лишь прерывает ее. Примечательно, что он использует аналогию с движением небесных тел. Получается, что бессмертие сродни бесконечному движению по кругу. Смерть Сенека понимает как обратимый процесс, как момент круговорота вещей. Аргументация философа оставляет желать лучшего. По форме она напоминает индуктивное умозаключение. Сенека перечисляет факты кругообращения (лето-зима, ночь-день, движение звезд) и ставит в один ряд с ними факты смерти и рождения. Он подобрал примеры, которые свидетельствуют как будто в пользу обратимости смерти. Мы знаем, однако, что индуктивное умозаключение не обладает достаточной полнотой логического доказательства. Сенека не заметил или проигнорировал факты противоположного порядка: когда процессы протекают необратимым образом, в одну сторону. Смерть как раз принадлежит к разряду необратимых процессов. Сенеку извиняет только то, что в его время (в древности) люди не совсем хорошо представляли себе, что такое смерть и факт ее необратимости не был таким бесспорным, как это представляется сейчас, с позиций современного научного знания. Еще раньше Сенеки подобным же образом аргументировал Платон. Однако не в пример первому он дал развернутую аргументацию, весьма интересную с логической точки зрения. Вот что мы читаем в “Федоне”: “Итак, приступим к рассуждению. Начнем, пожалуй, вот с какого вопроса: что, души скончавшихся находятся в Аиде или же нет? Есть древнее учение, что души, пришедшие отсюда, находятся там и снова возвращаются сюда, возникая из умерших. Если это так, если живые вновь возникают из умерших, то, по-видимому, наши души должны побывать там, в Аиде, не правда ли? Если бы их там не было, они не могли бы и возникнуть; и если бы мы с полной ясностью обнаружили, что живые возникают из мертвых и никак не иначе, это было бы достаточным доказательством нашей правоты. Если же все это не так, поищем иных доводов... — Тогда, — продолжал Сократ, — чтобы тебе было легче понять, не ограничивайся одними людьми, но взгляни шире, посмотри на всех животных, на растения, одним словом, на все, чему присуще возникновение, и давай подумаем, не таким ли образом возникает все вообще — противоположное из противоположного — в любом случае, когда налицо две противоположности. Возьми, например, прекрасное и безобразное, или справедливое и несправедливое, или тысячи иных противоположностей. Давай спросим себя: если существуют две противоположные вещи, необходимо ли, чтобы одна непременно возникала из другой, ей противоположной? Например, что сперва оно было меньшим, а потом из меньшего становится большим? — Да. — И соответственно если оно станет меньше, то меньшим станет из большего? — Конечно. — И слабое возникает из сильного, а скорое из медленного? — Несомненно! — Какой еще привести тебе пример? Если что становится хуже, то не из лучшего ли? Если справедливее, то из несправедливого? Так? — А как же иначе? — Значит, мы достаточно убедились, что все возникает таким образом — противоположное из противоположного? — Совершенно достаточно. — Тогда двинемся дальше. Нет ли между любыми двумя противоположностями как бы чего-то промежуточного? Так как противоположностей две, то возможны два перехода — от одной противоположности к другой или, наоборот, от второй к первой. Например, между большей вещью и меньшей возможны рост и убывание, и об одной мы говорим, что она убывает, о другой — что растет... — Но ведь не иначе обстоит дело с разъединением и соединением, с охлаждением и нагреванием и во всех остальных случаях; у нас не всегда может найтись подходящее к случаю слово, но на деле это всегда и непременно так: противоположности возникают одна из другой, и переход этот обоюдный... — Теперь ответь мне, есть ли что-нибудь противоположное жизни, как сон противоположен бодрствованию? — Конечно есть. — Смерть. — Значит, раз они противоположны, то возникают друг из друга, и между двумя этими противоположностями возможны два перехода. — Ну, конечно! — Тогда я назову тебе одну из двух пар, которые только что упомянул, — сказал Сократ, — и самое пару, и связанные с нею переходы, а ты назовешь мне другую. Я говорю: сон и бодрствование, и из сна возникает бодрствование, а из бодрствования сон, а переходы в этом случае называются засыпанием и пробуждением... — Теперь скажи так же о жизни и смерти. Ты признаешь, что жизнь противоположна смерти? — Признаю. — И что они возникают одна из другой? — Да. Стало быть, из живого, что возникает? — Мертвое. — А из мертвого что? — Должен признать, что живое. — Итак, живое и живые возникают из мертвого? — По-видимому, да. — Значит, наши души имеют пребывание в Аиде?— Похоже, что так. — Не правда ли, из двух переходов, связанных с этой парой, один совершенно ясен? Ведь умирание — вещь ясная... — Как же мы теперь поступим? Не станем вводить для равновесия противоположный переход — пускай себе природа хромает на одну ногу? Или же мы обязаны уравновесить умирание каким-то противоположным переходом? — Пожалуй, что обязаны. — Каким же именно? — Оживанием. — Но если оживание существует, то чем оно будет, это оживание? Не переходом ли из мертвых в живые? — Да, конечно. — Значит, мы согласны с тобою и в том, что живущие возникли из мертвых ничуть не иначе, чем мертвые — из живых. Но если так, мы уже располагаем достаточным, на мой взгляд, доказательством, что души умерших должны существовать в каком-то месте, откуда они вновь возвращаются к жизни... — А вот еще довод в пользу того, что не напрасно, на мой взгляд, пришли мы с тобою к согласию. Если бы возникающие противоположности не уравновешивали постоянно одна другую, словно описывая круг, если бы возникновение шло по прямой линии, только в одном направлении и никогда не поворачивало бы вспять, в противоположную сторону, — ты сам понимаешь, что все, в конце концов, приняло бы один и тот же образ, приобрело одни и те же свойства и возникновение прекратилось бы... Представь себе, например, что существует только засыпание и что пробуждение от сна не уравновешивает, — ты легко поймешь, что, в конце концов, сказание об Эндимионе оказалось бы вздором и потеряло всякий смысл, потому что и все остальное также погрузилось бы в сон. И если бы все только соединялось, прекратив разъединяться, очень быстро стало бы по слову Анаксагора: “Все вещи /были/ вместе”. И точно так же, если бы все, причастное к жизни, умирало, а умерев, оставалось бы мертвым и вновь не оживало, — разве не совершенно ясно, что, в конце концов, все стало бы мертво и жизнь бы исчезла? И если бы даже живое возникало из чего-нибудь иного, а затем все-таки умирало, каким образом можно было бы избегнуть всеобщей смерти и уничтожения? — Никаким... — Вот и мне кажется, что это именно так, а не как-нибудь иначе и что мы нисколько не обманываем себя, приходя к согласию. Поистине существует и оживание, и возникновение живых из мертвых”(59). В приведенном тексте Платон доказывает бессмертие души с помощью идеи взаимоперехода противоположностей. Если отвлечься от фактической стороны его рассуждений, то нельзя не согласиться с ним в том, что взаимопереход противоположностей лежит в основе долговременного существования, сохранения, бессмертия. Платон угадал логическую связь, соответствие между взаимопереходом противоположностей и бесконечностью, бессмертием. Его можно упрекнуть лишь в том, что он явным образом абсолютизировал взаимопереход противоположностей, т.е. не увидел ( или не захотел увидеть) того, что в природе наряду с взаимопереходом имеет место необратимый переход одной противоположностей в другую. Вот как Платон аргументирует. Во-первых, он настойчиво проводит мысль о том, что если имеются противоположности, то между ними должен быть обоюдный переход. Для подтверждения этой мысли он приводит различные примеры взаимоперехода противоположностей (большего и меньшего, слабого и сильного, скорого и медленного, худшего и лучшего, справедливого и несправедливого, разъединения и соединения, охлаждения и нагревания, сна и бодрствования). В данном случае Платон, как и Сенека, использует индукцию. И как Сенека он явно переоценил возможности индуктивного доказательства. Даже если будут приведены тысячи примеров взаимоперехода противоположностей, все равно с их помощью нельзя доказать, что все природные процессы обратимы, что в природе нет необратимого перехода одной противоположности в другую. Во-вторых, для обоснования идеи двойного перехода противоположностей Платон неявно исходит из идеи всеобщей симметрии природы. В одном месте он говорит, что обратный переход противоположностей (не только живого в мертвое, но и мертвого в живое) необходим для равновесия, иначе придется допустить, что “природа хромает на одну ногу”. Ничего не скажешь, образ сильный. Асимметричная природа, по Платону, такая же нелепость, как и хромоногий человек. Легко, однако, возразить философу: всякое сравнение хромает и сравнение природы с человеком в плане симметрии-асимметрии явно хромоногое. Платон видит в человеке только симметричное — две ноги, — и не замечает, что у человека много асимметричного (например, вид спереди — вид сзади, внизу две ноги — наверху одна голова). Так и в природе: наряду с симметрией полно всякой асимметрии. Философ, в сущности, использует негодный прием: пытается доказать противоестественность асимметрии природы ссылкой на противоестественность нарушения симметрии (хромоногости) там, где она (симметрия) должна быть, где она естественна. В-третьих, Платон использует доказательство от противного: пытается дискредитировать идею необратимого перехода противоположностей и тем самым утвердить идею взаимоперехода противоположностей. Он доводит идею одностороннего перехода до логического конца и показывает ее нелепость (см. последний абзац цитированного выше фрагмента диалога “Федон”). Платону в данном случае изменяет чутье диалектика: он рассматривает проблему переходов противоположностей только в двух вариантах: либо взаимопереход, либо необратимый переход — третьего не дано; поскольку необратимый переход невозможен как всеобщее явление, постольку он вообще невозможен, а существует лишь взаимопереход противоположностей. Платон не видит того, что и взаимопереход противоположностей невозможен как всеобщее явление. Если бы все противоположности постоянно переходили друг в друга и не было бы односторонних переходов, то мы наблюдали бы картину вечного круговорота, вечного повторения одного и того же. А это означает полный застой, отсутствие подлинного возникновения, становления. Иными словами, мы приходим к тому же, что и в случае допущения всеобщности одностороннего перехода. Ошибка Платона в том, что по отношению к природе в целом он позволяет себе мыслить в рамках ограниченного принципа “или-или” (избирает взаимопереход противоположностей и отвергает необратимый переход). Если живое переходит в мертвое, то, значит, существует обратный переход мертвого в живое, оживание. У Платона было мелькнула мысль об иных путях возникновения живого из неживого, но он тут же ее отбросил, настолько владела им мысль о всеобщем характере взаимоперехода противоположностей. В-четвертых, в своей попытке обосновать взаимопереход живого и мертвого Платон использует аналогию с взаимопереходом бодрствования и сна. С позиции современной науки эта аналогия кажется наивной, но в древние времена она была одним из сильнейших аргументов в пользу идеи бессмертия души. Платона можно упрекнуть лишь в том, что он пошел на поводу у древних авторов этой аналогии, некритически заимствовал ее. Здесь Платона подвели пристрастие к общему, сходному, тождественному и нелюбовь к единичному, особенному, к подробностям, деталям. Если бы он скрупулезно разобрался во всех сходствах и различиях между двумя парами противоположностей (живым-мертвым и бодрствованием-сном), то увидел бы, что между ними больше различия, чем сходства и забраковал бы аналогию. От Платона тянется нить к христианскому представлению о бессмертии души и смертности тела. “Из всего сказанного, — пишет он в “Федоне”, — следует такой вывод: божественному, бессмертному, умопостигаемому, единообразному, неразложимому, постоянному и неизменному самому по себе в высшей степени подобна наша душа, а человеческому, смертному, постигаемому не умом, многообразному, разложимому и тленному, непостоянному и несходному с самим собою подобно — и тоже в высшей степени — наше тело”(50). В этом высказывании Платона мы видим довольно-таки развитое представление древних о бессмертии. Истоки идеи бессмертия теряются в глубине тысячелетий. На каком-то этапе становления (ближе к началу) эта идея целиком захватила человека, стала доминирующей в его сознании. Человек долго находился в ее плену, прежде чем понял, что в своем абсолютном варианте эта идея не соответствует действительности. Он стал искать компромиссное решение вопроса о бессмертии и смертности. Восточная идея переселения душ и платоно-христианские представления о бессмертии души и смертности тела — наиболее яркие примеры такого компромиссного решения. Каждый из этих вариантов по своему логичен и убедителен. Не случайно на протяжении многих веков эти компромиссные решения жили в сознании людей, а кое-где продолжают жить до сих пор. Почему же мы отвергаем их? Потому что они по-настоящему не решают вопрос о взаимосвязи бессмертия и смертности. В них эклектически соединяются идея чистого, абсолютного (всегда равного себе) бессмертия и признание де-факто телесной смертности. Такое соединение от начала и до конца искусственно, так как основано на дуалистическом представлении о параллельном существовании души и тела. Итак, вернемся к критике идеи чистого, абсолютного бессмертия.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Платон и Сенека: доводы в пользу бессмертия» з дисципліни «Життя, смерть, безсмертя»
