Для Руссо, как и для Канта, гражданское состояние обеспечивает возможность нравственной жизни, и Руссо рассматривает это как благо, подобно Платону и Аристотелю. Но каковы же условия существования самих гражданских государств? Ответ на этот вопрос Спиноза основывал на анализе, аналогичном тому, который он проводил, рассматривая человека в естественном состоянии, когда, по его мнению, конфликт происходил из-за несовершенного разума человека. Кант много обращался к анализу первоначального конфликта между людьми, пытаясь объяснить как природу конфликтующих группировок, так и их окружение. Ход мыслей Руссо и Канта сходен, но изложение Руссо мне кажется более последовательным и полным. Теоретики общественного договора – Спиноза, Гоббс, Локк, Руссо, Кант – уподобляют поведение государств поведению людей в естественном состоянии. Если определить естественное состояние как такое, в котором действующие элементы – люди или государства –.сосуществуют, никому не подчиняясь, то это определение можно распространить как на государства современного мира, так и на людей, живущих вне гражданского государства. Ясно, что государства не признают над собой некоего общего начала, но можно ли их определять как действующие [c.101] элементы? Остановимся на этом вопросе, прежде чем перейдем к рассмотрению описываемого Руссо поведения государства среди государств. Подобно Спинозе, Руссо использует аналогии с корпорацией и организмом. Первая из них отражается в утверждении, что правитель не должен делать ничего, что причинит вред государству, а цель государства – “защита и благополучие своих граждан”. Аналогия с организмом проявляется в том, что “отдельную политическую единицу можно рассматривать как живое тело, подобное человеческому”. Как и у живого существа, главная его забота – забота о самосохранении7. Однако Руссо предупреждает, что аналогия здесь свободная, идентичность мотивации человека и общества – возможное совпадение, а не жесткая зависимость, как у Спинозы. И он весьма тщательно определяет, что имеет в виду, когда рассматривает государство в качестве некой целостности, обдающей волей и целью. В теории Руссо различаются государства, какими мы их видим, и государства, какими они должны быть. В первом случае недостижимо полное соответствие интересов государства и действий,правителя. Это утверждение справедливо для большинства государств; ведь было бы странным, если бы правитель, защищая интересы страны, забывал о собственных, подстегиваемый тщеславием и жадностью. Аналогии государства с организмом и корпорацией весьма ограниченны, так как государство – это определенная целостность. Правитель, обладающий достаточной властью, всегда осуществляет свою волю, как если бы она была волей государства. Сходным образом рассуждает Спиноза, утверждая, что во внешней политике государство нужно рассматривать как нечто, действующее от имени всех своих членов. Руссо, кроме того, пытается доказать, что государство может стать единством в более глубоком смысле, чем это представляет Спиноза. По Руссо, государство реализует в своих решениях всеобщую волю, понимаемую как решимость государства делать то, что в целом является наилучшим для всех его членов. Единство государства достигается тогда, когда существуют условия, необходимые для реализации всеобщей воли. Вряд ли из этой абстрактной формулировки можно вывести ответ на интересующий Руссо вопрос, при каких условиях государство может достигнуть желаемого единства. Необходимой основой для сильного государства, говорит Руссо, является солидарность членов общества или патриотизм. В первобытном племени групповая солидарность была обусловлена экономической взаимозависимостью и давлением извне. [c.102] Руссо опасается, что сложная ситуация XVIII в. способствует утрате солидарности, присущей общественным или политическим группам более раннего времени. Он пишет: “Сегодня больше нет французов, немцев, испанцев, англичан... есть только европейцы”. У всех одни и те же вкусы, чувства и нравы, потому что национальные институты не придают обществу четких отличительных особенностей. Патриотизм может раствориться в неразберихе страстей, порождаемых внутри- или межнациональными интересами. Как развивать патриотизм при наличии огромного разнообразия интересов? На этот вопрос Руссо отвечает так. Если дети сообща воспитываются в духе равенства, если они впитывают законы государства и предписания всеобщей воли, если их учат уважать эти первостепенные ценности, если их окружают предметы, постоянно напоминающие о нежной матери, о любви, которую мать им несет как бесценный дар, и о том, что они у нее в вечном долгу, тогда наверняка они научатся лелеять друг друга, как братья, не желать ничего противного воле общества, заменять действиями людей и граждан тщетное и бесполезное бормотание софистов и стать в свое время защитниками и отцами страны, детьми которой они так долго были8. В таком государстве единство будет достигнуто и конфликт исчезнет, потому что равенство подавляет развитие тех личных интересов, которые представляют угрозу единству государства – и это отрицательный момент. В то же время ощущение равенства делает гражданина преданным своему отечеству, а забота о его благосостоянии становится делом каждого9. Итак, воля государства – общая воля; нет проблемы разобщенности и конфликта – и это положительный момент. Рассматривая международную политику, удобно трактовать государства как отдельные действующие единицы, хотя кажется, что противоречит здравому смыслу считать действующим лицом государство, представляющее собой лишь неодушевленную абстракцию. Но это важный пункт любой теории международных отношений, особенно третьего образа. Насколько применимы в целом к этой проблеме мысли Руссо? Филолог Эрик Партридж указывал, что первобытные люди называли себя “люди” или “народ”, отражая этим свое превосходство и отличие от иных подобных групп. Геродот писал, что персы считали себя великим народом и требовали уважения от других народов – соседей. Идея собственного [c.103] превосходства типична для эллинистической литературы. Евреи уверены, что они избранный Богом народ. Чувство, о котором говорилось выше, можно назвать групповым или местным патриотизмом. До XVIII в. этому чувству было подвержено малочисленное население, распространенное на относительно большой территории, или, напротив, многочисленное население, проживающее достаточно компактно. Например, первое проявилось в сопротивлении французов вмешательству папы Бонифация VIII в вопросы, которые король, знать и духовенство считали внутренними, а второе обнаруживается в гражданском чувстве жителей греческих городов-государств и некоторых средневековых городов. Существование группового патриотизма не играет особой роли, пока он, как указывает С. Дж. Хейз, не смешивается с идеей национальности. Тогда возникает крайне важное современное явление – национализм. Ганс Кон доказывает, что национализм невозможен без идеи национального суверенитета и что усиление национализма связано с интеграцией масс в общую политическую форму10. Такая интеграция – идеал политического учения Руссо, но, подобно Платону, он считал возможной ее реализацию лишь в пределах ограниченной территории – в городе-государстве11. Современные средства транспорта и связи позволяют человеку воспринимать свои интересы с учетом общих интересов на территориях, значительно больших, чем Руссо мог себе представить. Изменился масштаб деятельности, но не сама идея. Идея национализма подразумевает преданность нации. Но последние сто лет убедительно показали, что большинство людей относятся к государству намного более лояльно, чем к какой-либо другой группе. Когда-то верность церкви заставляла людей жертвовать своей жизнью в войнах за ее интересы. Современные люди испытывают подобные чувства по отношению к национальному государству... Вследствие центростремительной силы национализма государство можно рассматривать как единство. Но не стоит проводить анализ, опираясь только на эту точку зрения. Руссо уточняет, что его суждение применимо в любом из двух случаев: 1) если государство является таким единством, что можно говорить, как об организме (Руссо полагал, что это вряд ли возможно, но многие государства, в других отношениях далекие от его идеалов, можно было характеризовать как единство) [c.104]; 2) если государство едино только в том смысле, что некоторая сила заняла такое положение в государстве, что ее решения принимаются как воля государства. Современную ситуацию можно представить следующим образом: государство определяет и представляет другим государствам свою политику, как если бы она была, по выражению Руссо, всеобщей волей государства. Внутреннюю оппозицию терпят, поскольку, во-первых, она не способна навязать свое мнение государству; во-вторых, ее убеждения основаны на том же осознанном интересе и традиционной лояльности, из-за чего в итоге она считает правильным поддерживать решения нации и действовать по принятым стандартам. По мнению Руссо, чем хуже государство, тем важнее первое соображение, причем в крайней форме единство государства достигается откровенным насилием верховной власти. В то же время, чем лучше или, как мы сейчас можем добавить, чем более национально государство, тем большее значение приобретает второе соображение и в высшей точке развития согласие граждан с формулируемой правительством внешней политикой становится полным. В обоих случаях государство выступает по отношению к другим государствам как единое целое. Любое государство, не отвечающее этим условиям, при внешнеполитическом анализе не может считаться единством, но в таком случае оно прекратило бы свое существование в качестве государства, поэтому трудностей у нас не возникнет. Итак, некоторые проблемы становятся проблемами внешней политики; некоторые проблемы внешней политики требуют единственного решения, которое государство принимает как единое целое; в противном случае государство исчезнет, а с ним и проблема государства как единства. Если есть государство – есть и внешняя политика, а во внешней политике государство должно говорить единственным голосом. Приведем еще одно соображение, вынуждающее нацию действовать как единое целое более последовательно, чем это предполагает предшествующий анализ. Попытки обеспечить практически единодушную поддержку внешней политики чаще всего успешны в пору кризиса, особенно военного. Объединение граждан и государства основывается на личных чувствах граждан и их убеждении в зависимости собственной безопасности от безопасности государства. Государство поддерживает подобные настроения, наказывая изменников и награждая патриотов, что обычно приветствуется обществом: в “Ахарнейцах” Аристофана хор оскорбляет Дикеополиса за защиту врагов Афин; нечто подобное есть в военном опыте каждого общества. Короче говоря, единство нации обусловлено не только врожденными факторами; его укрепляют часто возникающие в международных отношениях противостояния. При этом важно не то, что появляется ненависть [c.105] между народами разных стран, а то, что страна мобилизует ресурсы, интересы и чувства граждан для реализации военной политики. Если отношение вражды к другому государству воспитывается заранее, то политика войны приобретает много сторонников и ее шансы на успех повышаются. Но война ведется не только солдатами на линии фронта. Люди участвуют в войне, потому что они граждане государства. Руссо утверждал, что “если война возможна только между такими “моральными существами” [государствами], из этого следует, что воюющие не вступают в конфликт с личными врагами”. Одно государство воюет с другим государством. Цель войны – разрушить или изменить противостоящее государство, и если его “можно было бы разрушить одним ударом, война бы закончилась в этот же момент”. Исторические примеры подтверждают эту гипотезу. Во Второй мировой войне мы [США] сражались против Германии потому, что в целом она была под пятой Гитлера, а не из-за того, что большинство американцев испытывали личную неприязнь к народу Германии. Тот факт, что мы противостояли не людям, а государствам, позволил им быстро перестроиться после войны, в результате чего стало возможным сотрудничество Соединенных Штатов с лидерами и народами стран, бывших недавно нашими смертельными врагами. Вернемся к теории международных отношений Руссо, уделяя особое внимание тем положениям, которые имели для него первостепенное значение, а именно: политическому окружению и свойствам государства. О роли международного окружения Руссо говорит следующее. Нельзя отрицать, что для всех людей было бы благом постоянное состояние мира. Но пока любой человек не имеет гарантий собственной безопасности, т.е. не уверен, что можно избежать войны, он стремится начать ее в то время, которое соответствует его собственным интересам, и таким образом упредить соседа, который сам хочет упредить нападение и может напасть в удобный для себя момент. Многие войны, даже наступательные, по своей природе скорее являются несправедливой неосторожностью и развязываются в целях защиты собственных территорий нападающего, чем для захвата чужих. Какими бы миролюбивыми теоретически ни были взгляды общества, ясно, что политически и даже морально эти взгляды могут оказаться фатальными для того, кто требует их соблюдения от всего мира, когда одно государство не помышляет о том, чтобы соблюдать их по отношению к самому себе. Современный мир, в котором действуют нации, делает предосторожность бесполезной, потому что бесполезно быть осторожным, “когда все предоставлено случайности”. Характер акторов на международной сцене обусловливает еще большую безнадежность ситуации. Руссо говорит, что “вся жизнь королей посвящена исключительно двум целям: распространить [c.106] свою власть за границы государства и усилить ее еще более в их пределах. Любая иная цель или подчинена одной из указанных, или является лишь предлогом для ее достижения”. Что касается министров, “на которых короли перекладывают свои обязанности”, там, где это возможно, то война нужна им постоянно, так как благодаря ей они всегда необходимы властителю, поскольку он не сможет преодолеть трудности войны без помощи министров, готовых при плохом обороте дела повести государство к гибели, лишь бы остаться на своем месте. Если в таком мире предосторожность тщетна, то здравый смысл просто опасен, так как “быть здравомыслящим в мире безумцев – само по себе безумие”. По поводу отношений между государствами в том виде, в каком мы их понимаем, Руссо не сказал ничего такого, чего не было бы у Спинозы и Канта, хотя в большинстве случаев его формулировки более совершенны. Способствовало бы установлению мира существование идеальных государств, удовлетворяющих императиву Канта или более широким критериям Руссо? На этот вопрос Кант ответил положительно, а Руссо – отрицательно. Воля государства, которая в идеале является общей для каждого гражданина, – только частная воля, если рассматривать ее по отношению к остальному миру. Подобно тому как воля какого-либо сообщества или группы внутри государства, будучи правильна сама по себе, может оказаться неверной с точки зрения благоденствия государства, так и воля государства, считающего ее справедливой, может не показаться таковой остальному миру. Руссо утверждает: “Вполне возможно, что какая-то республика, сама по себе хорошо управляемая, вступает в несправедливую войну”. Чтобы реализовать общую волю всего мира, нужно нивелировать особенности отдельных государств (Руссо настаивает на том, что и в государстве должны быть нивелированы особенности отдельных групп). Государство может провозгласить, что его цели законны и для остальных государств, но на самом деле каждое государство формулирует такие цели с позиций своих особенностей, а не на основе общих требований. Отсюда ясно, что отсутствие надгосударственной власти, предупреждающей и улаживающей конфликты, возникающие из-за различия в целях, неизбежно ведет к войне. Вывод Руссо и, можно сказать, основа его теории международных отношений точно, хотя и несколько абстрактно выражены в следующем положении: столкновения между отдельными странами происходят не случайно, а закономерно12. А это просто иной способ сказать, что в анархии не обязательно присутствует гармония. [c.107] Существуют два возможных способа решения анархии: 1) навязать эффективный контроль над независимым и несовершенным государством; 2) считать идеальное государство совершенным, т.е. таким, для которого нехарактерны особенности. Кант пытался найти компромисс: он считал, что государства достаточно совершенны и могут добровольно подчиняться принятому ими своду законов. Руссо расходился с Кантом в этом вопросе, подчеркивая специфику любого, даже идеального государства, что делает нереальным предлагаемое Кантом решение13. Приведенные выше способы решения проблемы анархии позволили создать теорию международных отношений, в общих чертах объясняющую поведение всех государств, как “хороших”, так и “плохих”14. В примере с охотой на оленя воля охотника за зайцем, с его собственной точки зрения, разумна и предсказуема. Но, по мнению остальных охотников, она произвольна и эгоистична. Так же и воля каждого отдельного государства: идеальная для него самого, она может вызвать сильнейшее возмущение у других государств. Преломление теории Руссо в международной политике, основанное на представленном анализе, дано в его комментариях к Сен-Пьеру. В своем труде “Состояние войны” Руссо пишет: “Страны Европы связаны друг с другом в столь многих точках, что ни одно из них не может самоустраниться, не создавая конфликтов между остальными: расхождения между странами становятся все более значимыми по мере того, как связи между ними становятся теснее”. Страны “неизбежно приходят к конфликтам и разногласиям при появлении первых признаков перемен”. На вопрос, почему государства “неизбежно” должны враждовать, Руссо отвечает: потому что их союз “основан на случайности и не поддерживается ничем другим”. Европейские государства жестко противостоят друг другу. Их законодательство не обладает ни достаточной силой, ни ясностью для того, чтобы им руководствоваться. Европейское публичное право – это “масса противоречащих друг другу правил, которые можно упорядочить только с позиции права сильного, поэтому в отсутствие верного ключа к руководству разум вынужден в каждом сомнительном случае следовать эгоистическим побуждениям, что само по себе делает войну неизбежной, даже если бы все стороны желали руководствоваться принципами справедливости”. Поэтому нелепо ожидать, что гармония интересов установится сама по себе и страны автоматически согласятся с принятыми [c.108] правами и обязанностями. В действительности существует “союз наций Европы”, но “несовершенство этой ассоциации делает состояние ее членов еще хуже, чем если бы они совсем не образовывали общности”. Мысль ясна. Самый кровавый период истории непосредственно предшествовал формированию общества, когда люди уже утратили добродетели дикарей, но не приобрели достоинств граждан. Последняя стадия естественного состояния – обязательно состояние войны. Именно в этой стадии пребывают нации Европы15. А в чем тогда причина войны: в произвольных действиях государств или в системах, в которой они существуют? Руссо настаивает на втором, утверждая: каждый может видеть, что людей объединяет общность интересов, а разобщает конфликт; изменить эту тенденцию можно с помощью тысячи катастроф; как только появляется общество, должна возникнуть некая принудительная сила, координирующая действия его членов и придающая их общим интересам и взаимным обязательствам ту устойчивость и последовательность, которую они сами никогда бы не приобрели. Невозможно одновременно говорить о важности политической структуры и о том, что действия, порождающие конфликт и приводящие к применению силы, не имеют значения. Непосредственными причинами войны являются именно специфические действия государств, а общая структура – их союз допускает эти действия. Если бы не было эгоизма, тупости и других пороков, был бы возможен вечный мир, но это так же утопично, как попытка немедленно устранить непосредственные причины войны, не меняя структур “союза Европы”. Как же нужно изменить структуру союза? Руссо отвергает идею Канта о добровольном союзе – федерации, поддерживающей мир между государствами. Руссо утверждает, что лекарство против войны между государствами – такое федеральное правительство, которое объединит государства связями, подобными тем, которые соединяют отдельных граждан, и поставить, и то и другое под власть закона. Кант выдвигал сходные положения, но только для того, чтобы гипотетически подтвердить свою мысль (правда, позднее он пришел к осознанию возможности такой федерации), но Руссо каждым своим словом противоречит кантовской идее. По его мысли, федерация [термин, который заменит выражение “свободная и добровольная ассоциация, ныне объединяющая [c.109] государства Европы”] должна охватить своим членством все основные государства, она должна иметь законодательный орган, обладающий властью принудить всех своих членов к исполнению законов и правил; она должна иметь исполнительный орган, способный или заставить каждое государство подчиняться в обязательном порядке общим решениям, или запретить какие-то действия; наконец, она должна быть достаточно сильной и устойчивой, чтобы ни один из ее членов не мог выйти из нее по собственной воле в тот момент, когда его собственные интересы сталкиваются с интересами остальных. Легко обнаружить уязвимые моменты в предлагаемом Руссо решении; например, возникают вопросы: сможет ли федерация навязать свои законы государствам так, чтобы они поняли, что против них не готовится война, и всегда ли сила будет на стороне федерации? По утверждению Руссо, европейские государства находятся в состоянии достаточного равновесия и не дадут ни одному из них или каким-либо союзам доминировать над другими. По этой причине федерация будет располагать необходимой силой. В “Федералистских записках” дан критический анализ слабостей, присущих федерации государств, которой приходится навязывать законы своим членам. Аргументация весьма убедительна... Нереалистичность решения, предлагаемого Руссо, отнюдь не умаляет достоинств его теоретического анализа войны как следствия международной анархии... [c.110]
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Государство среди государств» з дисципліни «Теорія міжнародних відносин»
