Хозяйственная жизнь и общественные отношения скотоводческих индоевропейских племен
Как уже отмечалось, на протяжении неолита и раннего энеолита, приблизительно до начала IV тыс. до н. э., племена древнейших индоевропейцев занимали предгорно-степно-лесостепные пространства в треугольнике между Нижним Днепром, Северным Кавказом и Южным Уралом. Их хозяйственная деятельность была ориентирована в основном на животноводство. Однако до тех пор, пока оно не стало достаточно эффективным, не меньшую роль, очевидно, играли и ранние формы земледелия. В неолитическую эпоху ранние индоевропейцы, кроме скотоводства, занимались примитивным земледелием на мягких почвах речных пойм, а также охотой, рыболовством и собирательством. Присваивающая экономика в неолите Кавказа и юга Восточной Европы продолжала играть важную, а во многих местах ведущую роль. Особенно это относится к чрезвычайно богатым ценными видами рыбы (осетровыми, лососевыми и др.) низовьям больших рек: Волга, Кубань с Керченским проливом, Дон и Днепр с его порожистой частью. Особое значение в ранней истории индоевропейцев имела доместикация ими (не позднее V тыс. до н. э.) коня. Верховая езда, облегчавшая набеги на соседей, угон скота и умыкание женщин, стимулировала ускорение темпов 230 Первобытные основания цивилизации социального расслоения в среде полноправных соплеменников, перераспределение богатства (основой которого был скот), появление в обществе людей с неполноценными статусами (похищенные женщины и их дети), наконец — становление и институционализацию отрядов молодых воинов во главе с их предводителями-вождями. К финалу общеиндоевропейского единства образовывавшие его племена помимо свиньи и собаки владели овцами, крупным рогатым скотом и лошадьми. Такой видовой состав стада позволял начать освоение открытых степных плато, в том числе и засушливых пространств Северного Прикаспия, Южного Урала и Казахстана. При этом до начала своего великого расселения древние индоевропейцы уже знали такие металлы, как золото, серебро, медь и свинец, а также, судя по всему, колесный транспорт. Как и во многих других обществах, такое переплетение соседско-общин-ных и кровно-родственных отношений цементировало племя как этносоциальную, живущую общей культовой жизнью общность. Оно состояло из нескольких родов с «их лидерами (из старшей генеалогической линии в каждом), при том что члены различных родов совместно образовывали соседские общины. Если род был, прежде всего, социально-культовым институтом и основывался на кровном родстве его членов по мужской линии, то община выступала в качестве социально-экономического института и скреплялась брачными отношениями входивших в ее состав большесемейных коллективов. Переплетенные на общинном уровне брачными, хозяйственными и многими другими отношениями роды образовывали структурную основу племени, глава которого выполнял прежде всего ритуально-юридические функции, выступая медиатором как между богами и соплеменниками, так и между отдельными родами и общинами. Об этом позволяет говорить наличие общеиндоевропейских терминов как для "предводителя рода", так и для "священного царя". Последний — *rek' — играл особо важную ритуальную роль, символизируя единство и благополучие всего сообщества. Судя по всему, он был вождем-первосвященником и выполнял, в первую очередь, культово-магические и административно-юридические функции, соответствуя главному богу Верхнего мира. Институционализа-ция и сакрализация его должности появились гораздо раньше, чем возникла должность постоянного, тем более наследственного, военного вождя. Речь идет о племени в его уже вполне оформившемся виде — в качестве "вождества", появляющегося на второй фазе развития надобщинных институтов власти и управления. Впрочем, по сравнению с классическими чифдомами-вождествами, этнографически описанными на африканских и полинезийских материалах, соответствующие древнеиндоевропейские социумы позднего неолита и раннего энеолита имели еще весьма архаический облик. "Священный царь" древних индоевропейцев, как справедливо подчеркивает Э. Бенвенист, должен рассматриваться не как самодержец, а в качестве человека, олицетворяющего все, что связано с правом, освященным сакральным авторитетом. Это понятие более религиозное, чем политическое. Обязанности гех'а не повелевать и не вершить власть, а устанавливать правила и определять то, что относится к "праву" в прямом смысле этого слова. Определенный таким образом rex оказывается значительно ближе к жрецу, чем к самодержцу. Царская власть такого рода сохранялась, с одной стороны, у италийцев и кельтов, с другой — в Древней Индии. Подобного рода цари-жрецы древних индоевропейцев были по сво-f Этноязыковые общности и социокультурные особенности древних земледельцев и скотоводов 231 им функциям близки фигурам первосвященников-судей древних израильтян досаулового времени, также ведших в основном пастушеский образ жизни. Таким образом, к финалу общеиндоевропейской стадии, т.е. во время мариупольской и ранней фазы среднестоговской историко-культурных общностей V— IV тыс. до н. э., рассматриваемое общество представляется как состоящее из племен, возглавляемых, прежде всего, имеющими ритуально-культовое значение вождями-первосвященниками. Власть последних зиждется на их сакральном авторитете и никакими средствами принудительного воздействия на общество они еще не располагают. Нет данных, свидетельствовавших бы о том, что эти племена образовывали социальные организмы более высокого уровня, чем они сами. Однако отношения между ними нередко основывались на договорных началах и взаимных клятвах верности достигнутым соглашениям, что отражено в соответствующей общеиндоевропейской лексике. В социальном отношении общество древних индоевропейцев с неолитических времен состояло из: 1) юношей, занимавшихся преимущественно выпасом скота; 2) взрослых мужчин, глав малых семей, составлявших основную производительную, а в случае широкомасштабных столкновений с соседями и военную силу; 3) глав болыпесемейных групп-"фамилий", наделенных медиативно-жреческими полномочиями и образовывавших социально-доминирующую прослойку. Очевидно, в руках последних сосредотачивалась культово-магическая и юридическая жизнь, в особенности до тех пор, пока на межродовом уровне с появлением племенных структур где-то к концу неолитического времени не начали возвышаться фигуры вождей-первосвященников. Однако главы родов, родовых подразделений (линиджей) и большесемейных домохозяйств полностью сохраняли свои полномочия на соответствующем иерархическом уровне. Очевидно, разветвленное многоступенчатое родовое деление предполагало разделение на старшие, более уважаемые, и младшие, боковые, генеалогические линии. Их представители должны были иметь различный доступ к общественному культу, прочим почетным обязанностям и др. Ранее средне-стоговского времени, когда выделение слоя родоплеменной знати фиксируется археологически, трудно судить, насколько эти тенденции актуализировались. Но если в IV тыс. до н. э. они уже хорошо прослеживаются археологически (конеголовые скипетры и булавы в престижных погребениях Новоданиловского типа и пр.), то их вызревание должно было растянуться как минимум на все V тыс. до н. э. и начаться еще в эпоху мариупольской общности. Становление социально стратифицированного общества происходило во взаимосвязи с появлением первых симптомов имущественных различий в среде соплеменников. Однако первое вовсе не было следствием второго. В первобытном сознании знатность, авторитет вовсе не коррелировались непосредственно с обладанием большим количеством богатства. Вместе с тем лицам с высоким наследственным статусом в силу их принадлежности к знатному роду, равно как и всем, перешедшим благодаря возрасту в определенную социально-статусную категорию, легче было обеспечить себе и более высокий имущественный достаток. Аналогичным образом, при прочих равных условиях, тому, кто имел в своем распоряжении большее количество скота и прочих ценностей, а также жен, чад и домочадцев, поддерживающих его кровных родственников и свойственников, легче было завоевать и домини-232 Первобытные основания цивилизации рующие общественные позиции внутри племени и даже заслужить авторитет на межплеменном уровне. Еще до распада общеиндоевропейского единства весьма развитыми были различные формы дара и обмена, в том числе и престижные траты типа "по-тлача" индейцев северо-западного побережья Северной Америки или престижных пиршеств с широким поколом свиней у папуасов и меланезийцев, хорошо известных по этнографической литературе. Такого рода престижные траты повсеместно были связаны с борьбой за лидерство в общине или племени, что предполагало привлечение как можно большего числа сторонников щедрыми подарками и обильными пиршествами. Однако, в отличие от приведенных этнографических примеров, специфика престижных трат у древних индоевропейцев определялась стремлением закрепить связь между военным лидером и окружающими его молодыми воинами. Возможность на равных одаривать и угощать в древнеиндоевропейской среде, как и в любой другой позднепервобытной, означало равенство статусов, тогда как невозможность эквивалентной отдачи предполагала зависимость в той форме, которая еще не отличалась от личной преданности. Такие отношения были, в первую очередь, характерны для военных лидеров и окружавших их юношей-воинов. Однако древние индоевропейцы еще до начала широких переселений знали и иную форму личной зависимости. Общеиндоевропейским выступает деление на "свободных" и "несвободных", причем первые мыслились как непосредственно связанные с хозяйственной деятельностью, принадлежащие к группе людей, объединенных общностью рождения или традиционными дружескими связями. Именно этот смысл и имеет известное индо-иранское слово агуа — свободный, полноправный, а значит — благородный. Свободному человеку противопоставляется чужой, потенциальный враг, который может быть гостем, но если будет захвачен на войне, то станет пленником, в позднейших языках — рабом, который мыслится неизменно как иноплеменник. Очевидно, рано появляющееся в земледельческой среде кабальничество и вырастающее из него долговое рабство индоевропейским народам очень долго не было знакомо. В различных индоевропейских языковых группах такие иноплеменные невольники-рабы получают название с различным содержанием: у хеттов это "те, которые должны быть уведены" в плен, у италиков — от понятия "служащий", "охраняющий" (очевидно, скот), у индо-ариев понятие "раб", "слуга" (dasa) производно от понятия "принадлежащий к чужому племени", "чужеземец", а у славян понятие "обездоленный", "сирота" развивается в "находящийся в услужении", "невольник", "раб". Последнее связано с бесправным положением детей-сирот, которые (сами или с их матерями) инкорпорировались в состав победившего племени после убийства пленных мужчин побежденного социума. Характерная для подвижного скотоводческого образа жизни борьба за пастбища, связанная с угоном скота и умыканием женщин у соседних племен, усиливали военный дух мужчин, в особенности еще не женатых — пастухов-воинов. Они стремились прославиться и обогатиться во время военных акций. Поводов же для таких набегов всегда было достаточно: по данным этнографии, на протяжении всей первобытности и много позже нормой была кровная месть, переходившая из поколения в поколение. Соответствующие действия требовали надлежащей подготовки и руководства. Начинается выдвижение военныхЭтноязыковые общности и социокультурные особенности древних земледельцев и скотоводов 233 вождей, рядом с которыми сохраняется морально-магическая власть вождей-первосвященников (священных "царей") и жрецов-старейшин, выполнявших юридические функции и представлявших в мирное время высший коллегиальный орган власти и управления. Опираясь на обширный, собранный В.А. Шнирельманом, Ю.И. Семеновым и А.И. Першицем этнографический материал, касающийся военных действий в первобытном обществе, можно с уверенностью полагать, что древние индоевропейцы знали две основные их формы: военный набег и собственно межплеменную войну. Набег осуществлялся группой юношей. Он готовился тайно и осуществлялся внезапно, чтобы застать жертву врасплох. Планировался он либо на соседнее племя, с которым члены нападающего были в состоянии длительной вражды и на примирение в обозримом будущем рассчитывать не приходилось, либо (значительно чаще при наличии соответствующих транспортных средств — больших весельных лодок или, как в нашем случае, верховых коней) на племена, обитавшие на значительном расстоянии, особенно если они были принципиально отличными в этноязыковом и хозяйственно-культурном отношении. Возглавлял набег обычно опытный, пользующийся высокой репутацией воин — признанный юношами племени лидер и авторитет. Целью набега, в первую очередь, были грабеж (в частности, в пастушеских обществах — угон скота) и похищение женщин. Однако такие набеги нередко проходили под лозунгами кровной мести, и в этом случае нападавшие были заинтересованы истребить как можно больше своих врагов-мужчин и вообще нанести им максимальный урон. Этнографии известны и иные цели такого рода нападений, однако древне-индоевропейское общество в канун своего разделения на крупные этноязыковые группы уже явно переросло стадию "бескорыстной" охоты за головами — как самоцели военной акции, и еще не достигло той ступени, когда поход или набег осуществлялся с целью захвата пленных, которых затем отпускали за выкуп, продавали в рабство или использовали в качестве домашних рабов. Похищенные же женщины, строго говоря, рабынями еще не становились, хотя, имея социально ущербный статус полонянок-наложниц, не могли восприниматься как полноценные члены инкорпорировавшего их коллектива. При этом набег никогда не ставил своей целью захват чужой территории. Иное дело — межплеменные войны. Они велись открыто, и в них должны были участвовать все способные носить оружие мужчины-соплеменники, причем иногда в боевые действия могли вовлекаться также девушки и молодые женщины. В случае победы и здесь производились захват женщин и детей, угон скота, сожжение вражеских селений и пр. Однако основной целью являлся не грабеж сам по себе, а решение более масштабных задач — уничтожение или максимальное сокращение живой силы врага, изгнание его с занимаемой им территории и т. п. При переселении племени на захваченные у разгромленных соседей земли общим правилом было поголовное истребление плененных мужчин (а то и юношей-подростков, даже вообще всех мальчиков) побежденной стороны, включение в состав племени женщин и, в большинстве случаев, детей, по крайней мере девочек. Этнография предоставляет обширный материал, подтверждающий повсеместное распространение на стадии поздней первобытности именно такой практики. Яркие тому примеры известны из Библии и истории древнейших цивилизаций, в Первобытные основания цивилизации Последнее, между прочим, дает ключ к объяснению быстрого смешения пришлого и субстратного населения в процессе индоевропейской (и не только этой) экспансии, а значит, и образования синкретических, сочетающих элементы автохтонных и пришлых традиций археологических культур. Следует иметь в виду, что для пастушеских племен военизированное состояние является нормой жизни. Воинская доблесть — главное, чем гордятся юноши, причем для многих из них удачный набег или слава в бою суть единственные способы повысить свой социальный статус или поправить материальное положение (скажем, чтобы заплатить "калым" родителям невесты). Это становится особенно важным по мере разделения на знатные и незнатные роды, становления сословно-варновой, с тенденцией к наследственному закреплению статусов, стратификации и в особенности появления в обществе мальчиков с неопределенным социальным статусом — детей полонянок, включенных в состав соплеменников, но обреченных при естественном ходе событий на ущемленность в течение всей жизни. В отличие от древнеземледельческих обществ Ближнего Востока или доко-лумбовой Америки, основанных на организации коллективного труда больших масс практически бесправных общинников, подчинявшихся административно-жреческой верхушке, в индоевропейском обществе формировалась система не пирамидально-бюрократической, а сословно-функциональной иерархии, полностью сложившейся в среде арийских племен с появлением профессиональных воинов-колесничих. В индо-арийской терминологии представители этих сословий именовались брахманами, кшатриями и вайшьями. Аналоги тому дает ирано-арийская, а также хеттская, кельтская, германская и прочие традиции Колесничие воины, кшатрии, в эпоху средней бронзы сменили прослойку юношей-воинов, символически идентифицировавших себя с волками, но заняли промежуточное положение между жрецами-старейшинами и основной массой свободных общинников, пастухов и земледельцев, в результате чего образовалась трехчленная социальная структура индоевропейских племен, наиболее характерная именно для ариев. Появление воинского ядра племени во главе с временными его лидерами подводило к появлению институционализован-ной власти военных вождей, опиравшихся на лично преданные им дружины. Военные предводители поднимались до уровня священных вождей-жрецов, и, очевидно, нередко противостояли им. Это явление — стадиальное и весьма распространенное. Достаточно вспомнить выдвижение в раннединастическом Шумере князей-военачальников — лугалей, к которым в конечном счете переходит власть царей-первосвященников — энси и патеси. Такого рода развитие происходило уже после распада индоевропейского единства. Однако вполне вероятно, что именно индоевропейская система объединения юношей-воинов вокруг выдвигавшихся лидеров была одной из древнейших или даже древнейшей в мире. Позднее подобное известно и у древних тюрок, чьи предки были тесно связаны с тохарскими и арийскими племенами, как минимум, с III тыс. до н. э., у их восточных соседей — монгол и пр. Верования и формы культурной жизни древних индоевропейцев Описанной выше социальной структуре в ее развитой сословной форме соответствовали, как показал Ж. Дюмезиль, представления о трехчленной структуре Космоса и населяющих его богов. Сферы Космоса и их божества строгоЭтноязыковые общности и социокультурные особенности древних земледельцев и скотоводов__________235 соотносились с тремя социальными группами индоевропейского, а в особенности арийского, общества — жрецами, воинами и общинниками. Космос делился на три сферы: верхнюю, наднебесную, соотносившуюся со жрецами; среднюю, между небом и землей, которой в социальном плане соответствовали воины с их предводителями; и низшую — земную и расположенную непосредственно под землей, которой соответствовали составлявшие основу социума общинники. Архаические духи-хозяева этих сфер в неолитическое время постепенно приобретали антропоморфные черты, индивидуализировались и трансформировались в типичных языческих богов, отвечавших за природно-космические явления и соотносившиеся с тремя названными выше социальными прослойками. Возможно, что еще к мезолитическим (если не палеолитическим) временам относится соотнесение разнообразных диких живых существ с тремя сферами мироздания. Верхнему миру, согласно реконструкциям Т.В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова, соответствовали — птица—орел, журавль, лебедь, ворон—ворона, тетерев—глухарь, гусь—лебедь—утка и др.; среднему — волк, медведь, леопард— барс, лев, рысь, лиса—шакал, вепрь, олень—лось—антилопа (антилопа—сайгак?), тур—зубр—дикий бык, заяц и др.; нижнему — змея—червь, выдра— бобер, мышь—крот, черепаха, рыба—лосось, жаба—лягушка, черепаха и др. С этого или, скорее, еще более раннего времени в сознании праиндоевро-пейцев утверждается идея мирового дерева как простирающего свои ветви на все четыре стороны света и соединяющего три мира, уходя корнями в нижний и достигая кроною верхнего. У его корней извивается змея, возле ствола — олень, позднее замещенный конем, а на ветвях — птица. Идея мирового дерева является универсальной, общечеловеческой. Однако характерно, что в праин-доевропейском сознании оно ассоциировалось именно с дубом, столь типичным для древнего ландшафта южных, как лесистых предгорных, так и лесостепных, переходящих в степи, областей Восточной Европы. В индоевропейских, как и кавказских, традициях дуб считается священным деревом, соотнесенным с богом грозы и его священным животным конем. В эпоху неолита, приблизительно в VI тыс. до н. э., религиозно-мифологическое видение мира протоиндоевропейцами в основных чертах было типологически близко аналогичным представлениям носителей древнеземледельчес-ких культур Восточносредиземноморско-Переднеазиатской зоны, отличаясь, как надо полагать, от последних большим архаизмом и сильнейшей связью с верованиями мезолитической, охотничье-собирательской стадии развития. Ближний Восток, представленный на Кавказе и в Балкано-Дунайском регионе продвигавшимися на север древнеземледельческими общинами, оказывал на протоиндоевропейский массив не только хозяйственное, но и мощное религиозно-мировоззренческое воздействие. Уже В.М. Иллич-Свитыч надежно связал такие термины индоевропейских и частично картвельских языков, как "жертвоприношение", "звезда" (имеется в виду обожествленная зезда, Венера), "божество, демон", священное число "семь" с прасемитскими корнями. В этой связи особый интерес вызывают разработки Н.А. Чмыхова, реконструировавшего в общих чертах астрально-зодиакальные представления прасемитов и праиндоевропейцев. По его мнению, у создателей ближневосточных протонеоли-тических культур, а впоследствии и у соседствующих с ними Первобытные основания цивилизации понтийской зоны, формируется представление об универсальном мировом законе круговращения природных и космических состояний, который, используя широко известную ведическую терминологию, можно было бы назвать законом "риты". Понятие круга "риты" в целом является чрезвычайно широким и охватывает: закон, обычай, порядок; подчиненное этому закону пространство и все, что на нем находится, в том числе и организованных в определенный социум людей; циклическое время реализации этого закона с празднеством возобновления природной жизни — днем весеннего равноденствия (прообраз Пасхи). Иными словами, действию "риты" подчинялся весь Космос с населяющими его божествами, людьми, растениями и животными, а ее наблюдаемым воплощением был зодиак с его символическими обозначениями созвездий. Сущностным началом этого закона мирового круговращения, который — как вечное возвращение, вечно вращающееся колесо бытия — со временем будет столь вдохновенно воспет Ф. Ницше, было движение Солнца в круге зодиака. Тем самым зодиак стал прообразом иереднеазиатско-средиземноморско-европей-ской календарной системы, которая, по мнению многих исследователей, уже в глубокой древности была воспринята вплоть до Индии и Китая. Действительно, без разработанных календарных представлений вести производящее хозяйство в зоне с резко отличающимися сезонами года едва ли было возможно. Поэтому календарь должен был строиться на наблюдениях за сменой состояний солнца, луны и звездного неба. Земледелие и животноводство возникло на Ближнем Востоке на несколько тысячелетий раньше, чем появилось в Восточной Европе, причем, как известно, появление здесь производящеих форм хозяйства было связано с инфильтрацией групп его носителей через Кавказ и Балканы. Естественно предположить, что именно они и передали местным пра-индоевропейцам основы календарно-зодиакальных представлений. Судя по всему, в неолитическое время у праиндоевропейцев, как и у ближайших к ним пракартвелов, прасеверокавказцев (в том числе Анатолии и Балкан) и более отдаленных прасемитов, прашумеров и праэламитов, Верхний мир персонифицировался небесным богом, Отцом-Небом, с недифференцированным при-родно-антропоморфным обликом, очевидно ассоциировавшимся и со светлым, дневным, сияющим, и с темным, ночным или темно-грозовым, небом. На уровне Среднего мира ему соответствовало женское божество (в отличие от его аналога в древнеземледельческих культурах Восточносредиземноморско-Переднеазиатского региона — с сугубо пассивными функциями), оплодотворяющееся Небесным Богом посредством дождей и (или) солнечных лучей — Богиня-Мать-Земля. Примечательно, что именно в индоевропейских курганных культурах особое распространение получил обычай хоронить умершего в скорченном положении — "позе зародыша". Очевидно, это отражало веру (или надежду) на его последующее возвращение к жизни в виде новорожденного члена рода. На уровне Подземного мира Богу Неба противостоит хтоническое божество — Дракон-Змей, связанный с миром усопших, низинами, реками, весенними паводками. Он похищает скот и богиню жизни-плодородия-растительности, а Небесный Бог сражается с ним, побеждает и, преследуя, загоняет в подземный мир, освобождая при этом богиню и вступая с ней в священный брак, гарантирующий приплод скота и урожайность полей. Постепенно мотив борьбы и победы в религиозно-мифологическом мировоззрении древнейших индоевропейцев становится ведущим. Судьбы богиниЭтноязыковые общности и социокультурные особенности древних земледельцев и скотоводов 237 и богатства-скота решаются поединком богов. Битва Бога Небесного мира со Змием (мотив змееборства хорошо известен практически во всех мифологиях индоевропейских народов и переходит в христианское сказание о св. Георгии) становится центральным сюжетом новогоднего обряда, поскольку в представлении древних индоевропейцев нормальное существование и самовоспроизводство Космоса обеспечивается не столько священным браком (как представлялось древнеземледельческим племенам Восточносредиземноморско-Передне-азиатского региона нео-энеолитического времени), сколько победой в бою. И без того не очень выразительный образ женского божества, по мере возрастания роли скотоводства и милитаризации быта (при соответствующем сужении сферы проявления женской самостоятельности), все более "понижается" в космо-пространственном отошении. Основные богини, как ведических ариев, так и древних германцев (Сарасвати и Фрейя), связанные с землей и плодородием, относятся к нижнему миру, тогда как в первичных пантеонах других индоевропейских племенных групп они вообще малоразличимы Сказанное не противоречит богатству женскими божествами древнегреческой или древнеиндийской мифологий. Образы великих богинь ранних индоевропейских цивилизаций Средиземноморья, Передней Азии и Индостана (такие как Гея, Рея, Деметра, Гера и другие у греков, Кибела у фригийцев, Анахита у иранцев, Лакшми, Кали, Дурга у индусов и пр.) имеют выразительные черты Великой Богини ранних земледельцев доиндоевропейской эпохи. Со временем, где-то в энеолитическое время, непосредственно перед распадом праиндоевропейской общности, на каждом из трех уровней Космоса, в соответствии с проанализированным К. Леви-Строссом законом первобытного мышления по принципу бинарных оппозиций, выделяются отдельные пары сакральных персонажей, отличающихся друг от друга, вплоть до противоположности, своими функциями. Т.В. Гамкрелидзе и В.В. Иванов реконструируют имена двух общеиндоевропейских наднебесных богов — 'trieu(s)-plh]Htl'ller и *plhler(kihi)u-no. Первый выполнял функции верховного божества, ассоциировался с ясным солнечным небом, жреческими функциями и способностью к плодоношению людей, скота и земли. Второй, пребывая несколько в его тени, связывался с устрашающими силами хмурого неба, громом и молнией, конфликтами и столкновениями, но также с хозяйственной деятельностью и плодовитостью.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Хозяйственная жизнь и общественные отношения скотоводческих индоевропейских племен» з дисципліни «Історія світової цивілізації»
