Сдача позиций происходила не только на переговорах по ограничению и сокращению вооружений. В конце 1980-х годов остро встал вопрос о дальнейшей судьбе двух германских государств. И в ГДР, и в ФРГ стала набирать силу идея воссоединения Германии. Ее активизация произошла как естественное следствие происходивших в странах Восточной Европы перемен, не в последнюю очередь инициированных исходящими из Советского Союза импульсами «перестройки» и «нового политического мышления», а также, естественно, не без помощи мощного западного пропагандистского пресса. К 1989 году ситуация стала накаляться. В ноябре рухнула Берлинская стена, представлявшая до этого важную часть границы между Востоком и Западом. В конце ноября канцлер ФРГ Г. Коль выступил со своими десятью пунктами, которые по существу представляли собой план поэтапного объединения Германии. Было над чем задуматься. В Вашингтоне выжидали, внимательно наблюдая за 463 тем, как себя поведет в этой ситуации Москва. Но оттуда не поступало никаких вразумительных сигналов. Советское руководство, конечно же, было обеспокоено, но с выработкой своей четкой позиции и заявлением о ней не торопилось. По свидетельству помощников, Горбачев беспокоился не столько о том, что в Европе может исчезнуть «форпост социализма» — ГДР, сколько о возможности возникновения неуправляемого процесса, который мог бы спровоцировать беспорядки в центре Европы, вновь усилить конфронтацию Востока и Запада, а может быть, и того хуже — довести до военного конфликта. Тогда прощай на многие годы, если не навсегда, так дорогая ему идея «общеевропейского дома». Мысль о том, что проблема объединения Германии — это в то же время и проблема сложившейся после Второй мировой войны системы общеевропейской безопасности, если и возникала, то мимолетно, как нечто второстепенное. В том же 1989 году хозяином американского Белого дома стал Дж. Буш, далеко не новичок в мировой политике. В середине 1970-х он был директором Центрального разведывательного управления США. При Рейгане занимал пост вице-президента и в этом качестве неоднократно встречался с советским руководством. Став президентом США, Буш сразу стал действовать. В конце года он предложил Горбачеву встретиться и обсудить назревшие советско-американские и мировые проблемы. Приглашение было принято. Встреча состоялась в начале декабря 1989 года на Мальте. Предварительную договоренность о том, что переговоры будут происходить попеременно на советском крейсере «Слава» и американском крейсере «Белкнап», пришлось скорректировать из-за штормовой погоды. Поэтому беседы происходили на стоявшем у стенки советском теплоходе «Максим Горький», где Горбачеву пришлось выступать в роли хозяина. Впрочем, сложившееся положение советского руководителя, кажется, устраивало. По свидетельству его ближайшего помощника Черняева, Горбачеву очень хотелось установить с американским руководством отношения доверия, «хотя бы приблизительно на том уровне, который был уже достигнут с Тэтчер, Миттераном, Колем, Андреотти» (20). Роль гостеприимного хозяина способствовала этому. Вопрос об объединении Германии в перечне тем для обсуждения прямо не значился. Однако Буш, как бы факультативно, все же его затронул. Горбачева вопрос инте- 464 ресовал, но он не был готов его обсуждать. Поэтому он пустился в общие рассуждения. Дескать, политика СССР в Европе основывается на приверженности Хельсинскому документу 1975 года и начатому «общеевропейскому процессу», целью которого является построение «общеевропейского дома». В ходе этого процесса может быть решен и германский вопрос, естественно, с учетом интересов безопасности всех стран. В детали проблемы Горбачев не вдавался. Да он и не смог бы это сделать, поскольку советская позиция на этот счет еще не была проработана. Он не счел возможным использовать даже заготовленную мидовскими специалистами шпаргалку, в которой говорилось-, что «объединение Германии должно быть окончательным продуктом постепенной трансформации политического климата в Европе, когда оба блока — НАТО и Варшавский Договор — будут распущены или объединены по взаимному согласию» (23). Хотя эта позиция и не была должным образом (как это было принято) одобрена Политбюро, на рабочем уровне она в то время не вызывала принципиальных возражений ни у Минобороны, ни (если автор не ошибается) у других ведомств СССР, обычно привлекавшихся к выработке позиций по вопросам безопасности. Вместо этого Горбачев рассуждал: «Есть два германских государства, так распорядилась история. И пусть она же распорядится, как будет протекать процесс и к чему он приведет в контексте новой Европы и нового мира... В общем, это тот вопрос, где мы должны действовать максимально внимательно, с тем, чтобы не был нанесен удар по переменам, которые сейчас начались» (24). Казалось, что разговор завершился ничем. Но слушавший внимательно Буш все же сделал для себя вывод: Горбачев идею объединения не отвергает и не относит ее на неопределенное будущее. Это было для него важно, поскольку буквально накануне на пресс-конференции в Италии советский лидер, отвечая на соответствующий вопрос, недвусмысленно заявил, что объединение Германии — это дело «нескорого будущего». Налицо была подвижка в нужном для Вашингтона направлении. Уловил Буш и то, что Горбачев процесс воссоединения отдает на откуп истории, что его не очень волнует предстоящий слом сложившейся в Европе системы безопасности — главное для него — чтобы «не был нанесен удар по переменам, которые сейчас начались». Но этого не хотят и США, ведь перемены идут как раз в том направлении, 465 которого они добивались с первых послевоенных лет. Буш был доволен. А Горбачев, видимо, для того, чтобы окончательно обрести «доверие» партнера, вдруг сделал ему еще один презент. Как бы мимоходом он обронил, что так называемая на Западе доктрина Брежнева, в основе которой лежит идея незыблемости социалистических устоев в странах Восточной Европы, практически мертва. Для Буша и его госсекретаря Бейкера это означало, что Горбачев не только отдал судьбу Германии на откуп истории, но и принял решение не вмешиваться в процессы, происходящие в странах Восточной Европы. Это давало американцам дополнительную возможность активизировать свою и так бурную деятельность по развалу Варшавского Договора. Горбачев добился своего — его взаимоотношения с американским президентом приобрели признаки даже не «доверия», а «братания». Иначе нельзя было назвать поведение руководителей двух «сверхдержав» в ходе совместной пресс-конференции, устроенной тут же на борту теплохода «Максим Горький». Мировой прессой итоги встречи преподносились как «исторический перелом» в международном развитии. Ближайшее окружение Горбачева говорило о «прорыве». И лишь немногие увидели то, что потом привело к негативным последствиям. Например, присутствовавший на встречах маршал Ахромеев вскоре после Мальты написал: «Ход переговоров в районе Мальты наводил на мысль, что соотношение сил между США и СССР изменилось в пользу США. Встреча и переговоры на Мальте были первыми, в которых Советский Союз выступал уже с ослабленными позициями» (25). К сожалению, СССР выступал не просто с ослабленными позициями. После Мальты стал еще более отчетливо просматриваться развал всей послевоенной системы безопасности, а для СССР — оборонительной структуры, которая не только обеспечивала его безопасность, но и безопасность стран содружества, объединенных Варшавским Договором, и 45-летний период без разрушительных мировых войн. Для Горбачева все это было несущественно. Он приехал с Мальты окрыленным. Видимо, все, что происходило в Восточной и Центральной Европе, воспринималось им как нечто планомерное, укладывающееся в рамки «общеевропейского процесса». Во всяком случае, через несколько дней после Мальты на очередном заседании По- 466 литбюро (2 января 1990 г.) он высказался об этом достаточно откровенно: «То, что происходит там (в Восточной Европе. — Авт.), не должно нас сбить с пути, ни в мыслях, ни в действиях». Что касается американцев, то вдохновленные согласием Горбачева продолжить диалог по германскому вопросу и заявлением о намерении не вмешиваться в дела стран Восточной Европы они резко активизировали свои усилия в направлении отрыва ГДР от ОВД и дальнейшего расшатывания этой организации. В начале января 1990 года Буш направил Горбачеву личное послание, в котором уже напрямую поставил вопрос об объединении Германии. Причем он высказывался за то, чтобы процесс объединения проходил на основе самоопределения (он помнил слова Горбачева «пусть распорядится история»). Для большей приемлемости этого подхода, Буш тут же в письме выразил «понимание», что процесс объединения Германии будет частью европейского интеграционного процесса. В том же начале января в Москву приехал Г. Коль — Запад решил «ковать железо, пока оно горячо». Горбачев все еще не имел четко выработанной позиции по вопросу объединения Германии, все еще обходился при обсуждении общими фразами. Он сводил дело к тому, что объединение не должно нанести ущерб чьей-либо безопасности. Коль, естественно, с этим соглашался. И хотя Горбачев вновь ничего конкретного по проблеме не сказал — его слова можно было понимать по-разному, собеседник услышал в его рассуждениях то, что хотел услышать. О том, что именно он услышал, можно было судить по его словам, сказанным перед отъездом из Москвы: «Объединению Германии дан зеленый свет!» Поскольку никто слова Коля не опроверг, Запад продвинулся еще на один шаг вперед. Скорее всего, Горбачев в свои словесные упражнения с Бушем и Колем не привносил намеренно тот смысл, который слышали в них собеседники — он играл в дипломатию, ему нравилось импровизировать. Анализируя все это, кажется даже, что он не отдавал себе отчета в важности последствий подобных импровизаций. Возможно, они создавали видимость того духа «доверия», к которому так стремился советский лидер. Но он явно недооценивал их негативные последствия для безопасности страны. Для СССР вопрос объединения был не столько внешнеполитическим, сколько военно-стратегическим. Для Советско- 467 го Союза от того, как будет осуществлено это объединение, зависело, будет ли и дальше обеспечена его безопасность на самом главном военно-стратегическом направлении, сможет ли он и дальше сдерживать мощную натовскую группировку, само создание которой с самого начала было нацелено на Советский Союз и опрокидывание результатов Второй мировой войны в Восточной Европе? В этом смысле, при всем многообразии возникавших в связи с объединением Германии проблем (включая и столь важную, как судьба советской группировки войск в ГДР) на первый план выдвигалась проблема отношения ее с существующими в Европе военно-политическими союзами. Кажется, что в Советском Союзе ни у кого не было сомнений в том, что главным и обязательным условием нашего согласия на объединение ФРГ и ГДР должно быть невхождение объединенной Германии в НАТО. Советские люди ожидали от своих руководителей самой твердой позиции по этому вопросу. Их ожидания не оправдались. На созванном Горбачевым в январе 1990 года совещании «членов советского руководства» по германской проблеме говорили о чем угодно: и на кого следует ориентироваться в ФРГ, и как относиться к новому руководству ГДР, и о взаимодействии с Англией и Францией, и даже о форме органа, в котором можно было бы обсуждать проблемы объединения Германии («4+2», т. е. четыре страны-победительницы плюс два германских государства). Дело не дошло до главного — до выработки и принятия решения о твердой позиции, препятствующей вхождению Германии в НАТО. Горбачев, видимо, решил и дальше импровизировать. Впрочем, такого результата можно было ожидать— на совещание не были приглашены ни министр обороны, ни начальник Генерального штаба. Все, что делал Горбачев (а в отдельных случаях с его попустительства — и Шеварднадзе) в дальнейшем при решении проблемы объединения Германии, было чистым волюнтаризмом. Он не имел на это полномочий от Верховного Совета и даже не ставил в известность о своих маневрах ни Совет обороны, ни Президентский совет, ни Совет Федерации. Впрочем, Горбачев к этому времени вообще стал вести себя как самодержец. По свидетельству В. М. Фалина, ставшего в 1991 г. секретарем ЦК КПСС, он заявил, что «Верховный Совет... не уполномочен выносить 468 обязательные для него решения или контролировать его действия, ибо президент подотчетен лишь съезду депутатов. Советы Федерации и безопасности состояли при нем. Президент мог интересоваться их мнением до события или, если ему удобно, после. А мог терять к ним интерес вообще» (25). Между тем на встрече Буша и Коля в феврале 1990 года было решено не стоять на месте. Ранее данные Горбачевым «векселя», за которые он в Германии был удостоен звания «лучшего немца», позволяли им ставить вопрос о дальнейшем движении в нужном Западу направлении. Теперь Буш и Коль решили, что настало время добиваться согласия о вхождении объединенной Германии в НАТО. В ход была запущена очередная пропагандистская кампания. На страницах западной печати появилась масса высказываний западных политических и военных деятелей и статей, в которых говорилось об объединении Германии и ее вхождении в НАТО если не как о решенном вопросе, то, во всяком случае, как о предрешенном. Это была та самая «ситуация», которая создавала иллюзию, что «поезд ушел». Во всяком случае именно такими словами характеризовали эту «ситуацию» Горбачев и Шеварднадзе, оправдывая последовательно осуществляемую сдачу позиций по вопросу о вхождении Германии в НАТО. Горбачев, конечно же, не хотел такого исхода, но своим маневрированием способствовал этому. Его пространные, расплывчатые высказывания раз за разом, вольно или невольно подвигали Вашингтон и Бонн к убеждению, что ничего невероятного в их замысле нет. В конце мая Горбачев встретился в Вашингтоне с Бушем. Он приехал туда с намерением еще раз попытаться убедить президента США в целесообразности нейтрализации объединенной Германии. На Буша «убедительные» доводы Горбачева не подействовали — он уже видел себя «на коне» и не хотел менять позицию, многократно высказанную публично. Горбачев же не хотел уезжать ни с чем. И он произнес: пусть объединенная Германия по достижении окончательного урегулирования, учитывающего итоги Второй мировой войны, сама решит, членом какого союза ей состоять! (Доманеврировался!) Буш ожидал подвижек в этом вопросе, выставления условий, оговорок в отношении сроков и т. д. Но он никак не ожидал, что все произойдет так просто. В американских газетах («Юнайтед стейтс 469 ньюс энд уордд рипорт») со ссылкой на очевидцев писали, что Горбачев просто ошеломил собеседников своими словами. Буш попросил его еще раз повторить — Горбачев охотно выполнил его просьбу. Даже Шеварднадзе был смущен. Есть и иной вариант этого фрагмента беседы Буша с Горбачевым. О нем поведал А. С. Черняев в уже упоминавшейся книге «Шесть лет с Горбачевым». Возможно, он более точен. Дословно: «М. С. Значит, так и сформулируем: Соединенные Штаты и Советский Союз за то, чтобы объединенная Германия до достижения окончательного урегулирования, учитывающего итоги Второй мировой войны, сама решила, членом какого союза ей состоять. Дж. Буш. Я бы предложил несколько иную редакцию: США однозначно выступают за членство объединенной Германии в НАТО, однако, если она сделает другой выбор, мы не будем его оспаривать, станем уважать». М. С. Согласен. Беру Вашу формулировку» (27). Вот и все! Как быстро улетучились и «окончательное урегулирование», и «итоги Второй мировой войны». А разве не было ясно, какой сделает выбор натовская ФРГ — ведь это она включала в свой состав ГДР, а не наоборот! Вряд ли самому Горбачеву не было ясно, что он «доманеврировался» и тем самым открыл для объединенной Германии ворота в НАТО. Только после этого он решил прикрыться решением Политбюро. Однако документ для Политбюро, разработанный совместно Министерством иностранных дел, Минобороны, КГБ и Международным отделом ЦК, названный «Основными принципами окончательного международно-правового урегулирования с Германией», не содержал согласия с вступлением объединенной Германии в НАТО. Вместо этого в документ был включен пункт 8, в котором говорилось, что и после объединения Германии на ее территории не менее пяти лет «будут и далее размещаться контингенты войск Соединенного Королевства, Французской республики, Соединенных Штатов Америки и Советского Союза». Более того, в пункте 9 говорилось о том, что ни контингенты войск западных союзников, ни советские войска «не будут пересекать линию, совпадающую с нынешней государственной границей» между ГДР и ФРГ. Тем не менее «Основные принципы» были внесены Шеварднадзе для обсуждения на встрече министров иностранных дел «шестерки» 22 июня 1991 года (какая дата!). 470 Что же получилось? Выходит, что Шеварднадзе, внеся этот документ, тем самым дезавуировал ранее данные Горбачевым обещания? Оказалось, что нет. Бывший посол СССР в ФРГ Ю. А. Квицинский в своей книге «Время и случай» (28) рассказал прелюбопытнейшую историю. О ней он узнал от начальника управления планирования МИД ФРГ Г. Эльбе. Оказалось, что за четыре дня до внесения документа на рассмотрение министров «шестерки» С. Тарасенко, «начальник штаба планирования Шеварднадзе», передал Эльбе «записку с соображениями, выработанными штабом планирования советского МИД». Об отмене прав четырех держав лишь по истечении переходного периода времени там не было и речи. Эльбе переспросил, как это понимать. «Не волнуйтесь, — сказал Тарасенко, — все будет так, как написано в этой бумаге». Когда Шеварднадзе зачитывал текст «Основных принципов», госсекретарь США Дж. Бейкер «передал своему западногерманскому коллеге записку: «Что это значит?» Геншер написал в ответ: «Показуха». Американец в знак согласия кивнул... Шеварднадзе публично показывал, что он отмежевывается от зачитанного текста проекта договора». Комментируя переданную Тарасенко бумагу, Эльбе констатировал: «Это было успокоительное сообщение о том, что советскую позицию на переговорах в Берлине не следует принимать за чистую монету». Наверное, комментарии здесь излишни. Одно можно сказать — это был не эпизод, а «стиль» внешней политики Горбачева — Шеварднадзе. Сам Горбачев предпочитает о деталях объединения Германии говорить поменьше — кто же хочет выставлять свою роль в этом процессе в таком неприглядном виде. Но совсем умолчать об этом невозможно. В одной из его последних книг, названной «Размышления о прошлом и будущем», изданной в 1998 году издательством «Терра», вы напрасно будете искать что-либо конкретное в отношении столь важной проблемы. Но кое-что все же есть. Горбачев, например, упоминает о состоявшемся в январе в Москве совещании «членов советского руководства» по германскому вопросу, которое, в числе других мероприятий, решило поручить «маршалу Ахромееву готовить вывод советских войск из ГДР». Что за «члены советского руководства» приняли столь ответственное решение? Тот же Черняев в той же книге называет их поименно. Это: Яковлев, Шеварднадзе, Рыжков, Крючков, а также Черняев, Шахназаров, Фалин, Федоров и Ахромеев (в каче- 471 стве советника Президента). Уже не говоря о правомерности такого органа, как «совещание», да еще в избранном составе, решать вопрос о выводе войск из ГДР, возникает вопрос, почему готовить этот вывод поручено не Министру Обороны и Генштабу, а «советнику Президента», который оставил свой официальный пост начальника Генштаба два года назад? Не свидетельствует ли это о том, что не только с внешней политикой, но и с руководством государством в то время было уже не все в порядке? О членстве объединенной Германии в НАТО Горбачев в своей книге говорит даже не скороговоркой, а вскользь: «...Шло активное обсуждение внешних аспектов объединения Германии, условий, на которых оно может осуществляться, включая признание объединенной Германией существующих границ (прежде всего, с Польшей), отказ от размещения на территории ГДР после воссоединения воинских частей НАТО (при том, что объединенная Германия останется членом этого союза), сроков вывода с ее территории советских войск...» (Подчеркнуто нами. — Авт.) (29). Говорится так, будто членство в НАТО само собой разумеется. В конце пассажа Горбачев не удержался от того, чтобы похвалить себя за «спокойное» объединение Германии; «И это стало еще одним доказательством плодотворности нового мышления, новых внешнеполитических подходов Советского Союза периода перестройки» (30). Чем же тогда является факт, что одним махом была разрушена созданная в результате кровопролитной войны и многолетних усилий система советской, европейской и международной безопасности? Последний акт драмы состоялся в Архызе в июле 1990 года. Там проходила та самая беседа Горбачева с Г. Колем, которая завершилась обошедшим весь мир сообщением одного из западных журналистов: «Сказать, что канцлер был доволен переговорами, — значит не сказать ничего. Коль весь светился от удовольствия». И было из-за чего! В Архызе Горбачев официально снял все еще остававшиеся возражения и оговорки, связанные с вопросом вхождения объединенной Германии в НАТО. Известный политический деятель ФРГ социал-демократ Э. Бар по этому поводу воскликнул: «Я поражен согласием Горбачева на включение объединенной Германии в НАТО... Можно сказать, что Северо-атлантическим союзом одержан величайший триумф!» И опять ни один представитель Министерства обороны в Архыз приглашен не был. 472 12 сентября 1990 года в Москве был подписан «Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии». 3 октября объединение Германии стало свершившимся фактом. Таким образом, событие, которое еще вчера считалось невероятным, произошло. Его отрицательные последствия — более чем очевидные в то время — материализовались менее десяти лет спустя. В 1999 году самолеты «Люфтваффе» вновь бомбили югославские города, и канцлер Германии, наряду с президентом США, имел решающий голос в НАТО по вопросу: продолжать или прекратить разрушение суверенного государства. В 1970—1980-х годах и раньше, когда существовали СССР и ОВД, такой натовский шабаш был невозможен.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «ВОССОЕДИНЕНИЕ ГЕРМАНИИ» з дисципліни «Супердержави XX століття. Стратегічне протиборство»
