«Novum Organums и «Discoursde la Methode» («Новый органон» и «Рассуждение о методе» )
Оба мыслителя занимались разработкой метода, хотя их представления о научном методе были весьма различны. Бэконовский метод состоял в подборе материалов, проведении экспериментов в широком масштабе и нахождении результатов, исходя из наибольшей массы очевидных данных, то есть по сути своей был индуктивным методом. Декарт же верил в острую проницательность чистой интуиции. Он утверждал, что, обладая ясностью мысли, можно открыть все рационально познаваемое, эксперимент же выступает главным образом как вспомогательное средство дедуктивной мысли. Но главное различие между этими двумя людьми заключалось в том, что в то время, как Декарт использовал свои научные познания для построения системы мира, системы, которая, будучи сейчас уже почти совершенно забытой, в свое время могла целиком вытеснить систему средневековых схоластов,—Бэкон вовсе не выдвигал никакой собственной системы, удовлетворяясь предложением создать организацию, которая действовала бы как коллективный строитель новых систем. Его задача, как он ее понимал, заключалась только в том, чтобы вооружить строителей новым орудием—логикой «Нового органона», с помощью которой они могли бы выполнить свое дело. Таким образом, в этом смысле Бэкон и Декарт определенно дополняли друг друга. Бэконовское понимание организации непосредственно привело к созданию первого действенного научного общества—Королевского общества. Система Декарта, окончательно порвав с прошлым, выдвинула ряд понятий, которые могли явиться основой логической аргументации о материальном мире, проводимой строго количественным и геометрическим способом. И тем не менее мысли обоих философов неизбежно были глубоко пропитаны средневековыми идеями, хотя у каждого из них это выражалось по-своему, Фрэнсис Бэкон продолжал традиции энциклопедистов, свего тезки Роджера Бэкона и Винцента де Бовэ (стр. 182), или, идя еще дальше назад,— Плиния и самого Аристотеля. По своим интересам он был прежде всего и главным образом естествоиспытателем и не знал, да и не испытывал никакой склонности к новой математической философии. Его метод был в значительной степени негативным, основанным на том, чтобы избежать «призраков», или ложной заманчивости идей, сбивших старых философов с пути. Воображаемый дом Соломона в его «Новой Атлантиде»4-6 был своего рода универсальной лабораторией, идеализацией обсерватории, созданной Тихо Браге в Ураниборге. В свою очередь этот дом должен был стать прообразом научных учреждении позднен- 16 Дж. Верная 242 Рождение современной науки ших времен. Хотя Бэкон и был сторонником эксперимента, сам он не занимался экспериментированием и так никогда и не понял до конца процесса абстракции и редукции, который необходим для извлечения истины из сложных ситуаций и которым с таким огромным успехом пользовался еще Галилеи. Он думал, что для познания достаточно систематического повседневного опыта, очищенного от пагубных идей античности. Научные убеждения Бэкона не представляли собой чего-то оригинального, но являлись результатом чтения, в частности Телезио, которого он хотя и критиковал, но называл «первым из современников». Итальянский ученый Телезио (1509—1588) первый порвал с Аристотелем, создав соперничавшую с аристотелевской систему. Большой заслугой Телезио был отказ от формальных и конечных причин учения Аристотеля и сохранение только материальных и действующих причин (стр. 117). В этом отношении за ним пошла вся позднейшая наука. Собственные воззрения Телезио напоминают воззрения Аиаксимена. Вселенная, по его мнению, действовала благодаря внутренним силам тепла и холода. Это положение предвосхитило учение об энергии и содержало в себе некоторые идеи о сохранении энергии, однако количественно не более прогрессивные, чем Ян и Инь китайской философии (стр. 103). С самого начала своей научной деятельности Бэкон проповедовал учение, согласно которому «истинной и закономерной целью наук должно быть обогащение жизни человека новыми открытиями и новым могуществом». Бэкон считал себя не столько ученым и изобретателем, сколько вдохновителем науки и изобретения: «Я взялся только бить в колокол, чтобы собрать воедино другие умы». В своем замечательном исследовании о Фрэнсисе Бэконе профессор Фаррингтон пишет: «Среди всех благ, которыми могло быть осыпано человечество, я не нашел ничего столь великого, как открытие новых ремесел, дарований и товаров для улучшения жизни человека. Ибо я видел, что среди первобытных людей доисторических времен авторы изобретений и открытий превозносились и причислялись к богам. И было ясно, что благие последствия прошлых дел основателей городов, законодателей, отцов народа, истребителей тиранов и подобных героев распространяются лишь на небольшие пространства и действуют в течение лишь незначительного периода времени, в то время как работа изобретателя, хотя и не такая показная и помпезная, чувствуется везде н сохраняется на веки вечные. Однако, кроме того, если бы человеку удалось, не отказываясь от некоторых частных, но все же полезных изобретений, зажечь свет в природе— свет, который мог бы в самом своем распространении соприкасаться со всеми крайними областями, ограничивающими круг наших сегодняшних познаний, и освещать их и, который таким образом, продвигаясь все дальше и дальше, вскоре открыл бы и осветил все самое скрытое и тайное в мире,— этот человек (думал я) был бы поистине благодетелем рода человеческсто, расширяющим власть человека над всей вселенной, был бы поборником свободы, завоевателем и покорителем нужд»4-37. Бэкон справедливо считался первым великим человеком, давшим науке новое направление и па этот раз определенно связавшим ее с прогрессом материальной деятельности. Со своей склонностью к эмпиризму Бэкон неизбежно являлся противником всех предвзятых систем в естествознании; он считал, что при наличии хорошо организованной и обеспеченной хсрешим оборудованием группы научно-исследовательских работников убедительность фа*тов привела бы в конце концов к истине. С другой стороны, метод Декарта'более непосредственно исходил из метода схоластических школ с тем, однако, абсолютным различием, что он хотел установить не их систему, а свою собственную. В этом отношении он показал пример личного дерзания, которое было свойственно Hayчная революция 243 великой освободительной эпохе Возрождения,— то самое дерзание, которое проявилось у великих мореплавателей, у конквистадоров в их полном пренебрежении к авторитету, характерном для конца периода феодализма и начала периода личного предпринимательства4-4. Система Декарта невольно включала в себя очень много от той системы, которую он хотел разрушить. В этой системе делался такой же упор на дедуктивную логику и самоочевидные посылки, однако, оттолкнувшись от них, он использовал математику, которой владел в совершенстве, чтобы прийти к выводам, абсолютно недоступным для его средневековых или даже древне-классических предшественников. Главным вкладом Декарта в математику было применение аналитической геометрии, благодаря которой кривая может полностью выражаться в уравнении, связывающем значение координат ее точек с неподвижными осями. Это было больше, чем простое отражение геометрии в алгебре. Уничтожалось старое различие между греческой наукой о континууме — геометрией— и вавилоно-иидийско-арабским исчислением чисел—алгеброй. С этого момента эти две отрасли науки объединились, чтобы совместно взяться за решение задач, которых до того времени никто даже не пытался решить. В своих нападках на старую философию Декарт проявлял как осторожность, так и отвагу. Он не хотел идти на открытый конфликт с организованной религией, конфликт, приведший к осуждению и сожжению Бруно в католическом Риме и Сервета— в кальвинистской Женеве. Он приготовился быть сговорчивым и изобрел остроумный способ осуществления этого намерения, позволивший науке существовать в течение нескольких столетий ценой, которую мы только сейчас начинаем понимать.
Ви переглядаєте статтю (реферат): ««Novum Organums и «Discoursde la Methode» («Новый органон» и «Рассуждение о методе» )» з дисципліни «Наука в історії суспільства»