Экспансия Новоевропейской цивилизации и реакция на нее незападных обществ
Тот факт, что примерно с рубежа XIX—XX ст. человечество, сохраняя деление на народы, государства и цивилизации, представляет еобой планетарную макроцивилизационную систему, сомнений не вызывает. События в одних регионах планеты неизменно отражаются на состоянии других. Человечество, как писал в связи с этим в середине истекшего века С.Л. Франк: "... несмотря на все политические, национальные и культурные обособления и раздоры — фактически живет некой общей жизнью, его отдельные части тесно соприкасаются между собой. Запад и Восток, мир христианский, магометанский, китайский... находятся в беспрерывном и тесном общении"2. О том же (в те же самые годы) говорил и В.И. Вернадский. В XX в. свершилось небывалое: "... впервые в истории человечества мы находимся в условиях единого исторического процесса, охватившего всю биосферу планеты. Как раз закончились слож- : Франк С.Л. С нами Бог//Франк С.Л. Духовные основы общества. — М., 1992. — С.226.606 Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество ные, частью в течение ряда поколений независимо и замкнуто шедшие исторические процессы, которые в конце концов в нашем XX столетии создали единое, неразрывно связанное целое"3. Ясно также, что решающую роль в цивилизационной интеграции человечества сыграл Запад, выступающий с эпохи Возрождения, Реформации и Великих географических открытий ведущей силой всемирно-исторического процесса. К тому времени Запад уже был охвачен духом наживы и внешней экспансии, направленной в равной мере и на природу с ее богатствами, и на соседние народы и цивилизации. В значительной степени это получает и религиозную мотивацию, в особенности в кальвинизме с его идеей о предвечной предопределенности будущей участи души каждого и критерием богоизбранности человека по его практическому успеху в жизни. Это сочеталось с утверждением новой этики, усматривающей в труде религиозное призвание человека и декларирующей своеобразный мирской аскетизм, способствовавший первоначальному накоплению капитала, в конечном счете — торжеству буржуазных отношений. Экспансия Запада, первоначально мотивированная не столько капиталистическим предпринимательством, сколько простой жаждой обогащения за счет других народов, уже в XVI в. обрушивается на Америку (испанцы, отчасти португальцы), побережья Африки и Южной Азии (португальцы) и Восточную Европу (поляки, которым здесь предшествовали немцы, шведы и датчане в Прибалтике и итальянцы, собственно генуэзцы, в Причерноморье). В одних случаях (прежде всего, в Восточной Европе) Запад взаимодействовал с родственными ему в религиозно-культурном отношении народами христианской традиции, тогда как в других — с совершенно чуждыми ему по духу цивилизациями. В ряде регионов мира он образовывал собственные филиации, возникавшие как при широком многорасовом взаимодействии (Латинская Америка), так и создававшиеся на монорасовой основе или, по крайней мере, при жесткой расовой сегрегации. Сказанное непосредственно отражалось на структуре возникавшей всемирной цивилизации. Однако формирование под эгидой буржуазно-индустриального Запада всемирной макроцивилизационной системы вызывало двойственную реакцию у втягивавшихся (или втягиваемых) в нее народов. Одни, как правило численно незначительные, но влиятельные и более-менее образованные в западном духе, круги в целом принимали этот процесс как должное и необходимое, тогда как другие, ориентированные на традиционные ценности, это развитие решительно отвергали. Классическим примером такого рода раскола в верхушечных слоях поверхностно вестернизируемого общества может считаться полемика между западниками и славянофилами в России. При рассмотрении такого рода явлений А.Дж. Тойнби, используя метафоры из древнееврейской истории эллинистичеки-римского периода, определял позиции первых как "иродианство", а вторых — "зелотство", поскольку политика царя Ирода Великого (как и его непосредственных предшественников) состояла в интеграции Иудеи в систему античного мира с восприятием всего комплекса достижений последнего, тогда как религиозно-политическое движение зелотов противилось этому, занимая, выражаясь современной терминоло- Вернадский В. И. Философские мысли натуралиста. — М, 1988. — С.8Контраверзы макрохристианского мира и традиционные цивилизации востока 607 гией, фундаменталистскую позицию, вплоть до радикальной борьбы с нововведениями и верхами, их проводящими. С началом действительно серьезных преобразований, затрагивавших сами основы жизнедеятельности основных масс народа, подобного рода дискуссии перестают быть салонным времяпровождением интеллектуалов. Выбитые из своего традиционного жизненного уклада миллионы людей не могут найти себе адекватного, психологически приемлемого для них, с учетом их традиционных ценностей и представлений, места в жизни. Вчерашние крестьяне в поисках работы устремляются в промышленные города, на шахты и рудники, где их прежнее, основанное на опыте многих поколений предков сознание не может служить ориентиром и определять жизненный успех. В результате наступает деморализация и потеря морально-ценностных ориентиров, и люди оказываются легкой добычей проповедников массовых идеологий — социалистической, националистической, а затем и фундаменталистской.. В пределах славянских губерний Российской империи данный процесс с на-роставшей силой разворачивался с 60-х гг. XIX в. — с момента отмены крепостного права. С этого времени народническо-социалистические представления, пустившие корни в интеллигентском сознании уже во второй половине правления Николая I (в некотором смысле уже киевские кирилло-мефодиевцы, тем более В.Г. Белинский, петрашевцы и пр.), распространяются с поразительной скоростью, приобретая все более радикальный характер. Деятельность народовольцев готовит почву для восприятия образованной молодежью 90-х гг. XIX вв. марксизма. И можно лишь поражаться тому факту, в какой мере увлечение, прежде всего, социально-экономической (бесспорно — сильнейшей в нем) стороной марксизма было массовым. Через него прошли почти все религиозные философы России первой половины XX в. — С.Н. Булгаков, НА. Бердяев, С.Л. Франк, даже Л.И. Шестов и многие другие. Русская революция была действительно подготовлена всем ходом развития пореформенной России, хотя, конечно, при ином стечении обстоятельств (если бы не был убит П.А. Столыпин, если бы страна не вступила в Первую мировую войну и пр.) этого рокового события, вероятно, можно было бы избежать. Конечно, Столыпин и за пару десятков лет не переделал бы психику масс. Но он мог бы обеспечить стабильность власти в один из ответственнейших моментов русской истории, когда массы в условиях быстрого экономического роста страны должны были индивидуализировать и рационализировать свое сознание, не теряя в то же время здоровых основ русского корпоративизма и солидаризма, определяемых на церковном языке как соборность. Русская революция дает нам первый яркий пример цивилизационного отторжения не-западного (пусть и ближайшим образом связанного с ним как культурными корнями, так и длительными контактами) региона от норм и ценностей жизни, навязываемых буржуазным (в своем естественном проявлении — западным) обществом. Вехами на этом пути потом становятся Китай и Иран. Однако революционно-марксистские движения Карибского бассейна и Латинской Америки, Юго-Восточной Азии и пр. могут быть поставлены в тот же ряд, равно как и происходящий на наших глазах рост мусульманского фундаментализма. После отхода на второй план массово-революционной борьбы, крайней формой (вплоть до самопожертвования) неприятия буржуазных норм, ценностей и образа жизни становится террор. Неприятие буржуазности, столь яркое608 Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество на самом Западе еще в XIX в. (достаточно вспомнить хотя бы Ш. Бодлера или Ф. Ницше, не говоря уже о К. Марксе), пройдя опыт массовых движений, все более индивидуализируется, порождая бунт личности, не желающей жить по навязываемым чуждой цивилизацией канонам. А бунтующий человек, как писал А. Камю, "в своем первом порыве протестует против посягательств на себя такого, каков он есть. Он борется за целостность своей личности. Он стремится поначалу не столько одержать верх, сколько заставить уважать себя"4. Не столь важно, считает ли террорист себя народовольцем, революционным марксистом или воином ислама, важно то, что он вступает в борьбу искренне, принимает, выражаясь словами Н.А. Бердяева, "революционную аскезу", готов жертвовать своей жизнью для борьбы с тем злом, которое в его глазах ассоциируется с частной собственностью и основанном на ней социально-экономическим неравенством (часто персонифицируемым в виде Запада, в последнее время все более — США). Такой человек движим неприятием (переходящим в самозабвенную ненависть) к западным ценностям и установкам жизни, деформирующим и разрушающим (или уже вполне разрушившим) установки и ценности его собственной цивилизационной системы. В известном смысле сказанное относится даже к германскому национал-социализму, выступавшему на ранних стадиях (как и итальянский фашизм) в значительной степени в качестве реакции на деструкцию и кризис традиционных ценностей под ударами утверждавшегося капитализма приатлантического образца, обостренной чувством унижения в результате поражения в Первой мировой войне, последующих отторжений территорий, репараций и контрибуций. Веймарская республика, лишенная традиционного для немецкой государственности патерналистского начала, органически не воспринималась массами в качестве своей, родной, кровной политической системы. Поэтому немцы с такой легкостью от нее отказались, выбрав из двух зол, как вскоре оказалось, куда худшее. Зло, привнесенное в мир Русской и Китайской революциями, нацистским режимом в Германии и пр., имело в своем основании, кроме всего прочего, и острое чувство неудовлетворенности огромных масс людей, порожденное распадом традиционного, аутентичного нормативным представлениям этих людей мира и утверждением новых, непривычных и неприемлимых для большинства из них ценностей, ориентиров и установок индивидуалистически-прагматически-буржуазного образца. Как в связи с этим сразу по окончании Второй мировой войны писал С.Л. Франк: "Близоруко усматривать последний источник зла только в определенной доктрине. Доктрина есть только внешняя оболочка и идеологическое оправдание для инстинкта зла, дремлющего в душе человеческой; весь ее успех состоит в том, что она потакает разнузданию этого инстинкта. Где этот дух зла становится активным и ищет обнаружения, он легко себе найдет оправдание и в других доктринах"5. Однако не менее близоруко было бы не видеть того, что если "дух зла" — гоббсовский изначальный и безмерный эгоизм, порождающий "войну всех против всех" в государственно неупорядоченном, "естественном" состоянии общества, фрейдовский первичный позыв Танатоса, противоположный по своим устремлениям Эросу или просто библейски понимаемая врожденная гре- 4 Камю А. Бунтующий человек. — М., 1990. — С. 130 5 Франк С. Л Свет во тьме // Франк С. Л. Духовные основы общества. — М., 1992. — С.408.Контраверзы макрохристианского мира и традиционные цивилизации востока 609 ховность человека — действительно искони присущ индивиду, то проявляется он, не просто будучи спровоцированным антигуманной идеологией. Этот дух вырывается на простор лишь там, где перестают срабатывать традиционные ценности и идеалы, обуздывающие его в душах людей. Подобное происходит в случае внутреннего кризиса всей социокультурной системы определенной цивилизации. Этот кризис может быть обусловлен как внутренними, так и внешними факторами, а чаще, по крайней мере в течение последних веков, их наложением, когда внутренний кризис дополняется и усугубляется деструктивным для данной системы внешним, иноцивилизационным воздействием. И такое воздействие со стороны Западной цивилизации по сравнению с более ранними формами межцивилизационного взаимодействия оказывается неизменно тоньше, многоплановей и, в конечном счете, разрушительней, опасней с точки зрения пробуждения и раскрепощения агрессивных инстинктов утративших традиционные ценности людей. Древняя Русь медленно сползала в кризисное состояние, как минимум, со второй трети XII в., со времени смерти старшего сына Владимира Мономаха — Мстислава. Однако никаких катастрофических последствий (кроме типичных для всего Средневековья княжеских междоусобиц и, что существеннее, снижения темпов развития на фоне переживавшего раннеготический взлет Западно-христианского мира того времени) это не имело. Ослабленная борьбой между князьями Русь оказалась неспособной противостоять нашествию Батыя и была сокрушена. Таким образом, внутренний кризис совпал (а в известной степени и подготовил ее) с обусловленной действиями внешних сил катастрофой. Однако никакого взрыва внутренней агрессивности, социального безумия, изуверства и пр. на Руси в результате всего этого не произошло. То же можно было бы показать на примерах также завоеванных в XIII в. монголами Китая, Средней Азии или Ирана. Во всех этих и множестве подобных случаев гибли люди, рушились державы и пр., но сохранялись прежние, многими веками отработанные и проверенные, социально-нравственные, санкционированные религиозным авторитетом духовные ценности, которые не могли быть отменены или даже принципиально поколеблены одним лишь фактом политической катастрофы и связанными с ней бедствиями. Более того, сами обрушившиеся бедствия осмысливались в ключе отступления от норм, а значит, ревностный возврат к ним должен был способствовать окончанию полосы бедствий. Иными словами, добуржуазные формы межцивилизационного взаимодействия в минимальной степени вели к разложению присущих той или другой цивилизации традиционных социокультурных регуляторов. Последнее имело место лишь там, где некая (практически всегда стадиально более низкого уровня) цивилизация физически уничтожалась в системной целостности ее проявлений и ее деморализованные потомки, утрачивая собственные регуляторы поведения, так или иначе воспринимали чужие. Однако до середины II тыс. такие случаи фиксируются лишь по отношению к отдельным раннеклассовым образованиям на периферии крупных ци-вилизационных ойкумен, в систему которых включались соответствующие этносы (иберы, галлы, иллирийцы и др. и Рим, вьетские народности к югу от Янцзы и Китай династий Цинь и Хань, негры Судана и Восточного побережья Африки — Мусульманская цивилизация и пр.).610 Западная цивилизация, макрохристианский мир и глобализирующееся человечество Случаи же тотального уничтожения самостоятельных, насчитывавших более двух тысячелетий цивилизационнои жизни социокультурных систем относятся как раз к началу западной колониальной экспансии. Имеются в виду великие цивилизации Мезоамерики и региона Перуанско-Боливийских Анд с примыкающей к ним прибрежной полосой. Однако испанская экспансия в Новом Свете по своей природе была еще добуржуазной, хотя по духу уже вполне новоевропейской. Это же можно сказать и о попытке Польши в XVI — начале XVII вв. подчинить православную Восточную Европу (вехи на этом пути: Люблинская уния с передачей полякам Украины 1569 г., Брестская церковная уния 1596 г., коронация в Кремле королевича Владислава и введение в Москву польского гарнизона в 1610 г.). Принципиально иной характер носила колониальная деятельность Голландии в XVII в. и Англии с XVIII в., особенно после индустриального переворота, в результате которого английская промышленность оказалась заинтересованной в широком экспорте своих дешевых товаров, ввоз которых в традиционные цивилизации Востока определял разбалансирование их собственных экономических систем. А*последнее, накладываясь на внутренние противоречия в них самих, определяло уже системный социокультурный кризис, охвативший с середины XVIII в. Индию, а вскоре Китай и Юго-Восточную Азию. Исключение составляла, в сущности, лишь Япония, закрывшаяся от внешнего мира в начале XVII в. и уже самостоятельно и сознательно принявшая программу модернизации страны после победы революции Мейдзи в 1868 г. При этом уже с конца XVIII в. западное, в особенности английское, влияние все более усиливается в Османской империи, дополняясь вскоре в Северной Африке и на Ближнем Востоке воздействием (а затем и прямым колониальным подчинением Алжира, Туниса и отчасти Марокко) французским. С конца XIX в. Турция оказывается в сфере германского влияния. В результате, в инициируемую Западом мировую интеграцию втягиваются (с разными для них последствиями) Мусульманский, Индийско-Южноазиатский и Китайско-Дальневосточный миры. Первая мировая война со всей очевидностью засвидетельствовала функциональное единство человечества. И с ее окончанием в мировом масштабе мы наблюдаем рост альтернативных по отношению к Западной цивилизационнои системе тенденций, настроений и сил, выступающих сперва в преимущественно марксистско-болыпевистской форме, а в последние десятилетия (особенно в мусульманских государствах) принимающих все более отчетливый цивилизаци-онно-религиозный, фундаменталистский характер.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Экспансия Новоевропейской цивилизации и реакция на нее незападных обществ» з дисципліни «Історія світової цивілізації»
