Для того чтобы полностью понять творчество Огюста Конта, нужно более детально рассмотреть те обстоятельства, которые часто окрашивали его деятельность в самые глубокие тона; его роялистская и католическая семья (он всегда оставался парадоксален: республиканский роялист, аристократический пролетарий и свободомыслящий католик); его острая паранойя, доходившая до помешательства и ставившая его на грань самоубийства, и мания величия, которая нередко сопровождает последнюю (эти качества делали его невыносимым для всех, кто старался помочь ему в продвижении по академической лестнице, и доставляли мучения друзьям и домашним Конта, пытавшимся облегчить его состояние, — единственным вознаграждением за заботу была его злость, достойная барона Корво ). И затем, конечно, его женщины: Полина — предмет его юношеской страсти (мать его ребенка); бывшая проститутка Каролина Массен, на которой в 1825 г. он, к несчастью, женился (брачная церемония, по описаниям, была поистине скорбной) — эта много выстрадавшая женщина, заботившаяся о нем, в конце концов оказалась не в состоянии переносить мучения и покинула его в 1842 г.; и, наконец, появившаяся в 1845 г. прекрасная, насколько можно судить по портрету, госпожа Клотильда де Во2 (муж которой находился, по-видимому, в тюрьме); ее можно сравнить разве что с Беатриче, sainte patronne*, вдохновлявшей полубезумие последних работ Конта. Бедная женщина была обречена выслушивать его лекции, от которых ее не освободила даже смерть, ибо Конт продолжал произносить речи и на ее могиле. Впрочем, каждый, кто прочтет посвящение к его «Системе...» или ее заключительную часть, будет, несомненно, глубоко тронут. Взгляды Конта и даже его характер сложились под сильным воздействием событий того времени. Франция, почти до конца обес- : Святой покровительницей (фр-)- кровленная Наполеоновскими войнами, проходила через труднейшую полосу превратностей и неопределенностей последующих лет, которые доводили Конта до отчаяния, все более и более убеждая его в том, что основная проблема эпохи носила не политический, а нравственный характер и могла быть разрешена только с помощью научного изучения социальных вопросов, соединенного с глубоким духовным возрождением французского народа, состоящим в искреннем осознании альтруистических основ, ценностей и чувств. Франция была побеждена и пребывала в пораженческом настроении, но она могла и должна была подняться снова, а это было возможным только в том случае, если бы наука и осознание морального долга поддержали друг друга. Хочу повторить, что вклад Конта в развитие социальных исследований следует рассматривать в перспективе общей истории идей — иначе нельзя до конца оценить оригинальность его мысли и признать его притязания на статус основателя социологии. Нет сомнения, что он находился под сильным влиянием многих людей: в первую очередь Кондорсе, затем Монтескье, Дидро, Тюрго (и энциклопедистов в целом), де Местра, Юма, Фергюсона и Адама Смита, а также разнообразной социалистической публицистики того времени. На него, конечно же, оказал самое глубокое воздействие Сен-Симон, поскольку Конт работал секретарем последнего в течение семи лет, с 1817 по 1824 г. (и да простят мне небеса то, что я затрагиваю сложнейшие отношения этих двух людей). Очевидно также, что многое из того, что Конт приписывал своим вдохновенным открытиям, в частности позитивистский подход к исследованию социальных институтов, было практически общим местом в работах философов XVIII в., а его требования необходимости сочетания общественных исследований с признанием порядка и власти представляли собой весьма широко распространенную тему, особенно в католической Франции эпохи Реставрации. Действительно, заслуга выдвижения этой темы могла бы достаться Бональду (1754—1840), де Местру (1754—1821) и Шатобриану (1768—1848), хотя толику славы можно было бы оставить и на долю Конта. Однако кому бы ни принадлежали те или иные заслуги и в какой бы мере Конт ни был сыном своего века и наследником века предшествовавшего (ведь в широком смысле никто не может считать себя совершенно оригинальным мыслителем), все равно не может быть никакого сомнения в его огромном влиянии на то направление, которое приняли исследования общества под пером Спенсера, Милля, Леки и Морли у нас, в Великобритании, и Леви-Брюля и 58 История антропологической мысли Глава 6. Конт 59
Дюркгейма на его родине (а каждый из них был значительной фигурой!) . Его влияние отразилось даже в работах таких историков, как Моммзен и Грот и, как утверждают, Тэн и Ренан. Но мы отложим все эти сведения, которые были бы более существенными при составлении биографического очерка, и перейдем к нашему основному вопросу: что в сочинениях Конта не только представляет интерес как исторический факт, но и значимо для социальной антропологии и социологии в свете наших современных реалий? Ведь многие из поднятых Контом проблем остаются и по сей день нерешенными, многие из заданных им вопросов так и не получили ответа или в лучшем случае остаются спорными. Родившийся в 1798 г. и умерший в 1857 г., Конт прожил не очень долгую жизнь, а если принять во внимание, насколько последовательно ее сопровождали бедность, болезни, неурядицы в семейной жизни и желчные ссоры самого разного характера, можно лишь удивиться тому, как много он успел написать: шесть томов «Курса позитивной философии» (Comte [далее — С] 1830—1842), четыре тома «Системы позитивной политики» (С. 1851—1854), «Катехизис позитивиста» (С. 1852) и массу небольших работ. О нем самом тоже написано немало. Для наших целей мы, пожалуй, обратим основное внимание на «Курс...» — настоящее чудовище в стилистическом отношении: его 2582 страницы и, вероятно, почти миллион слов, которые своей нудностью и назидательностью вызывают еще большее раздражение, чем объем, усугубляют испытание на выносливость читателя. Первые три тома этой громадной энциклопедии человеческих знаний (Конт и Спенсер были двумя последними людьми, стремившимися к универсальному знанию) посвящены тому, что мы бы сегодня назвали естественными — органическими и неорганическими — науками, и только три последних — социальным институтам и морали. Социологу, однако, не следует игнорировать тома, посвященные естественным наукам, потому что они представляют собой пролог к книгам, рассматривающим социальные науки, и являются по двум причинам необходимым введением к ним. Во-первых, как полагает Конт, каждому социологу необходимо определенное знакомство с естественными науками, потому что основная методология едина для всех наук и, стало быть, точное употребление приемов наблюдения и анализа в социальных науках может быть с успехом почерпнуто из тех наук, которые им предшествовали и были более развиты. Во-вторых, здание наук имеет логическую структуру, которая должна быть хронологической по характеру и может быть лучше всего представлена в иерархии увеличения сложности содержания: на одном конце — математика, на другом — социология. Логическая структура и хронологическая последовательность всей системы неизбежны, так как каждая наука полагается на выводы и истины тех наук, которые ей предшествуют! Д.СМилль сжато излагает аргументы Конта: «Таким образом, точность чисел истинна для всех вещей и зависит только от собственных законов; поэтому науку Числа, состоящую из Арифметики и Алгебры, можно изучать вне связи с какой-либо другой наукой. Положения Геометрии опираются на законы чисел, а также на более специфический класс законов, свойственный пространственным телам, но не требуют никаких других законов, по причине чего Геометрию можно изучать отдельно от всех наук, кроме науки Числа». И так далее: «Явления, происходящие в человеческом обществе, подчиняются своим собственным законам, но не покоятся на них исключительно, а зависят от всех законов органической и животной жизни, так же как и от законов неорганической природы, причем последние оказывают влияние на общество не только тем, что имеют непосредственное воздействие на жизнь, но и тем, что определяют естественные физические условия, в которых развивается общество» (Ш 1961 [1865], 37-38). Отсюда следует, что явления каждой последующей науки предстают более сложными, чем явления предыдущей, а если это действительно так, то сложность формулирования законов для тех или иных явлений должна возрастать по мере того, как мы поднимаемся по шкале наук. Поэтому если социологии в конце концов и удастся сделать общие заключения о своем предмете, эти заключения скорее всего будут иметь меньшую степень обобщения, чем заключения, полученные в неорганических и органических науках. Кроме того, они вообще смогут быть получены только тогда, когда органические науки достигнут высокого уровня развития. Это, конечно же, не значит, что предметная область той или иной науки может быть определена и объяснена с точки зрения концепций, выработанных в предшествующей по шкале науке. Каждая наука предполагает новый уровень явлений, обладающий своим специфическим автономным характером и требующий столь же специфического объяснения. Эта борьба за то, чтобы определить конкретное поле социальных наук, за то, чтобы выяснить, что составляет социальный факт в отличие от других фактов и что составляет социологическое явление в отличие от других явлений, будет вестись еще полстолетия спустя после Конта, а именно Дюркгеймом в его манифесте «Правила социологического метода» (Durkhei?n 1895). 60 История антропологической мысли Глава 6. Конт 61
Здесь мы можем прерваться и задаться рядом вопросов, предварительно отметив (как уже не раз указывалось), что Конт не поставил на шкалу своих наук психологию (к недовольству Милля, Спенсера и многих других), да и вообще высказал к ней открытое презрение. Это, впрочем, облегчило ему поиск специфичности в социальных явлениях. Презрение Конта к интроспективным описаниям, которые сходили в его время за психологию, может быть вполне оправданным, но у меня складывается впечатление, что он исходил из логических посылок, когда говорил, что такой науки, как психология, быть не может. Человек приходит в мир как животное. Его моральные и интеллектуальные функции являются продуктами культуры и привносятся в организм обществом. По данной причине нам не следует искать определения «человечества» в «человеке», но следует, наоборот, искать определение «человека» в «человечестве». Более того, совершенно бессмысленно пытаться объяснять общество, даже на его простейшей фетишистской стадии, с точки зрения потребностей человека. Теория, производящая человеческие способности из его потребностей, является самой порочной из всех существующих метафизических теорий (слово «метафизический» было одним из самых грубых слов в устах Конта). Люди отвечают на изменившиеся потребности, создавая новые социальные институты, и это происходит только тогда, когда сами социальные условия определяют необходимость этого. А потом, где было место для такой науки, как психология, между уже существовавшими физиологией и социологией? То, что некоторые предпочитали называть психологией, для Конта было попросту ответвлением физиологии — ответвлением, которое он называл «церебральной физиологией». В свои поздние годы он, впрочем, стал неожиданно защищать френологию как наиболее верный способ изучения ментальных явлений, вызывая недоумение у некоторых своих поклонников. Мне кажется, что в общем и целом по данному вопросу (если, конечно, оставить френологию в стороне) Дюркгейм занимал практически ту же самую позицию, придерживаясь взгляда, что между органическими и социальными науками нет места ни для какой промежуточной науки, хотя, насколько мне известно, он нигде не выражал эту позицию в формулировках Конта. Что можно сказать об идее иерархии наук, основанной на возрастающей сложности их предметного содержания? Классификация наук, предложенная Контом, для его времени была оригинальным и показательным примером систематизации явлений (хотя Карл Пирсон так вовсе не думал). Как логическое построение она даже убедительна, но в упрощенном изложении Конта ее нельзя принять за исторически достоверную картину поступательного развития наук, как это отмечал уже Спенсер. В схеме Конта проступает ряд основных положений, которые являются весьма спорными, несмотря на то что многие современные антропологи, как кажется, до сих пор принимают их как данность. Наиболее фундаментальное из них — это догма, разделявшаяся большинством философов-моралистов XVIII в. (за исключением Руссо) и гласящая, что социальные институты являются в такой же мере частью «природы» (один из их излюбленных метафизических терминов), в какой и все явления, изучаемые физиками и химиками. Конт заявляет это в манере самой недвусмысленной, хотя, может быть, в чем-то противоречивой. Все предшествующие идеи о социальных институтах, по его мнению, являлись либо теологическими фантазиями (находившимися, по счастью, на стадии упадка), либо, что гораздо хуже, метафизическими домыслами (следы которых, увы, до сих пор бытовали в обществе). Реформация и Революция уничтожили католическо-феодальную структуру в Европе, но метафизические идеи, направленные на подрыв последней, оказались таким хламом, что смогли сыграть только роль иллюзорного стимула — роль временную и негативно-критическую. По-прежнему недоставало рационального научного изучения общественной жизни. Теологические догмы и метафизический жаргон должны были уступить дорогу трезвым научным исследованиям физической вселенной, а также исследованиям функций и структуры живых организмов — только тогда человек приобрел бы настоящие знания о законах существования последних. Эти знания он мог бы в какой-то степени применить к улучшению собственного положения. Старые понятия греков о различии между натурфилософией и этикой должны быть, считал Конт, оставлены навсегда. Истинный путь, которому надо следовать, был указан еще предвестниками позитивной философии: Бэконом (им в особенности), Галилеем и Декартом. Теперь же развитие человеческой мысли достигло того „ уровня, на котором социальные явления могли и должны были исследоваться теми же методами, которые принесли столь замечательные результаты в естественных науках. Подобных результатов можно было вполне ожидать и в области социальных наук. Конечно же, несмотря на общие методы, социальные науки нуждались в специфических технических приемах исследования, согласных с природой изучаемых явлений. Методами являлись: наблюдение (включая эксперимент), сравнение и обобщение (во всех этих методах, если 62 История антропологической мысли Глава 6. Конт 63
задуматься, можно усмотреть процессы наиболее общие и одинаково характерные для любого мышления, научного или обыденного). Под индуктивным методом в социальных науках Конт понимал метод варьирования обстоятельств, при котором технические приемы исследования должны были изменяться в соответствии с ситуацией, в которой проводилось наблюдение. В основных чертах это и есть то самое, что Конт подразумевал под «позитивной философией», т.е. под его программой, гласящей, что, задаваясь вопросами о природе социальной жизни, мы должны придерживаться строго научных правил, проводя анализ по образцу сложившихся естественных наук. Мне хочется добавить, однако, что с тех пор положения Конта так часто переиначивали и представляли в неправильном свете, что, если бы он сейчас был жив, он, вероятно, сказал бы, что не был позитивистом, — так же как Маркс, пожалуй, вынужден был сказать, что он не был марксистом. Впрочем, как заметил в своей книге ДЛарлтон, вопрос о том, насколько последовательным позитивистом был Конт, представляется сродни вопросу, был ли папа Римский католиком (Charlton 1959, 24). Какие замечания мы можем сделать в отношении короткого и вместе с тем многозначительного (хотя, как мне кажется, весьма двусмысленного) слова «естественное»? С одной стороны, все сущее является «естественным», а также частью определенной системы и имеет определенную структуру и, следовательно, может изучаться как явление «естественного» характера. Но в данном смысле концепция представляется настолько аморфной и всепоглощающей, что ее полезность становится сомнительной. Когда слово означает все что угодно, оно рке не означает ничего конкретного. В самом деле, наша планетарная система и какой-нибудь закон, принятый парламентом представляют собой в равной мере части «естественного» миропорядка, т.е. природы, но вместе с тем это явления такого разного уровня, что резонно было бы спросить, чего же мы действительно достигаем, ставя вопрос таким образом. Для того чтобы придать какую-то конкретность термину «естественное», по моему мнению, сначала необходимо определиться на предмет того, что является «неестественным», проследив использование последнего термина на тех или иных примерах. В конце концов научная, или позитивная, философия Конта сама по себе не менее «естественна» (в том смысле, что она порождена социальными условиями), чем теологическая или метафизическая философия, которую Конт отверг. С данным положением, в самом деле, Конт мог бы и согласиться. Таким образом, мы возвращаемся к старой дилемме: наука о знаниях сродни двум приставленным друг к другу зеркалам, между которыми ничего нет. Кто здесь охотник, кто добыча, кто гончар и что есть поделка? Положения Конта не кончаются требованием строгой научности при изучении социальных институтов — в частности, он затрагивает вопрос о законах развития последних. Конт заявлял, что ему удалось открыть наиболее фундаментальный из таких законов, а именно закон трех стадий (или состояний). В действительности первым об этом законе заговорил Тюрго. Согласно Конту, человек прежде всего осмысляет мир теологически, т.е. антропоморфным образом, — сначала в рамках того, что Конт понимал под фетишизмом, затем в рамках политеизма и, наконец, монотеизма. В современной Европе монотеизм приходит в упадок вследствие раздробления католической церкви под натиском национализма, а также в результате анархии, возникшей из-за распространения протестантизма, рациональной критики, деизма и смеси абсурдных метафизических понятий, возведенных в ранг объяснительных категорий («принципы», «причины», «природа», «субстанция», «сущность», «достоинства», «форма», причем к ним добавляется еще и такая политизированная бесполезная ерунда, как «свобода», «равенство», «братство», «естественное состояние» и все остальное, на что только ум горазд!). Конт испытывал особую нелюбовь к юристам из-за их постоянных разговоров о «естественных правах», в которых он усматривал бессмысленную концепцию, заимствованную из римского права. Он причислял даже величайших философов XVII—XVIII вв., таких, как Гоббс, Локк, Вольтер, Гельвеции и Руссо, к категории бесполезных и бесплодных мыслителей. Они не могли понять, что кризис их времени носил нравственный и духовный характер, и полагали, что все проблемы могли быть решены законодательным порядком. Их ошибка лежала в самом предположении, что разум и учение могли одни все разрешить и устроить (в этом Конт видел греческую утопическую иллюзию, причем худшую из всех иллюзий). «Педанто-кратия» (термин, привнесенный в английский язык ДСМиллем) попросту не смогла бы функционировать. «Законное общественное верховенство, наААежящшл образом говоря, принаддежит не силе и не разуму, но морали, руководящей действиями первой и выводами последнего» (С. 1830-1842, vol. 6, 312). В отношении трех стадий Конту не воздали должную справедливость. А говорил он практически о том же самом, что составляло центральную тему работ его лучшего биографа, Люсьена Леви-Брюля, — о том, что в целом примитивные и дикие народы склонны относить события к тому, что обобщенно называется сверхъесте- 1 64 История антропологической мысли Глава 6. Конт 65
ственными силами (магией или религией), и о том, что эта тенденция в ходе культурного прогресса постепенно сменяется рационально-позитивистскими, или научными, способами интерпретации. Более того, в отличие от Леви-Брюля, Конт старался показать, при каких условиях возможен культурный прогресс. В широком смысле здесь вряд ли можно отрицать его правоту. Однако был ли он прав, отождествив онтогенетическое с филогенетическим (как позже поступил Фрейд в своей теории либидо), это уже совсем другой вопрос: «Разве не вспомнит любой из нас, мысленно созерцая собственную историю, что в отношении своих наиболее важных идей он последовательно менялся от теолога в детстве к метафизику в юности и до естественного философа в зрелости?» (С. 1830—1842, vol. 1, 4). Из логики его аргументации далее следует, что теологический, или вымышленный (fictif), тип интерпретации и метафизический, или абстрактный, тип интерпретации постепенно вытесняются рациональными и экспериментальными, или позитивными, типами интерпретации, проявляющимися в исторической последовательности наук: сначала это неорганические науки, затем органические. В стороне остаются только социальные науки, захламленные дурацким пустословием, которое сходило в прошлом и сходит до сих пор за рациональное толкование. Пожалуй, положение вещей несколько сложнее, чем его обрисовывал Конт, но в общих чертах и с некоторыми оговорками его тезис опять же может быть принят. Конт также не утверждал (как впоследствии полагали некоторые), что три стадии (или состояния) культурного развития — теологическая, метафизическая и позитивистская — были закрытыми и взаимоисключающими системами мышления. С его точки зрения, подобное утверждение было бы абсурдным, ибо центральная идея всей его концепции заключалась в противоположном: в то время как на каждой стадии доминирует своя философская система, которая в целом стремится исключить толкования явлений, находящиеся в противоречии с ней, другие способы мышления все же существуют и должны существовать, поскольку науки последовательно развиваются от теологической фазы к позитивистской в хронологическом порядке. Более того, в противном случае не могло бы быть никакого прогресса, так как прогресс обусловливается тем фактом, что на каждой стадии появляются бутоны, которые расцветают на последующих стадиях. Далее следует, что в явлениях отживающих и упадочнических можно видеть зачатки нового, а в том, что нам представляется пиком развития на той или иной стадии, можно всегда усмотреть верный симптом упадка. У Конта не было никаких иллюзий на предмет того, что теологические и метафизические идеи все еще продолжают сосуществовать с позитивистскими — в действительности, даже беглый взгляд на его «Систему...» позволит сполна оценить ту меру, в которой он осознавал (может быть, в своей особенной манере видения вещей), что так, по-видимому, будет всегда.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «KOHT (1798-1857)» з дисципліни «Історія антропологічної думки»
