Состояние и соотношение региональных цивилизационных систем накануне всемирной западноевропейской экспансии
Предпринятое рассмотрение цивилизационных систем Древности и Средневековья показало, что к началу эпохи Великих географических открытий прямо или через многочисленные первобытные опосредующие звенья все мировые цивилизации не только Старого, но и Нового Света так или иначе соприкасались. Потенциально человечество уже представляло собой не только умозрительное, но и готовое вот-вот обрести реальные контуры единство. Однако степень этих взаимосвязей была совершенно различной, от практически не ощущавшейся, как между цивилизациями Америки и Евразии, до самой тесной и непосредственной. К XV в., в конце которого были совершены выдающиеся открытия X. Колумба и Васко-да-Гамы, в мировом масштабе существовали две цивилизационные ойкумены: Новый и Старый Свет, между которыми уже имелись опосредованные спорадические контакты. Ойкумена Нового Света существенно отставала. Более того, к началу ее взаимодействия с европейцами ее цивилизации либо уже находились в состоянии глубокой стагнации (как общество майя, в значительной степени ацтеки, в культурном отношении лишь пользовавшиеся высокими достижениями их предшественников — тольтеков, творцов Теотиуакана и пр.), либо вступали в нее через создание громоздкой, деспотической, тоталитарно-бюрократической империи инков, охватившей почти всю (кроме закрытого горами и джунглями общества муис-ков в юго-западной Колумбии) цивилизационную зону Южной Америки. В стадиальном отношении ни одна из цивилизаций доколумбовой Америки не превзошла раннеклассовый уровень. Общество централъномексиканского Теоти- Межцивилизационные связи средневековья______________________________________541 уакана едва ли было стадиально выше Египта эпохи Древнего Царства. Инкская же империя демонстрирует социально-экономический уровень доэхнатоновского Египта или Месопотамии централизованно-бюрократических деспотий второй половины III тыс. до н. э.— времен Саргонидов и III династии Ура. Создается впечатление, что цивилизации и Центральной, и Южной Америки в первой половине II тыс. проживали как бы второй цикл развития, точнее — цивилизационного круговорота, из которого своими силами, несмотря даже на отдельные выдающиеся достижения (как, например, математика, астрономия, календарная система майя), не были в состоянии выйти. Все цивилизации доколумбовой Америки демонстрируют древневосточный путь развития. Их социокультурные системы были оптимально адаптированы к наличным условиям существования. Однако при первом же соприкосновении с высокоиндивидуализированным западноевропейским обществом они продемонстрировали свою полную неспособность к трансформации и выработке системы адекватных реакций на этот вызов. В пределах ойкумены Старого Света в эпоху Средневековья можно выделить две не только взаимодействовавшие, но и частично наложившиеся одна на другую ойкумены. Восточную ойкумену можно было бы обозначить как индуистско-буддийско-конфуцианскую, а Западную — как авраамитскую, му-сульманско-христианскую (с иудейским и манихейским квазицивилизацион-ными компонентами и квазицивилизационными образованиями номадов Евразийских степей). Первая включала два цивилизационных мира: Индийско-Южноазиатский и Китайско-Дальневосточный; вторая — три: Мусульманский, Восточнохристианский и Западнохристианский. Внутренняя структура двух названных субойкумен, степень их интегрированности и общности социокультурных оснований была принципиально различной. Восточная субойкумена не имела общих духовных корней, и два ее основных цивилизационных блока не только не представляли собою функционально единой целостности, но и в своих социально-политических основаниях имели принципиально различные (индуистская кастовость и конфуцианско-бюрокра-тическая пирамида) схемы организации общества. Два ее центры территориально были весьма удалены друг от друга, не имели между собой удобной системы коммуникаций и больше влияли с двух сторон на промежуточные общества (Тибет, Бирму, Индокитай, Индонезию), чем непосредственно друг на друга. Однако в то же самое время их относительная общность определялась по крайней мере двумя существеннейшими факторами. Первым из них можно считать то, что еще до начала сколько-нибудь заметного взаимодействия около рубежа эр обе они утвердились в идее деперсонифици-рованности конечных (абсолютных, базовых) основ бытия, выразив это в идеях безличных, но все-проницающих и всеобъемлющих — Брахмы и Дао (при всей акцептации на трансцендентности первого и имманентности второго). Личности и обществу в конечных глубинах бытия противостоял не Бог как личность, творец и вседержитель, а иррациональное Нечто, осмысливаемое в буддизме как Великое Ничто (шунья) — лишенная качеств феноменального мира первооснова. Вторым является (ставшее в решающей степени возможным именно благодаря такого рода изначальной мировоззренческой близости) широкое восприятие народами Центральной, Юго-Восточной и Восточной Азии индийского по происхождению буддизма со всем колоссальным связанным с ним культурным комплексом (архитектура и изобразительное искусство, литература и философия, прак- I542 Цивилизации третьей генерации в эпоху средневековья
о g, сз с а >я о 8 § I о § I а 1 I I \ [<]
онньгй мир (в составе Китайско-Восточноазиатской и Японской цивилизаций, 3 •ч В : — Китайско-Дальневосточный цивилизац — Восточнохристианская цивилизация [ — Западнохристианская цивилизация [I — Мусульманско-Афразийская цивилизация V — Индийско-Южноазиатская цивилизация г — Китайско-Восточноазиатская цивилизаці П — Японская цивилизация ГЦ — Мезоамериканская цивилизация Ш1 — Андская цивилизация • Межцивилизационные связи средневековья______________________________________543 тическая этика и психотренинг и пр.). Во всех странах, будь-то Тибет или Бирма, Вьетнам или Монголия, но в особенности там, где к моменту проникновения буддизма уже существовали собственные высокоразвитые учения, в первую очередь в Китае, буддизм взаимодействовал с местными представлениями и философскими школами, приобретал разнообразные формы и модификации. Однако при всем разнообразии своих модификаций именно буддизм определил некий общий для большинства народов рассматриваемой субойкумены, от Шри-Ланки до Японии и от Тибета и Монголии до о. Бали, культурно-мировоззренческий стиль, выражаясь шненглеровским языком — облик, "хабитус", который становится очевидным при сопоставлении культур рассматриваемого круга как целого со взятой в своей глубинной "авраамитской" целостности культурой мусульманско-христианского круга. К концу средневековья и положение в Индийско-Южноазиатском и Китай-ско-Восточноазиатском цивилизационных мирах было совершенно различным. Если первый был расщеплен и переживал глубочайший кризис, то второй во главе с восстановившей достоинство Китая национальной династией Мин, пришедшей на смену монгольской Юань, в целом, демонстрировал высочайшую на то время в мировом масштабе степень развитости. Индийско-Южноазиатский цивилизационный мир оказался расколотым благодаря как внутренней стагнации и своеобразному одряхлению его базового, ранее ведущего компонента — Северной Индии, древней Арьяварты, так и непосредственно связанным с этим мусульманским завоеванием последней. Уже в конце XIII в. мусульмане владели всей северной половиной Индостана от Гиндукуша до Бенгальского залива, а в последующие три века — уже мирным путем, благодаря деятельности торговцев и миссионеров,— заняли ведущие позиции в Малайзии и Индонезии, обратив в свою веру жителей Восточной Бенгалии и Явы. При всем многократном численном превосходстве индуистов в пределах Северной Индии их кастовая расщепленность, как и другие обстоятельства, определяли сугубо пассивное восприятие создавшейся ситуации. Их духовно-культурная жизнь теплилась под спудом ориентированного на традиционные ценности, мало вмешивающегося во внутреннюю жизнь покоренных обществ правления мусульманских султанов. Ситуация принципиально не изменилась и в XVI в., когда большую часть Индостана со смехотворно малыми силами завоевывает Бабур, основатель империи Великих Моголов, в чьих жилах слилась кровь Чингисхана и Тимура. Его внук Акбар во второй половине названного столетия предпринял попытку му-сульманско-индуистского цивилизационного синтеза, однако базовые принципы двух социокультурных систем были мало совместимы, чтобы такой эксперимент дал бы устойчивый положительный результат. Социальная разобщенность и религиозно-культурная стагнация становятся судьбой Северной Индии позднего средневековья. Появление в это время новых (более по форме, чем по сути) доктрин, типа кришнаитского учения Чайта-ньи, принципиально эту картину не меняют. Однако сохранность традиционных экономических и политических механизмов, при разумной индифферентности мусульман к жизни индусского общества, обеспечивали более-менее нормальное функционирование общественной системы в целом. Лишенные творческих импульсов из древнего, ведущего в культурном отношении индуистско-буддийского центра, разрозненные части Индийско-Южноазиатского цивилизационного мира потеряли как реальную функцио- 1 <544____________________________Цивилизации третьей генерации в эпоху средневековья нальную связь между собой, так и творческий порыв. В целом они замыкаются и окостеневают в собственных ограниченных рамках, в Новое время попадая в зависимость от европейских колонизаторов. Абстрагируясь от подчиненной мусульманам Северной Индии, можем выделять три основных субцивилизационных региона Индийско-Южноазиатского ци-вилизационного мира прозднего средневековья: 1) Южноиндостанский — индуистская Южная Индия и преимущественно буддийский (хинаянистский) Цейлон (Шри-Ланка), 2) Индокитайский, преимущественно буддийский (хинаяны) и 3) Цен-тральноазиатский, Тибетско-Монгольский — ламаистского толка буддизма махая-ны с ближайшим к нему махаянистским Непалом. Ведущей силой позднесредневековой Южной Индии было индуистское, богатевшее на морской торговле государство Виджаянагар, выступавшее, как и Цейлон, посредником в товарообмене между Юго-Восточной Азией и Китаем, с одной стороны, и мусульманскими странами Западной Азии и Восточной Африки — с другой. Однако в 1565 г. оно было разгромлено коалицией мусульманских правителей Декана, после чего распалось, и со временем входившие в его состав территории оказались легкой добычей европейцев. Этому способствовало и то, что появившиеся в самом конце XV в. в Индийском океане португальцы уже в первой половине XVI в. захватили на Малабарском берегу ряд городов (Гоа, Даман и пр.) и утвердились на Цейлоне, используя вражду между существовавшими на нем тремя княжествами (двумя сингальскими и одним тамильским). С этого момента в руки португальцев переходит контроль над трансиндийскоокеанской торговлей, что определяет, в совокупности с прочими неблагоприятными обстоятельствами, дальнейший упадок этого региона. Неутешительно для индуистско-буддийской культуры складывались дела и в Юго-Восточной Азии. Ослабление и постепенный распад обширной индонезийской империи Маджапахит (конец XIII — начало XVI вв.) происходило на фоне и под знаком принятия ислама многими местными правителями, борьба между которыми еще более усилилась с ее падением. Параллельно ислам утверждается и на Малаккском полуострове. Индокитай остается во власти преимущественно буддийских с сильными элементами шиваизма местных государств — Ава, Пегу и Аракан на территории Бирмы, таиландский Сиам, Лао на среднем и Ченла на нижнем Меконге, южновьетнамская Чампа. Однако стагнация наблюдается и в них, тем более что морская торговля в регионе переходит в руки мусульман и португальцев, а с севера на гегемонию над регионом претендует Китай. В совершенно закрытые для внешнего мира общества превращаются к концу средневековья Непал и особенно Тибет с его решающим культурным воздействием на обращенные в буддизм монгольско-бурятско-калмыцкие этносы. В XV в. Тибет и Непал, как и северовьетнамский Дайвьет (Аннам), признают верховенство империи Мин, что так или иначе усиливает в их пределах китайское влияние, в том числе и в сфере культуры. Однако общей тенденцией была самоизоляция и неизбежно сопровождающая ее экономическая, социальная и культурная стагнация. Таким образом, с выпадением из активного функционирования центрального звена Индийско-Южноазиатского цивилизационного мира его периферийные субцивилизационные компоненты не нашли в себе сил для самостоятельного, творческого и в то же время открытого иным цивилизациям, внешнему миру в целом развития индуистско-буддийского наследия. К началу периода западноевропейской экспансии индуистско-буддийский мир Южной, Юго-Восточной иМежцивилизационные связи средневековья 545 Центральной Азии пришел расщепленным и ослабленным, а наиболее многолюдные и высококультурные части, в первую очередь Северный Индостан, оказались прямо завоеванными соседней Мусульманской цивилизацией. Совершенно иное состояние в XV—XVI вв. наблюдаем в пределах Китайс-ко-Восточноазиатского цивилизационного мира. С изгнанием монголов и утверждением национальной династии Мин Китай превращается в могущественнейшую державу, не имеющую себе равных ни по численности населения, ни по экономическому потенциалу, ни по упорядоченности и организованности управления и соблюдения законности, ни даже по уровню грамотности, шире — образованности подданных. Власть империи Мин, кроме собственно территории Китая, простиралась, пусть даже и номинально, на Корею (царство Чо-сон) и чжурчженей Маньчжурии, на Северный Вьетнам, Тибет и Непал, доходя до Памира. Китайские флотилии достигали Персидского залива, Красного моря и Сомалийско-Танзанийско-Мозамбикского побережья, безраздельно господствуя во всех восточноазиатских водах. По еще сохранявшим свое значение трассам Великого Шелкового пути поток товаров из Китая в Среднюю Азию и далее на запад неизмеримо превышал встречный, что компенсировалось движением на восток благородных металлов. В самом Китае положение было прочным и стабильным, и, хотя в культурном отношении трудно назвать какие-то принципиальные достижения, особенно по сравнению с расцветом во времена Тан и Сун, его состояние было (особенно на фоне прочих азиатских, африканских и большей части европейских государств) на редкость стабильным и высоким, хотя и не столько творческим, сколько упорядочивающе-систематизирующим, "энциклопедистским". Но все это бесспорное величие Китая содержало уже и семена будущей стагнации. Связано это было с самим консервативно-охранительским, почвенническим духом империи Мин, с ее высокомерно-пренебрежительным отношением ко всему иноземному как к варварскому и недостойному внимания. К тому же с конца XV в. в Китае начинают ощущаться симптомы назревавшего внутреннего социально-экономического и политического кризиса. Китай,— пишет Л.С. Васильев,— как это было характерно для второй половины династийного цикла, начал медленно, но верно вступать в полосу затяжного кризиса, причиной которого, как то всегда бывало и при предшествующих династиях, было усложнение аграрных проблем — рост количества населения и увеличение числа крестьян, не имевших земли или имевших ее в недостаточном количестве. К этому в XVI в. добавлялись возраставшая коррумпированность чиновничества, усиление временщиков при дворе и нарастание оппозиционных настроений со стороны как рядовой массы населения, так и требовавшей реформ в конфуцианском духе части образованного общества. Это привело к мощному крестьянскому восстанию, покончившему в 1644 г. с династией Мин. Однако смутами в "Срединной империи" воспользовались маньчжуры, восстановившие единство державы и, уже начиная с правления Канси (1662—1723), сделавшиеся ревностными конфуцианцами. Маньчжурская династия Цин, просуществовавшая до начала XX в., мало чем отличаясь от своих предшественниц, как минимум, до середины XIX в. доминировала в Восточноазиатском регионе, проводила традиционную для Китая внутреннюю и внешнюю политику и сама пережила типичный для китайских династий цикл укрепления и упадка.546 Цивилизации третьей генерации в эпоху средневековья Примечательно, что в XV—XVI вв. Япония, за пять—семь веков до того столь ревностно осваивавшая китайское культурное наследие, занимала по отношению к империям династий Юань и Мин, как с середины XVII в. и Цин, отличную от всех других восточноазиатских стран вполне отстраненную позицию. Во второй половине XV в. ее терзали бесчисленные княжеские смуты, однако к этому времени здесь уже окрепли города, пользовавшиеся, при слабости центрального правительства, большими свободами, чем в других государствах Дальнего Востока. В таких условиях Япония в середине XVI в. вступила в довольно интенсивные связи с европейцами, и в ее южных областях определенный успех получает христианство. Однако в конце XVI в. она была вновь объединена и избрала изоляционистский курс, закрепленный с началом сегуната дома Токутава. Таким образом, в пределах Восточной субойкумены Старого Света к концу средневекового периода явственно обозначились деструкция, расщепленность, постепенная утрата самостоятельности (в политическом, а затем и в экономическом отношении) и общий упадок Индийско-Южноазиатского цивилизаци-онного мира при'сохранении жизнеспособности Китайско-Восточноазиатско-го мира. В пределах последнего во всех отношениях происходило размежевание между собственно Китайской цивилизацией, с примыкавшими к ней Вьетнамом и Кореей, и Японией, модель общественного развития которой все более отклонялась от китайской схемы. Внешне Япония во многом была подобна Китаю, но внутренние принципы ее самоорганизации, даже после установления военно-бюрократического сегуната Токугава, существенно отличались от основ Китайской цивилизации. Это, наряду с внешними обстоятельствами и собственно культурными основаниями Японии, определило уникальную судьбу последней во второй половине XIX—XX вв. Посмотрим теперь на ситуацию, сложившуюся в канун западноевропейской экспансии в Западной субойкумене Старого Света, состоявшей из Мусульманского, Восточнохристианского и Западнохристианского миров. Ее общность в социокультурном отношении своими корнями уходила в антично-иудейское прошлое Восточносредиземноморско-Переднеазиатского региона. Она имела такие свои базовые основания, как монотеизм, предполагавший за видимым миром Бога как личность, творца и владыку, и рационализм, пусть даже в его начальном, неразвитом виде как средство духовного упорядочения и постижения мира в соответствии с законами формальной логики. Эти два принципа внутренне согласовывались, поскольку Бог как высшая, абсолютная личность представлялся и высшим разумом, в соответствии с которым и устроен мир, а человек также мыслился рациональным субъектом, хотя бы частично способным постичь этот мир и найти в нем, в соответствии с Божьим замыслом, свое место. При этом, как было показано, вся Мусульманско-Христианс-кая субойкумена в течение средневековья представляла собой функционально взаимосвязанное целое. Из его трех взаимодействовавших цивилизационных блоков в XV в. в подлинно трагическом положении оказался Восточнохристианский мир, в то время как Мусульманская цивилизация еще не теряла своей мощи (хотя и вполне утратила духовно-творческие потенции), а Западнохристианская стремительными темпами выходила на передовые позиции. В 1453 г. турки взяли Константинополь, что имело для развития Восточнохристианского мира роковые последствия. Еще ранее ими были завоеваны почти все территории Византии, Болгарии, Сербии и других балканских православныхМежцивилизационные связи средневековья 547 государств. Однако действительные, предопределившие это плачевное состояние Восточнохристианского мира позднего Средневековья события имели место еще в первой половине XIII в., когда Византия была разгромлена и на полстолетия завоевана крестоносцами, а немного погодя Русь оказалась опустошенной и покоренной татаро-монголами. Последние же разорили и Грузию, а силы Армении были подорваны уже к концу XI в. в ходе завоеваний турок-сельджуков. К концу XV в. Восточнохристианский мир был еще более расчлененным и ослабленным, чем Индийско-Южноазиатский того же времени. Под властью мусульманских правителей оказались все его базовые территории, не только потерянные Византией к середине VII в. и вскоре исламизированные Сирия, Палестина, Египет и вся Северная Африка, но и Малая Азия, Эгеида, область Босфора и Дарданелл, почти все Балканы, восточнороманские придунайские княжества, все Северное Причерноморье с Крымом, а также почти все Закавказье, кроме нескольких грузинских княжеств. Если учитывать, что в Восточной Европе и после распада Золотой Орды сохраняли достаточную силу татарские ханства, как то Крымское, Казанское и Астраханское, а восточнее — Сибирское ханство и Ногайская орда, то станет видно, что среди восточнохристианских народов накануне начала Великих географических открытий политическую самостоятельность сохраняли, в сущности, лишь Эфиопия на юге да Московское государство (с подчиненным им Новгородом), освободившееся окончательно от ордынского ига в 1480 г., на севере. Впрочем не следует забывать, что православные славяне и численно, и культурно преобладали в Великом княжестве Литовском, пользуясь в нем равными правами с язычниками (коими в то время были еще многие литовцы) и католиками. В положении двух крупных (едва ли знавших о существовании друг друга и уж бесспорно не поддерживавших между собой никаких контактов) субциви-лизационных блоков Восточнохристианского мира — эфиопско-монофизитского и восточнославянско-православного, равно как и крохотного грузинско-православного — было много общего. Они в почти одинаковой степени находились на задворках цивилизационной ойкумены позднего Средневековья. Христиане Эфиопии и Кавказа при этом были практически со всех сторон блокированы мусульманами, а их единоверцы в пределах Балкан, Анатолии, Крыма, Армянского нагорья полностью находились под властью последних. Ненамного лучшим было и положение православных Восточной Европы. С юга и востока они были также охвачены мусульманами, контролировавшими выходы к Черному и Каспийскому морям, тогда как в Восточной Прибалтике господствовали ливонские рыцари, датчане и шведы, а балтийская торговля, в том числе и с Новгородом, Псковом, Полоцком и Вильно, находилась в руках северогерманской Ганзы. Бремя польского владычества над Галицкими землями в XV в. еще не было столь тяжким, как в следующие столетия, однако общее верховенство католиков-поляков в рамках все более крепнувшего альянса Польского королевства (с Галицией) и Великого княжества Литовского (с протобелорусскими и большей частью протоукраинских земель) становилось уже в это время вполне явственным. Мусульманский мир, по крайней мере внешне, составлял такой малоутешительной картине полный контраст. На рубеже XIV—XV вв. он оказался на непродолжительный срок почти объединенным под властью Тимура, разгромившего (кроме завоеванных им держав Среднего и Ближнего Востока с Северной Индией) турецкого султана Баязеда и золотоордынского хана Тохтамыша. Из мусуль-548 Цивилизации третьей генерации в эпоху средневековья майских государств вне его прямого влияния оставались лишь державы Северной Африки (с близлежащей южноиспанской Гранадой) и Южной Аравии. Однако смерть Тимура, последовавшая в 1405 г. во время подготовки похода в Китай, определила скорый распад его империи. Над Хорасаном и Маве-раннахром сохранили господство две ветви дома Тимуридов, тогда как в Иране и Месопотамии власть себе вернули туркменские правители дома Ак-Коюнлу ("белые бараны", победившие конкурировавших с ними "черных баранов" — Кара-Коюнлу), а в опустошенной Северной Индии она перешла к многочисленным мусульманским династиям различного происхождения
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Состояние и соотношение региональных цивилизационных систем накануне всемирной западноевропейской экспансии» з дисципліни «Історія світової цивілізації»
