Иной раз воспитанная всей нашей довоенной пропагандой и глубоко проникшая в сознание людей вера в непрочность тыла противника возбуждала своеобразную эйфорию. Как вспоминал B.C. Емельянов, в то время первый заместитель председателя Всесоюзного комитета по стандартизации при СНК СССР, 22 июня после выступления В.М. Молотова попутчик в поезде сообщил ему, будто сам слышал по радио, что в Германии государственный переворот, Гитлер арестован, к власти пришло правительство Риббентропа2. И Емельянов поверил ему! В первые дни войны по Москве усиленно циркулировали слухи о взятии Варшавы, Данцига, Кенигсберга, о наступлении на Румынию, самоубийстве Риббентропа и т.п. Поэт А.Я. Яшин, служивший на Балтийском флоте, записал в своем дневнике: "Ходят самые разные, часто провокационные слухи, потому что связь и информация слабые. Иногда слухи как будто и в нашу пользу, но в конечном счете они приводят к разочарованию и вредят. Например: ...наши взяли Минск, Смоленск, Варшаву и прочее"3. 3 июля – на двенадцатый день войны – было передано по радио и опубликовано в газетах выступление И.В. Сталина. В нем были, наконец, признаны огромные территориальные потери нашей страны: Литва, значительная часть Латвии, западная часть Белоруссии, часть Западной Украины. Сталин заявил о серьезной опасности, нависшей над Родиной. "Дело идет, таким образом, – заявил он, – о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР... Войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной. Она является не только войной между двумя армиями. Она является вместе с тем великой войной всего советского народа против немецко-фашистских войск"4. Теперь уже ни у кого не оставалось никаких иллюзий. Это выступление, заключавшее в себе горькую правду, сыграло огромную роль в переломе настроения народа с мирного на военный лад, в мобилизации его сил 303 на отпор агрессии. Оно легло в основу всей массово-политической работы, широко использовалось в пропаганде и агитации в тылу и на фронте. Вместе с тем выступление Сталина положило начало созданию "концепции", призванной объяснить причины поражений Красной Армии в первый период войны, которые он называл "временные неуспехи". В разное время на передний план выдвигались то вероломство и внезапность нападения фашистской Германии, то нехватка боевой техники, то несостоятельность военачальников старого закала, то неопытность армии, то отсутствие в ней дисциплины и порядка, то промедление союзников с открытием второго фронта, то такая "историческая закономерность", как наличие "агрессивных наций" и "миролюбивых наций". Не вдаваясь здесь в разбор и оценку всех этих версий, так как это – особая тема, требующая специального освещения, скажу только, что, перебирая одну причину за другой, не боясь впадать в противоречия, Сталин на протяжении всей войны добивался одного: чтобы в сознание народа не могла проникнуть мысль об ошибках в подготовке и ведении войны, о его личной ответственности за трагедию поражений. И все же, несмотря на все усилия пропаганды, официально-однозначные оценки, официальная информация отнюдь не всегда принимались на веру. Нередко они подвергались сомнению. Политическая активность трудящихся не формально, а по существу в годы войны неизмеримо выросла. Патриотизм проявлялся не только на поле боя, в труде на помощь фронту, но и в сознательном, заинтересованном отношении к событиям на фронте, в тылу, на международной арене. Газета, радио, доклад, беседа превратились даже для малообразованных слушателей в жизненную потребность. Местные партийные органы повсеместно отмечали это. Так, в информации Молотовского обкома в ЦК ВКП(б) за 12 – 20 июля 1941 г. сообщалось: "Теперь агитатору не приходится собирать слушателей. Рабочие, служащие, домохозяйки сами собираются задолго до начала беседы"5. Сходные вести шли и из других обкомов. О чем думали люди? Конечно, существовало определенное своеобразие в настроениях и запросах населения города и деревни, 304 тыловых, прифронтовых и освобожденных районов, центра и Дальнего Востока, Урала и Сибири, союзных республик Закавказья и Средней Азии и т.д. Однако всех в одинаковой степени волновало положение на фронтах. Расширялся круг интересующихся отношениями СССР со странами антигитлеровской коалиции, позицией нейтральных государств, состоянием международного коммунистического движения, антифашистских сил в Германии. Люди хотели знать о судьбе соотечественников, оказавшихся в оккупации, с негодованием воспринимали сообщения о зверствах гитлеровских захватчиков. Большой интерес вызывали политика государства по отношению к церкви, межнациональные отношения. К пропагандистам и агитаторам обращались с вопросами о продовольственном снабжении, условиях труда и быта городского населения, об оплате труда и обеспечении насущно необходимыми товарами колхозников и др. Среди многих вопросов выделяются те, которые касались причин поражений Красной Армии в 1941 – 1942 гг., перспектив окончания войны, людских потерь. Их задавали везде – в цехах предприятий, в колхозах, госпиталях, перед сеансами в кинотеатрах, на собраниях домохозяек, служащих, учащихся, на инструктажах агитаторов и пропагандистов. Их задавали на протяжении всей войны вплоть до ее окончания. Это были постоянные болевые точки народного сознания. Но на такие вопросы, особенно в то время, когда Красная Армия отступала, трудно было ответить. Имеются данные о том, что в 1941 г. идейно-политическая работа во многих местах была ослаблена, партийные работники, пропагандисты, руководители производства избегали встречаться с трудящимися. Это отмечал секретарь ЦК, МК и МГК ВКП(б) А.С. Щербаков в докладе на собрании актива Московской парторганизации 29 сентября 1941 г., говоря о боязни "неприятных вопросов". Не получая столь необходимой информации, сталкиваясь порой с неквалифицированными, плохо осведомленными пропагандистами, люди питались слухами, домыслами, а наиболее мыслящие продолжали мучительно раздумывать над судьбой Родины. Много вопросов вызывала предвоенная внешняя политика нашего государства. Выплеснулось наружу неприятие народом дружественных отношений с фашистской 305 Германией в последние предвоенные годы. Сталин постарался оправдать эту политику в своем выступлении 3 июля, и его объяснения тысячекратно повторялись в печати и по радио, в устных докладах и беседах. И все-таки люди спрашивали: "Не был ли ошибочным наш союз с Германией?", "Почему мы раньше не препятствовали Гитлеру оккупировать страны Западной Европы?", "Почему наше правительство не заключило договора с Англией и Францией до заключения договора с Германией?", "Почему СССР не выступил против Германии, когда она воевала с Францией?", "Почему в 1939–1940 гг. СССР поддерживал связь и оказывал помощь Германии, ведущей войну с Англией?", "Какова цель поездки Молотова в Германию перед войной?". Высказывались мнения и об экономических отношениях с Германией: "Наше правительство два года кормило немцев, лучше бы запасли продукты для своей армии и для народа". Со слов "не было ли ошибкой" начинались многие вопросы о предвоенной внешней политике. Сама постановка такого вопроса означала сомнение во всегдашней правоте государственного и партийного руководства. О том, насколько распространено было несогласие с внешней политикой государства накануне войны, свидетельствует такой факт. Лектор МК Лепендин в 1941 г. писал в ЦК ВКП(б), что советские патриоты давно в записках на собраниях высказывали мысль о том, что нельзя было позволять фашистам усиливаться6. Хотя о факторе внезапности, как о главной причине отступления Красной Армии, в официальных выступлениях говорилось очень много, вновь и вновь задавались вопросы: "Знало ли наше правительство о готовящемся нападении?", "Почему Германия раньше стянула свои войска к границе?", "Зная о том, что Германия готовится к войне, почему мы не подвели к самой границе свои основные силы?", "...ведь т. Молотов был в Германии, работала лее разведка". Часто вспоминались предвоенные прогнозы: "Все говорили, что будем бить врага на его территории. Выходит, наоборот...", "Почему мы два с половиной года воюем на своей территории, хотя нам говорили, что будем воевать на чужой?", "Почему война идет на нашей территории, а не на немецкой? Ведь товарищ Сталин учил нас, что война будет на территории врага".
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Иллюзии и реальность» з дисципліни «Інша війна: 1939 – 1945»
