К моменту приобщения Руси к Восточнохристианскому миру славянство уже прошло длительный и сложный путь социокультурного развития. Поэтому вкратце, опираясь на уже опубликованные исследования, посвященные этой проблеме, остановимся на предыстории Руси. Как уже отмечалось, консолидация праславянской общности протекала в течение III—II тыс. до н. э. на обширных пространствах между Днепровским Левобережьем и Вислой южнее полосы Полесских болот в преимущественно лесостепной зоне на север от Карпат и степей Северного Причерноморья. Сутью этого длительного процесса была постепенная индоевропеизация более древних местных земледельческо-скотоводческих групп. К концу II тыс. до н. э. завершается выделение из аморфной балто-славянской общности племен собственно праславянской группы в пределах очерченных территорий, с ее ведущими центрами в лесостепном Днепровско-Днестровском междуречье. Сочетание разнообразных внутренних и внешних факторов, среди которых в первую очередь следует назвать переход к железному веку, давление кочевников, стимулировавшее консолидацию на межплеменном уровне, и установление контактов с греками-колонистами, обосновавшимися в Днепров-Византийско-восточнохристианский мир средневековья 459 ско-Бугском лимане, определило выход лесостепного, преимущественно сред-неднепровского славянства на рубежи раннегосударственных отношений в течение второй четверти I тыс. до н. э. Однако данный процесс осложнялся фактом включения лесостепного праславянского ареала в социокультурную систему Скифского мира, где доминирующая в политическом отношении роль принадлежала ираноязычным кочевникам. В сложившейся ситуации констатируем известное противоречие (в чем-то вообще характерное для всей последующей истории славянства Восточной Европы) между тенденциями развития экономической и политической сфер. На уровне хозяйственной деятельности индивидуализация производства здесь зашла уже достаточно далеко, как и во всей среднеевропейской полосе того времени от Атлантики до Предкавказья. В социально-экономическом отношении праславянство органически входило в семью древнеевропейских обществ средней полосы Европы, непосредственно примыкающей к античному Средне-земноморью, и в этом плане было ближе к фракийцам, иллирийцам, кельтам или синдам, местам, колхам, чем, скажем, прабалтам или прагерманцам того времени (которые не имели прямых сношений с древними греками). Однако политические органы власти и управления неизменно усиливали свой гнет, что усугублялось фактом доминирования скифов-кочевников над земледельческими праславянскими социумами, знать которых ориентировалась на жизненные и культурные стандарты аристократии номадов. Лесостепное праславянство весьма рано, уже с VII в. до н. э., оказалось в мощном силовом поле преимущественно кочевнических ираноязычных народов, непосредственно связанных как с ближайшими к ним номадами более восточных регионов Евразийских степей (вплоть до "красных ди" Монголии и Северного Китая), так и с могущественными ближневосточно-закавказскими и среднеазиатскими державами того времени. Сказанное определило уже в то далекое время раннежелезного века дилему "европейской" и "евразийской" идентичности славянства Восточной Европы, не разрешенную до наших дней. По своей внутренней природе праславян-ское общество было, так сказать, "европейским", в такой же степени, как и современные ему кельтское или фракийское. Как и последние, оно воспринимало стимулирующие его развитие античные импульсы, особенно ощутимые в первые века н. э., когда границы Римской империи пролегли Карпатами и вышли к низовьям Днестра и Днепра. f Однако нахождение праславян и древних славян на рубеже с Великой Степью, в случае создания там могущественных кочевых империй (от Великой Скифии до Золотой Орды), способствовало их (как и прочих оседдоземледель-ческих евразийских этносов степного порубежья от Паннонии до Маньчжурии) подчинению правящим домам воинственных номадов. Последние же в общественно-политическом отношении были ориентированы на нормы деспотических великих держав древнего и средневекового Востока, что прямо или косвенно, в большей (Московское царство) или меньшей степени передавалось и восточноевропейскому славянству, вступая в противоречие с его изначальными хозяйственно-социокультурными интенциями. Усиление скифского гнета в V—IV вв. до н. э., а позднее сарматские вторжения способствовали оттоку населения в менее обжитые, но зато более безопасные лесные районы. Такой процесс привел к образованию в позднеантич-ное время в пределах славянского региона двух крупных этнокультурных мае-460 Цивилизации третьей генерации в эпоху средневековья сивов: среднеднепровско-прикарпатского, преимущественно лесостепного, и лесного, сперва в бассейнах Припяти, Верхнего Днепра и Десны, а затем и на более широких пространствах — в верховьях Оки и Волги, на Волхове и Западной Двине. Возможно, уже к этим временам относится формирование тех фонетических особенностей, которые позволяют объединять в две группы, с одной стороны, украинский, чешский, словацкий и балканские славянские языки, а с другой — русский, белорусский и польский (при том что, как известно, по другим критериям выделяются три группы славянских языков: восточная, южная и западная, оформившиеся в своей основе к рубежу I—II тысячелетий). В течение первых трех четвертей I тыс. средиеднепровско-прикарпатский массив был втянут в бурные исторические процессы, связанные с такими событиями, как сарматский прорыв в Среднее Подунавье, римская экспансия в Карпатском ареале, переселение из Прибалтики на юг готов, расколовшее этот массив на прикарпатский (склавенский) и среднеднепровский (антско-полян-ский) блоки, создание готами раннеполитического объединения в Северном Причерноморье и их выступление против антов и пр. За этим следует уже собственно Великое переселение народов: миграции из глубин Евразийских степей гуннов, булган, авар и иных тюркоязычных этносов, сочетавшиеся с крахом Западно-Римской империи и возвышением Византии, которая, как отмечалось, в VI—VII вв. сама становится объектом славянской агрессии, приведшей к быстрой славянизации Балкан. Эти и другие, о которых приходилось писать ранее, обстоятельства создавали ситуацию хронической незавершенности процесса становления основ местной цивилизации в славянской среде юга Восточной Европы. В отличие от лесных k групп славян, в Среднем Поднепровье объективные предпосылки становления . собственного раннегосударственного образования в целом сложились уже в ран- * нежелезном веке, тем более в первые века н. э. Однако внешние обстоятельства, І прежде всего экспансия кочевых народов, постоянно срывали его завершение. Временные успехи на этом пути, относящиеся к периодам господства и постепенной славянизации роксолан в Среднем Поднепровье в I—II вв., социально-экономическому подъему времен Черняховской культуры III—IV вв., консолида- І ции и активизации антско-полянской конфедерации в конце V — середине VI вв., сложения военно-политического союза "Русская Земля" в Среднем Поднепровье к VII в. обрывались насилием извне: готская миграция II—III вв. и последующая антско-готская война конца IV в., разгром антов аварами в третьей четверти VI в. и Среднеднепровской Руси хазаро-алано-булгарами в середине VIII в. И только после этого, в условиях определенной стабилизации ситуации в оказавшейся под властью хазар южной половине Восточной Европы, появившиеся к рубежу VIII—IX в. ростки собственной государственности смогли в достаточной степени развиться, породив феномен Киевской Руси Аскольда и первых Рюриковичей. При этом чрезвычайно медленным, но не обрывавшимся внешними силами характером отличалось развитие лесных групп славян Восточной Европы. Низкое плодородие подзолистых почв лесной полосы, низкая плотность населения, не стимулируемого к сплочению внешней угрозой и не принуждаемого к интенсификации труда широкими возможностями ведения экстенсивных форм хозяйства, отсутствие стимулирующих прогресс связей с цивилизационными центрами — все это определяло застойный характер обществ лесных "пле-Византийско-восточнохристианский мир средневековья 461 мен", таких как дреговичи, кривичи, радимичи, вятичи, ильменские словене, а в известной степени, и обитавших на порубежье лесной и лесостепной зон сиверян, древлян и волынян. В IX в. среднеднепровское славянское государство со столицей в Киеве начинает быстро укрепляться и заявляет о себе дерзкими грабительскими походами в Причерноморье и бассейне Каспия, становясь известным во всем средневековом мире. Вопрос о приобщении Киевской Руси к системе Восточнохристианского мира, благодаря исследованиям М.Ю. Брайчевского, в последнее время получил принципиально новое освещение, общий ход связанных с этим событий IX—XI вв. восстанавливается достаточно четко. Князь Аскольд (Осколт), организовавший поход (несколько походов?) на Константинополь и принявший крещение (что следует из сообщений организатора этого акта патриарха Фо-тия и других источников), сыграл в этом процессе ключевую роль. Со времени правления Аскольда в Киеве уже была своя христианская община с Церквями, среди которых известна соборная — Ильинская. Во главе киевских христиан стоял местный епископ. В городе велась литературная работа (с появления "Летописи Аскольда"), поддерживались регулярные церковно-куль-турные связи с Константинополем и христианскими общинами Крыма и Балкан. Варяжская династия Рюриковичей, представленная сперва Олегом и Игорем, утвердилась в Киеве в конце IX в. на волне языческой реакции, однако в глазах цивилизованного мира Русь официально уже считалась крещеной. В течение X в. Киевская Русь развивается в мощное государство, занимающее одно из ведущих мест в средневековом мире. Ольга, вдова Игоря, приняв крещение, поддерживала тесные контакты с Византией и Германией, а ее сын Святослав сокрушил главного соперника Руси в Восточной Европе — Хазарский каганат. Из разгоревшейся после гибели Святослава борьбе за власть победителем вышел Владимир. Сперва он опирался на языческие круги, однако, утвердившись в Киеве, должен был сам принять крещение и обратить в христианство всю Русь. Со вступления на престол Владимира Святославича начинается блестящий полуторасотлетний период в истории Древнерусского государства, ставшего к концу X в. органической составной частью Восточнохристианской цивилизации, возглавлявшейся в ту пору Византией с ее богатой, опирающейся на античное наследие и библейскую традицию христианской культурой. В отличие от, скажем, Японии, Вьетнама, Кореи, Маньчжурии, с одной стороны, или раннеклассовых обществ Западного и Центрального Судана — с другой, выходившая на цивилизационный уровень развития Русь изначально оказалась в ситуации выбора своих культурных ориентиров, а значит, и включения в одну из уже сложившихся цивилизационных систем. Как в обобщенном виде передано в летописном сказании о "выборе веры" князем Владимиром Святославичем, альтернативами были Мусульманский, Восточнохристиан-ский и Западнохристианский миры, а также квазицивилизационная иудейская система в виде ее хазарской филиации. Окончательная победа Восточнохристианской традиции на Руси к концу X в. была, в сущности, предрешена всем предшествующим развитием среднеднеп-ровского славянства — о чем и свидетельствует факт крещения Владимира, который, разочаровавшись в сперва насаждавшемся им самим язычестве, субъективно готов был и на принятие ислама. Однако сам факт пребывания Руси на462____________________________Цивилизации третьей генерации в эпоху средневековья стыке силовых полей нескольких цивилизационных систем (даже при том что у одной из них было заведомо больше шансов восторжествовать) делает условия ее становления как субцивилизационной системы уникальными. В мировой истории мы находим не так уж много примеров, когда выход некоей этносоциальной общности на цивилизационный уровень был связан с выбором ориентации (тем более сознательно совершаемым правящей элитой) между двумя альтернативными центрами. Этого не было даже в Тибете и Юго-Восточной Азии, где индийское влияние укоренилось заведомо ранее китайского, не говоря уже о Дальнем Востоке или Тропической Африке. Нечто подобное наблюдается лишь в Среднем Подунавье — в Великоморавском государстве, где восточнохристианская традиция сперва, стараниями Кирилла и Мефодия, привилась, однако затем была искоренена Западнохристианским миром, и на Нижней Волге — в Хазарии, где проблема восточнохристианско-мусульманского соперничества была разрешена в пользу выбора иудаизма. Русь же, выбирая греко-православную традицию, дистанцировалась как от Мусульманского, так и, мейее явственно (ввиду того, что окончательный церковный разрыв между Римом и Константинополем произошел лишь в 1054 г.), от За-паднохристианского миров, равно как и от Иудейской квазицивилизации. Владимир, расширив и укрепив границы Руси, породнившись с византийским императорским домом и утвердив христианство восточного обряда в качестве духовного основания дальнейшего культурного развития восточнославянских народов, поднял достоинство Киевского государства на новую высоту. При сыне Владимира, Ярославе Мудром, кочевавшие в Причерноморских степях печенеги были окончательно побеждены. В Киеве были завершены грандиозные строительные работы, и Сосрийский собор, при котором находилась метрополия, превратился в духовно-просветительский центр всей Древнерусской державы. Вокруг столицы стали появляться монастыри, выступавшие в роли очагов христианской духовности. Среди них особую роль предстояло сыграть Киево-Печерской лавре. Сказанное, конечно, не означает, что уже при Владимире Святославиче христианство в полной мере восторжествовало на Руси. В лесной зоне, в частности в Новгородской земле, поворот к христианству встречал глухое, но упорное сопротивление, тогда как вятичи вообще оставались язычниками до середины XII в. До монгольского завоевания вполне языческое сознание преобладало в крестьянских массах, воспринявших новое вероучение вполне традици-оналистеки и превратив его постепенно в преславутое русское "обрядоверие" Важно учитывать то обстоятельство, что взаимодействие (включавшее и открытую конфронтацию, и глубокое взаимопроникновение) христианской и языческой традиций определяет всю социокультурную историю Киевской Руси, причем в течение всей ее государственной истории — со времен Аскольда до Батыева нашествия, а по сути, и много позднее. Связанный с этим феномен так называемого "двоеверия" сопоставим с буддийско-синтоистской двойственностью традиционной японской культуры, как и подобными формами духовного симбиоза в Корее, Вьетнаме и средневековых маньчжурских государствах.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Древнерусская субцивилизация» з дисципліни «Історія світової цивілізації»
