9 (22) декабря 1917 г. в Брест-Литовске начала свою работу мирная конференция с участием представителей Советской России, Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции. Советскую делегацию возглавлял А. А. Иоффе. В состав делегации входили Л. Б. Каменев, М. Н. Покровский, А. А. Биценко, Л. М. Карахан, военные консультанты В. М. Альтфатер, А. А. Самойло и др. Со стороны Четверного союза в работе конференции приняли участие: от Германии — статс-секретарь ведомства иностранных дел Р. Кюльман и представитель верховного командования, начальник штаба Восточного фронта генерал М. Гофман; от Австро-Венгрии — министр иностранных дел О. Чернин; от Болгарии — министр юстиции X. И. Попов; от Турции — великий визирь М. Талаат-паша. Советская делегация имела совершенно четкую программу ведения переговоров. В ее основу было положено требование немедленного заключения всеобщего, демократического мира без аннексий и контрибуций, сформулированное в Декрете о мире и в составленном В. И. Лениным «Конспекте программы переговоров о мире»{79}. На первом же заседании советская делегация [418] огласила декларацию, предложенную в качестве основы для ведения мирных переговоров. Декларация предусматривала: 1. Отказ обеих сторон от насильственного присоединения оккупированных во время войны территорий и вывод оттуда оккупационных войск. 2. Восстановление во всей полноте политической самостоятельности тех народов, которые лишились ее в ходе войны. 3. Гарантирование национальным группам, не пользовавшимся политической самостоятельностью до войны, права на самоопределение. 4. Законодательное оформление культурной самостоятельности и административной автономии национальных меньшинств. 5. Отказ от взыскания с других государств контрибуций и «военных издержек». 6. Предоставление колониям независимости и политической самостоятельности в соответствии с принципами, изложенными в пунктах 1, 2, 3 и 4{80}. Абсолютно противоположными принципами руководствовалась дипломатия стран Четверного союза и прежде всего Германии. В течение недели, прошедшей между заключением перемирия на Восточном фронте 2 (15) декабря 1917г. и открытием мирной конференции в Брест-Литовске, немецкие руководящие военные и политические круги провели несколько совещаний с целью определения своей позиции на предстоящих переговорах с Советской Россией. Предложения по этому же вопросу поступали в адрес рейхсканцлера, ведомства иностранных дел и верховного командования от различных правительственных инстанций, руководителей монополий и банков, правлений буржуазных политических партий{81}. Содержание этих документов свидетельствует о том, что военное и политическое руководство кайзеровской Германии намеревалось положить в основу мирных переговоров с молодой Советской республикой империалистические принципы порабощения других народов и захвата чужих земель. На совещании, состоявшемся 18 декабря 1917 г. под председательством Вильгельма II и с участием рейхсканцлера Г. Гертлинга и статс-секретаря ведомства иностранных дел Р. Кюльмана, была выдвинута развернутая аннексионистская программа присоединения к Германии Прибалтики и расчленения Польши{82}. Подчеркивалась необходимость сохранения оккупационного режима в занятых немецкими войсками областях России и интенсивного использования экономических ресурсов этих областей для снабжения Германии продовольствием и стратегическим сырьем{83}. Правление имперского [419] банка выступило с проектом кабального для Советской России торгового договора с Германией{84}. Р. Кюльман рассчитывал на то, что делегатам германского блока удастся втянуть советскую сторону «в чисто академическую дискуссию о самоопределении народов» и под прикрытием этих лозунгов осуществить свои экспансионистские планы{85}. Однако четкие и конкретные предложения относительно основных принципов будущего мирного договора, сформулированные советской делегацией, потребовавшей, кроме того, полной гласности начавшихся переговоров и публикации отчетов о всех заседаниях конференции, вызвали растерянность среди представителей стран Четверного союза. Кюльману и его коллегам было ясно, что выступить против декларации советской делегации — значит раскрыть перед всем миром свои агрессивные замыслы. На это в условиях прогрессирующего антивоенного движения нельзя было пойти. Три дня потребовалось дипломатам Германии и ее союзников на то, чтобы сформулировать ответ на советские предложения. 12 (25) декабря на пленарном заседании мирной конференции от имени делегаций Четверного союза с заявлением о принципах ведения переговоров выступил министр иностранных дел Австро-Венгрии О. Чернин. В этом заявлении подчеркивалась готовность делегаций Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции присоединиться к основным принципам советской декларации и «немедленно заключить общий мир без насильственных присоединений и без контрибуций»{86}. Чернин заявил, что «ради завоеваний Четверной союз не продлит войны ни на один день» и что представители союзных правительств «торжественно заявляют о своем решении немедленно подписать условия мира, прекращающего эту войну на указанных, равно справедливых для всех воюющих держав условиях». Но тут же выступающий добавил, что «предложения русской делегации могли бы быть осуществлены лишь в том случае, если бы все причастные к войне державы без исключения и без оговорок, в определенный срок обязались точнейшим образом соблюдать общие для всех народов условия. Договаривающиеся теперь с Россией державы Четверного союза не могут, конечно, ручаться за исполнение этих условий, не имея гарантии и том, что союзники России, со своей стороны, не признают и не исполнят эти условия честно и без оговорок также и по отношению к Четверному союзу»{87}. Такая формулировка практически сводила на нет согласие представителей германского блока на заключение всеобщего мира без аннексий и контрибуций. 15(28) декабря в работе конференции был объявлен десятидневный перерыв с тем, чтобы дать возможность остальным [420] воюющим странам присоединиться к мирным переговорам{88}. 16 (29) декабря Советское правительство обратилось к странам Антанты с предложением принять участие в работе мирной конференции{89}. Тем временем в немецких военных и политических кругах разгорелась ожесточенная борьба по вопросу о дальнейшем ведении переговоров. Уже сам факт затягивания переговоров вызвал резкое недовольство Гинденбурга и Людендорфа{90}. Целую бурю негодования вызвала у верховного командования ответная декларация Кюльмана — Чернина от 12 (25) декабря. Далеко идущая демагогия дипломатов об отказе Германии и Австро-Венгрии от аннексий была воспринята генералами за чистую монету. Гинденбург телеграфировал Гертлингу: «Я должен выразить серьезные возражения по поводу того, что мы отказались от насильственных территориальных захватов. Если даже признание самого принципа нельзя было, к сожалению, обойти... то я все же ожидал, что будут сделаны ограничения»{91}. Едва лишь германская делегация выехала из Бреста, Гинденбург и Людендорф покинули свою ставку в Крейцнахе и отправились в Берлин, с тем чтобы лично выразить свое неудовольствие. Тотчас же по прибытии в столицу Людендорф с возмущением заявил генералу Гофману: «Как Вы могли допустить, чтобы появилась эта нота (от 12 (25) декабря. — Ред.)?»{92}2 января он еще раз настоятельно подчеркнул, что декларация от 25 декабря и Брестский договор о перемирии «вызвали в армии разочарование»{93}. Людендорф решительно заявил: «Если Россия будет затягивать переговоры, мы можем тогда прекратить перемирие и разгромить врага»{94}. Не скрывая захватнических устремлений германской военщины, он говорил о необходимости захвата новых территорий, «чтобы защитить Восточную Пруссию» и создать плацдарм против России{95}. В унисон с верховным командованием звучали в те дни речи лидеров правых партий К. Вестарпа и Г. Штреземана. Они обвиняли Кюльмана и Чернина в том, что те якобы усвоили точку зрения социал-демократов и большевиков по вопросам войны и потворствуют заключению всеобщего мира. Газеты правых партий и Пангерманского союза настаивали на отставке Кюльмана и замене его другим дипломатом, требовали, чтобы правительство отказалось от декларации, сделанной в Брест-Литовске [421] 25 декабря, и ни в коем случае не соглашалось продолжать переговоры на столь неприемлемых основах{96}. Гинденбург, в свою очередь, потребовал 31 декабря от имени кайзера, чтобы впредь верховное командование само несло всю ответственность за мирные переговоры и оказывало на их ход определяющее влияние. Вильгельм полностью согласился с этими требованиями{97}. Гертлинг поспешил заверить Гинденбурга в том, что ничего подобного тому, что было 25 декабря на переговорах, больше не повторится и что впредь германская делегация будет «держаться очень твердой позиции»{98}. Поскольку десятидневный срок истек и поскольку ответа держав Антанты на приглашение принять участие в работе мирной конференции не последовало, представители Германии и ее союзников сочли себя не связанными принятыми в начале переговоров решениями{99}. 27 декабря 1917 г. (9 января 1918 г.) мирная конференция возобновила свою работу. Состав советской делегации был изменен. Ее возглавлял Л. Д. Троцкий, являвшийся в то время народным комиссаром по иностранным делам. Выступая от имени Центральных держав, Кюльман, ссылаясь на позицию Антанты, заявил о категорическом отказе продолжить переговоры на основе советских предложений о всеобщем мире и подчеркнул, что теперь речь может идти лишь о заключении сепаратного мира{100}. На следующий день в зале заседаний появилась делегация Центральной рады{101}, которая заявила, что власть Совнаркома не распространяется на Украину, а поэтому она будет вести переговоры самостоятельно. К этому времени I Всеукраинский съезд Советов провозгласил Украину Советской республикой и объявил Раду низложенной. Украинское Советское правительство направило в Брест-Литовск свою делегацию во главе с В. П. Затонским{102}. Таким образом, делегация Центральной рады уже никого не представляла. Все это, несомненно, было хорошо известно Троцкому. Однако он заявил, что «не имеет [422] никаких возражений против участия украинской делегации в мирных переговорах»{103}. Заявление Троцкого существенно ослабило позиции советской делегации{104}. 5 (18) января представитель германского верховного командования генерал Гофман на заседании политической комиссии конференции предъявил советской делегации карту с линией новой границы и изложил условия мирного договора. Согласно этим условиям, западные территории бывшей Российской империи: Польша, Литва, часть Латвии и часть Белоруссии, оккупированные немецкими войсками в ходе войны, переходили под контроль Германии. Начертание границы южнее Брест-Литовска должно было быть определено договором с Центральной радой{105}. По указанию В. И. Ленина для обсуждения создавшегося положения и германских условий мирного договора советская делегация выехала в Петроград. Работа конференции вновь прервалась на десять дней. У Республики Советов не было в то время иного выхода, кроме принятия грабительских условий, диктовавшихся Гофманом. В. И. Ленин со всей решительностью требовал скорейшего заключения мира, дающего стране жизненно необходимую мирную передышку. Эта точка зрения была им всесторонне обоснована в тезисах о мире, вынесенных 8 (21) января на обсуждение в совместном заседании Центрального Комитета партии с партийными работниками. Страна, указывал В. И. Ленин, находится в исключительно тяжелом политическом, экономическом и военном положении. Старая армия фактически развалилась, она больше не способна удержать фронт и обеспечить оборону страны, а новая армия еще не создана. Интересы защиты социалистической революции настоятельно требуют подписания мира даже на самых тяжелых условиях, если только они не затрагивают основного завоевания — диктатуры пролетариата. Сохранение и упрочение Советской власти явится лучшим стимулом дальнейшего мощного подъема революционного движения во всем мире{106}. Против немедленного заключения мира выступила так называемая группа «левых коммунистов» во главе с Н. И. Бухариным. Они считали, что заключение мира будет не чем иным, как «сделкой» с германским империализмом, «изменой» делу мировой революции, предлагали отклонить немецкие требования, прекратить мирные переговоры с Германией и ее союзниками и немедленно объявить им «революционную войну». Такого рода настроения получили в те дни распространение и в некоторых местных партийных и советских организациях. Опасную для [423] дела революции позицию в вопросе о войне и мире занял Л. Д. Троцкий. Он выдвинул авантюристическую формулу «ни мира, ни войны», предлагая объявить войну прекращенной, демобилизовать армию, но мира не подписывать. Троцкий заявлял, что германский пролетариат поднимется на революцию и не позволит своему правительству возобновить военные действия против Республики Советов{107}. В. И. Ленин подверг резкой критике взгляды «левых коммунистов» и Троцкого. В период смертельной опасности, доказывал он, нужен трезвый анализ обстановки. В такое время особенно опасно бросаться революционными фразами, а лучшим способом защиты революции и Советской власти является подписание мира с Германией. Это — отступление, но отступление временное. Если Советское правительство не подпишет мир сейчас, то оно вынуждено будет, когда немцы начнут наступление, подписать его на еще более тяжелых условиях. «Никакие дальнейшие отсрочки более неосуществимы, ибо для искусственного затягивания переговоров мы уже сделали все возможное и невозможное»{108}. 11 (24) января на заседании ЦК было принято решение всемерно затягивать переговоры и немедленно подписать мир лишь в случае формального предъявления германского ультиматума{109}. Соответствующие инструкции были даны и руководителю советской делегации Л. Д. Троцкому. В. И. Ленин подчеркнул еще раз: «... мы держимся до ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаем»{110}. 17 (30) января заседания конференции возобновились. В этот день в Брест прибыли представители победившей на Украине Советской власти. Однако Кюльман и Чернин отказались вести с ними переговоры, сославшись на то, что Троцкий уже согласился признать делегацию Центральной рады как самостоятельную и полномочную делегацию. Дипломаты Четверного союза оказывались таким образом в затруднительном положении, ибо они намеревались заключить договор с фактически уже не существующим правительством. Такой договор неизбежно привел бы к немедленному срыву переговоров с Советской Россией, а это и самый разгар январских забастовок в Германии и Австро-Венгрии могло бы повлечь за собой нежелательные для правящих и военных кругов обеих стран серьезные внутриполитические осложнения{111}. Для обсуждения этих вопросов Кюльман, Гофман [424] и Чернин выехали в Берлин. Работа мирной конференции прервалась еще на несколько дней. 23 января (5 февраля) в имперской канцелярии состоялись переговоры представителей Германии и Австро-Венгрии{112}. Было решено подписать договор с Центральной радой, возложив на нее поставку для Германии и Австро-Венгрии продовольствия и сырья. Взамен украинским националистам намеревались предложить военную помощь, необходимую им для борьбы против своего народа и Советской России{113}. После подписания договора с Радой хотели предъявить ультиматум Советской России, а в случае отклонения его — возобновить военные действия на Восточном фронте{114}. Тем временем правительствам Германии и Австро-Венгрии удалось подавить январские забастовки, проходившие под лозунгом немедленного заключения мира с Советской Россией без аннексий и контрибуций. Это окончательно развязало руки наиболее реакционным и агрессивно настроенным кругам монополистической буржуазии и военщины обеих стран в осуществлении их экспансионистских планов на Востоке{115}. 27 января (9 февраля) Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция подписали договор с Центральной радой{116}, которая обязалась за военную помощь против большевиков поставить странам Четверного союза до 31 июля 1918 г. 1 млн. тонн хлеба, 50 тыс. тонн живого веса рогатого скота, 400 млн. штук яиц, сало, пеньку, лен, марганцевую руду и другие виды продовольствия и сырья{117}. Едва лишь сведения об этом были получены в Берлине, как Вильгельм II категорически потребовал тотчас же предъявить советской делегации ультиматум о принятии германских условий мира с отказом от Прибалтийских областей до линии Нарва, Псков, Двинск{118}. Вечером того же дня Кюльман предъявил советской делегации категорическое требование немедленно подписать мир на германских условиях{119}. На вечернем заседании 28 января (10 февраля) Троцкий огласил ответ советской делегации. Вопреки совершенно определенной директиве В. И. Ленина он предательски заявил, что Советская Россия мира подписывать не будет, войну прекращает и армию демобилизует{120}. Глава германской делегации указал Троцкому, что в случае отказа заключить мир «договор о перемирии теряет свое значение, и по истечении предусмотренного [425] в нем срока война возобновляется»{121}. Но последний категорически заявил о невозможности продолжения переговоров. Такая позиция Троцкого предоставляла полную свободу действий империалистам Германии и Австро-Венгрии. Об этом свидетельствует телеграмма германской делегации в Берлин от 29 января (11 февраля). В ней говорилось: «Здесь почти все считают, что для нас вообще не могло произойти ничего более благоприятного, чем решение Троцкого. Конечно, на первый взгляд оно ошеломляюще. Этим решением Троцкий отказывается от всех преимуществ страны, ведущей войну и заключающей мир. При заключении мира мы все-таки должны были бы сделать ему различные серьезные уступки. Теперь мы сможем все урегулировать по нашему собственному усмотрению»{122}.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Мирные переговоры в Брест-Литовске» з дисципліни «Історія першої світової війни 1914-1918»
