Полную теорию тонов дал Эйлер в своем «Tentamen novae theoriae musicae» (Петербург, 1739). Исходя из чисто математической точки зрения, согласно которой созвучие интервала определяется простотою отношения соответствующих чисел колебаний, он вывел целый ряд систем тонов, из которых только одна почти вполне совпадает с нашей диатоническо-хроматической. Пределы слышимости он определил тонами между 30 и 7500 колебаниями, позднее между 20 и 4000, т. е. примерно 8 октав. Вопрос об обертонах был правильно разрешен, по крайней мере математически, Даниилом Бернулли («Mém. de Berl., 1753) доказавшим, исходя из положения об одновременном существовании малых колебаний, что всякая струна может колебаться одновременно, как целое и частями, производя таким образом наряду с основным звуком и более высокие тона. Физиологическая оптика постепенно привлекала к себе много работников и сделала заметные успехи. К знаменитой оптике Роберта Смита (1689—1768), появившейся в 1728 г. в Кембридже, был присоединен трактат д-ра медицины Джюрина (1684—1750) «О ясном и неясном видении», в котором говорится о кругах светорассеяния, иррадиации, пределах видимости мелких предметов, мерцании звезд и пр. Здесь же Джюрин высказал следующее положение: за всяким ощущением, продолжавшимся долгое время, следует по прекращении его противоположное. Этим же положением пользуется Бюффон 2 для объяснения субъективных или физиологических цветов, которые он очень подробно исследует в «Парижских мемуарах» в 1743 г. Если на лист белой бумаги наложить небольшой квадрат из красной бумаги и долго смотреть на него, не сводя глаз, то вокруг красного квадрата появляется зеленая кайма, а если красный квадрат удалить, не сдвигая глаз, то место, которое было занято квадратом, покажется окрашенным в зеленоватый цвет. Бюффон первый заметил окрашенность теней; при восходе и закате солнца они представлялись ему иногда зелеными, но большею частью голубыми; он отмечает, что всякий может видеть это явление, стоит только при восходе или закате солнца посмотреть на тень собственного пальца на листе белой бумаги. Позднее аббат Мазеас («Mém. de Berlin, 1752), наблюдая одновременно на белой стене тени одного и того же тела от луны и свечи, заметил, что первая тень была окрашена в красноватый цвет, а вторая в голубоватый. Подобные цвета объяснялись в то время либо окрашенностью паров в воздухе, либо цветом самой атмосферы. Очень оригинально объясняет в приведенном мемуаре Бюффон косоглазие. По его мнению, косящий глаз слабее нормального; человек это чувствует и употребляет его в дело не так охотно, как нормальный, все равно, как мы не любим употреблять в дело неловкую левую руку. Поэтому-то косой и смотрит на предметы одним здоровым глазом. Бюффон допускает, что эта причина может быть не единственная, но она, во всяком случае, главная, так как ему лично удавалось излечивать косоглазие тем, что он завязывал здоровый глаз и тем заставлял человека употреблять в дело другой. О приспособлении (аккомодации) глаза к различным расстояниям, об оценке расстояния предметов, о кажущейся величине луны на горизонте, о едином видении двумя глазами и пр. шли длинные споры, не давшие правильного решения вопросов и даже не наметившие основ для последних.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Габриэль Крамер» з дисципліни «Історія фізики»
