До сих пор я говорил только о социальных ценностях, но что-то неладное проис-ходит и с индивидуальными ценностями. Как отмечено в главе 6, денежные ценности узурпировали роль подлинных ценностей, а рынки стали господствовать в таких сферах общественной жизни, где им не должно быть места. Я имею в виду такие профессии, как юрист и врач, политик, педагог, ученый, работник искусства, а также специалистов в об-ласти так называемых «общественных отношений». Достижения или качества, которые следовало бы оценивать как таковые, получают денежное выражение; о них судят по тому, сколько денег они приносят, а не по их подлинным достоинствам. Деньгам присущи некоторые свойства, которых нет у подлинных ценностей: у них есть общий знаменатель, они поддаются количественному выражению и их ценят практически все люди. Благодаря таким свойствам деньги способны служить средством обращения, но не обязательно — его конечной целью. Большинство достоинств, приписы-ваемых деньгам, проистекают из результатов их расходования; в этом смысле деньги слу-жат средством для достижения цели. Конечной целью деньги выступают лишь в одном случае: когда цель — накопление богатства. Я далек от мысли приуменьшать пользу богатства; но сделать накопление богат-ства конечной целью — значило бы игнорировать многие другие аспекты существования, которые также заслуживают внимания, особенно со стороны тех, кто удовлетворил свои материальные потребности, связанные с выживанием. Я не собираюсь уточнять, в чем за-ключаются эти другие аспекты существования; суть подлинных ценностей как раз заклю-чается в том, что их невозможно свести к общему знаменателю, и разные люди оценивают их по-разному. Мыслящие люди вправе решить этот вопрос самостоятельно: это привиле-гия, которой они могут воспользоваться, как только удовлетворят насущные потребности. Однако, вместо того чтобы воспользоваться такой привилегией, мы всячески стараемся лишиться ее, отдавая предпочтение накоплению богатства. Когда все стремятся иметь как можно больше денег, конкуренция обостряется настолько, что даже те, кто до-бился наибольших успехов, низводятся до положения, когда им приходится бороться за выживание. Люди упрекают Билла Гейтса (Bill Gates), председателя корпорации Microsoft, за то, что он не отдает более значительную часть своего богатства; они не понимают, что сфера его деятельности развивается столь стремительно и в условиях настолько ожесто-ченной конкуренции, что он не может даже думать о филантропии . Независимость и свобода распоряжаться деньгами, присущие в прошлом привилегированным слоям, теперь утрачены. Я считаю, что мы стали из-за этого беднее. Жизнь не должна сводиться к про-стому выживанию. Однако выживание самых сильных превратилось в цель нашей организации. Подразумевает ли концепция открытого общества иной набор ценностей? — Я полагаю, что да, однако доказывать это утверждение следует осмотрительно. Открытое общество определенно требует исправления ошибок и эксцессов, но оно также признает отсутствие объективного критерия, который позволил бы судить о них. Я могу утвер-ждать, что возведение прибыли в ранг этического принципа — это большое заблуждение, но я не вправе считать себя судьей в конечной инстанции, который выносит приговор от имени всего открытого общества. С полной уверенностью я могу говорить только одно: подменять меркантильными ценностями все прочие ценности — значит толкать общество в направлении опасного дисбаланса и подавлять человеческие чаяния, которые заслуживают такого же серьезного внимания, как рост ВНП. Позвольте мне изложить свои доводы. Поведение, направленное на максимиза-цию прибыли, диктуется соображениями выгоды и пренебрегает требованиями морали. Финансовые рынки не являются ни моральными, ни аморальными; соображения морали им просто чужды. В отличие от этого невозможно принимать правильные коллективные решения, если отсутствует четкое понимание различия между добром и злом. Мы не зна-ем, что считать правильным. Если бы нам это было известно, мы бы не нуждались в демо-кратическом правительстве; мы могли бы счастливо жить при правителе-философе, как предлагал Платон, но нам необходимо понимать, что правильно, а что — неправильно, иметь некий внутренний ориентир поведения в качестве граждан и политиков. Без этого представительная демократия не способна функционировать. Мотив прибыли смещает этот внутренний ориентир. Принципу выгоды отдается предпочтение перед моральными принципами. На высококонкурентном рынке, где ежеминутно совершается бесконечное число сделок, забота об интересах других людей может обернуться помехой. Отцы-основатели США считали минимум гражданских добродетелей чем-то само собой разу-меющимся, и они не могли предвидеть возникновения высококонкурентных рынков. Пре-обладание мотива прибыли над гражданскими добродетелями подрывает политический процесс. Это не имело бы значения, если бы мы могли полагаться на рыночный механизм в такой степени, какую считают возможной рыночные фундаменталисты. Но, как я пока-зал выше, дело обстоит иначе. Следует рассмотреть еще один довод. Будут ли люди довольны открытым обще-ством, — во многом зависит от результатов функционирования этого общества. Самый веский аргумент в пользу открытого общества заключается в том, что оно обеспечивает неограниченные возможности для совершенствования. Будучи рефлексивным, открытое общество становится сильнее благодаря достигнутым внутри него результатам. В свою очередь эти результаты зависят от того, что считается удовлетворительным. Прогресс — это субъективное явление; понимание того, что составляет прогресс, зависит от разделяе-мых людьми ценностей в такой же степени, как и от материальных условий жизни. Мы привыкли измерять прогресс динамикой ВНП, но это равносильно тому, чтобы признать деньги в качестве подлинной ценности. ВНП — это мерило обменов, опосредованных деньгами; чем больше социальное взаимодействие принимает форму денежных обменов, тем выше ВНП. К примеру, распространение СПИДа, при прочих равных условиях, при-ведет к увеличению ВНП из-за повышения стоимости медицинского обслуживания. Это — неправильно и ненормально. Подлинные ценности невозможно измерить деньгами. Не-обходим некий иной критерий качества, даже если его невозможно представить в количе-ственной форме. На мой взгляд, лучшим критерием была бы степень самостоятельности, которой пользуются люди, поскольку жизнь не должна сводиться к простому выживанию. При таком критерии не вполне понятно, происходит ли в мире прогресс или регресс. Мировая капиталистическая система основана на конкуренции. Расслабиться в борьбе за выживание и проявлять заботу о более тонких материях может оказаться крайне опасным. Некоторые люди и общества пытаются так поступать и вынуждены платить за это высокую цену. Например, жители Великобритании настолько привязаны к дому, что это ставит их в невыгодное положение на рынке труда. На Европейском континенте высо-ко ценят социальное обеспечение; за это европейским странам приходится расплачиваться высоким уровнем безработицы. Тем не менее я считаю, что перемены возможны. Их следует начать сверху, как это и происходит в большинстве случаев революционной смены режима. Лишь те, кто до-бился успеха в конкуренции, в состоянии внести изменения в условия конкуренции. 1с, кто добился меньших успехов, могут выйти из игры, но их уход не изменит ее правил. Граждане, живущие в демократических странах, все же имеют определенную возможность улучшить качество своей политической жизни. Предположим, люди осознали, что мировая конкуренция приняла слишком ожесточенный характер и возникла настоятельная потребность в сотрудничестве; предположим далее, что они научились проводить разли-чие между индивидуальным принятием решений и коллективным принятием решений. Тогда избранные ими представители защищали бы другую политику и придерживались бы иных норм поведения. Они получили бы какую-то возможность осуществить перемены в собственной стране. Без сотрудничества с другими странами они не смогли бы изменить характер функционирования мировой капиталистической системы, но по меньшей мере они могли бы проявить большую готовность к сотрудничеству. Перемены следовало бы начать с изменений в установках, которые постепенно трансформировались бы в измене-ния в политике. Это, разумеется, - окольный путь осуществления перемен, он не представляется по-настоящему реалистичным, если учесть господствующую тенденцию. Силы мировой конкуренции были развязаны совсем недавно — для целей настоящей работы я бы отнес эту дату примерно к 1980 г., — и их последствия еще полностью не проявились. Каждая страна испытывает нажим, требующий повышения конкурентоспособности, к тому же стало трудно сохранять многие системы социального обеспечения, созданные при различ-ных обстоятельствах. Процесс их демонтажа еще не завершен. Великобритания и США — страны, возглавившие этот процесс, — сегодня пожинают плоды, тогда как страны, кото-рые сопротивлялись этому процессу, переживают тяжелую безработицу. Условия для из-менения направления движения еще не созрели. Но события развиваются очень быстро. Я надеюсь, что доводы, изложенные в книге, будут способствовать изменению сложившейся тенденции, хотя должен допустить, что в каком-то смысле, возможно, не могут служить удачной ролевой моделью. Я пользуюсь большим уважением и признанием не только благодаря моей филантропической деятельности или моим философским взгля-дам, а из-за способности делать деньги на финансовых рынках. Я сомневаюсь, стали ли бы вы читать эту книгу, не будь у меня репутации финансового мага и волшебника. Первоначально финансовые рынки меня заинтересовали как способ заработать на жизнь, но в последнее десятилетие я сознательно использовал свою финансовую репу-тацию в качестве трамплина для продвижения своих идей. Главная идея, которую я хотел бы довести до читателя, состоит в следующем: нам необходимо осознать различие между индивидуальным принятием решений, которое находит проявление в поведении на рынке, и коллективным принятием решений, которое проявляется в социальном поведении вооб-ще и в политике в частности. В том и другом случае нами движет эгоистический интерес; однако при принятии коллективных решений общие интересы должны быть выше инди-видуальных эгоистических интересов. Я допускаю, что это различение осознано еще дале-ко не всеми. Многие люди, возможно, большинство людей, руководствуются узкими эгои-стическими интересами даже при принятии коллективных решений. Существует соблазн протянуть руки и присоединиться к толпе, но это было бы ошибкой, так как нанесло бы ущерб общим интересам. Ибо если мы действительно верим в общие интересы, то должны исходить из них, даже если другие так не поступают. Подлинные ценности тем и отлича-ются, что они являются таковыми, независимо от того, преобладают ли они в обществе или нет. Между подлинными ценностями и рыночными ценностями существует пропасть. На рынках господствует конкуренция, а цель состоит в том, чтобы выиграть. Подлинные ценности достойны уважения как таковые. Я никогда не забываю слов Сергея Ковалева, российского диссидента и активиста в области прав человека, который гордо заявил мне, что он всю свою жизнь вел почти наверняка проигрышные битвы. Я не дорос до его кри-териев, но я поступаю в соответствии со своими убеждениями. В качестве участника рын-ка я стремлюсь к выигрышу, а в качестве человека — члена человеческого сообщества — я стремлюсь служить общим интересам. Иногда эти две роли трудно разделить, как видно из моего участия в российских делах, но сам принцип ясен. Всегда будут люди, которые ставят личные интересы выше общих интересов. Это явление называется проблемой «безбилетного пассажира», которая путает все коллек-тивные усилия. Но различие состоит как раз в том, считаем ли мы это проблемой или принимаем его как должное. В первом случае мы осуждаем «безбилетных пассажиров», хотя и не можем от них избавиться; во втором случае мы не только терпим их, но даже можем к ним присоединиться. Всеобщее осуждение способно отбить охоту к «безбилетной езде». В бизнесе люди весьма озабочены тем, что о них думают другие. В деловой практике они могут быть целеустремленными, но если ценятся другие гражданские добродетели, они по меньшей мере сделают вид, что им не чужды общественные интересы. И уже это было бы шагом вперед по сравнению с нынешним состоянием дел. Конечно же, межличностная критика в политике и общественной жизни никогда не сработает так, как в естественных науках, поэтому не следует питать нереалистических ожиданий, которые привели бы к разочарованию. В науке существует объективный внеш-ний критерий, который позволяет торжествовать истине, даже если она противоречит здравому смыслу. В общественной жизни такого критерия нет. Как мы видели, когда люди руководствуются исключительно результатами своих действий, они способны отклонить-ся от общественных интересов очень далеко. Существует только внутренний критерий: подлинные ценности, которыми руководствуются граждане. Эти ценности не являются надежной основой для межличностных критических оценок, поскольку от них легко от-махнуться. Как мы видели, общественные науки менее эффективны, чем естественные науки, так как в обсуждение вторгается проблема мотивов. Например, марксисты обычно отвергали любую критику своей догмы, обвиняя оппонентов в защите враждебных клас-совых интересов. Так что критика становится менее действенной, когда речь идет о мотивах, а не о фактах. Тем не менее политика становится более эффективной, когда граж-дане руководствуются пониманием добра и зла, а не исключительно соображениями прак-тической целесообразности. Я видел, как это произошло на моей родине — Венгрии, но для этого потребова-лась революция. Я покинул страну с горьким чувством: население страны мало сделало, чтобы помочь своим согражданам-евреям, когда тех уничтожали в годы нацистской окку-пации. Когда я приехал в страну двадцать лет спустя, я обнаружил другую атмосферу. Это было наследие революции 1956 г. Люди остро осознали политический гнет. Некоторые из них стали диссидентами; большинство нашли способ приспособиться, но они понимали, что идут на компромисс и восхищались теми, кто от компромисса отказывался. Интересно отметить, что четкое осознание того, что есть добро, а что — зло, преобладавшее в момент основания мною Фонда, исчезло после распада коммунистического режима. Можно ли было сохранить это понимание или возродить его в условиях демократии? Я считаю, что можно, но импульс должен был исходить от индивидов, которые руководствуются собст-венными ценностями, независимо от того, как поступают другие. Тем не менее некоторые люди должны быть готовы защищать свои принципы, а другие — уважать их за это. Этого было бы достаточно, чтобы улучшить социальный и политический климат.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Возврат к подлинным ценностям» з дисципліни «Криза світового капіталізму»
