Бюрократия имеет тенденцию вырождаться в олигархию (греч. oligarchia — власть немногих, от oligos — немногий и arche — власть) — форму правления, при которой власть принадлежит ограниченному кругу лиц: богачам, военным, чиновникам. Первым подобную закономерность обнаружил и проанализировал немецкий социолог, экономист и историк, один из основателей политической социологии Р. Михельс, назвавший этЪт феномен «железным законом олигархии». Согласно этому закону, демократия — дабы сохранить себя и достичь стабильности — вынуждена создавать организации, что ведет к выделению элиты — активного меньшинства, которому масса должна довериться, так как не может осуществлять прямой контроль над ним. В обществе же, где доминируют крупные формальные организации, велика опасность того, что рано или поздно вся совокупность экономической, политической и социальной власти сконцентрируется в руках тех, кто находится у «руля». Таким образом, демократия превратится в олигархию. Михельс писал по этому поводу: «Кто говорит об организации, тот говорит об олигархии». Демократия и крупномасштабная формальная организация — не антагонисты, а две стороны одного явления: Они не только совместимы, но неизбежно возникают одна из другой. К этому, в полном смысле историческому, обобщению Михельс приходит, наблюдая за партийной борьбой в странах Европы, где в конце XIX — начале XX в. быстро возникали социалистические партии, функционеры которых постепенно меняли свой социальный статус, превращаясь в правящую элшу, что приводило к закреплению постов и привилегий, несменяемости лидеров, их отрыву от масс. Харизматических лидеров, поднимающих массы к активной политической деятельности, сменяли бюрократы, а революционеров и энтузиастов — консерваторы и приспособленцы. Индивиды, замечал Михельс, занимают лидерские позиции в силу собственных необычных политических качеств: они знают, как добиться своих целей и убедить в их важности других. Заполучив однажды высокий пост, они постоянно увеличивают свой престиж, власть и влияние. Благодаря этому они в состоянии контролировать потоки организационной информации, направляя их по выгодному для себя руслу. Лидеры обладают преувеличенной мотивацией к сохранению собственных позиций; используют все средства для того, чтобы, во-первых, убедить других людей в правильности собственного взгляда на вещи, во-вторых, узаконить его, сделать нормой. Наконец, лидеры продвигают молодых чиновников, но обязательно из числа своих сторонников. Тем самым достигаются две цели — создается механизм воспроизводства кадров и постоянно укрепляется теоретическая доктрина лидера. Массы постепенно превращаются в поклонников лидера. Их преклонение дает дополнительный импульс к укреплению его персональной власти, которая сильна теперь поддержкой снизу. В отличие от лидера, проводящего на работе все свое время, рядовые члены организации могут посвящать ей только часть его. Они доверяют лидеру принимать за них важные решения не только потому, что он знает больше других, но и потому, что он заслужил это своей преданностью общему делу. Массы готовы не только поручить лидеру решение политических вопросов, но и вверить ему свою судьбу. В свое время М. Вебер, с которым Михельс был дружен, подметил сходную тенденцию, представив ее, однако, иначе. Движение к свободному обществу требует бюрократизации социальных институтов. В индустриальном обществе человеческая свобода напрямую зависит от бюрократии, которая, с одной стороны, «подминает» ее под себя, а с другой — гарантирует ей неприкосновенность. Ведь самым надежным гарантом прав человека выступает самая бюрократизированная в мире система — правосудие. Именно оно контролирует важнейшие решения, ломающие человеческие судьбы, защищая их от субъективного произвола. В конечном итоге многочисленные своды законов, подзаконных актов, бесконечно тянущееся делопроизводство, выяснение мельчайших подробностей дела, соблюдение буквы закона защищают свободное общество. Точно так же система свободных выборов не обходится без бюрократических регистрации выборщиков по месту жительства, оформления листов, тщательной проверки. Таким представляется современное американское общество — цитадель свободы и бюрократизма одновременно. Но если демократия невозможна без национальной бюрократии, то в теорию Р. Михельса необходимо внести некоторые коррективы, которые указывали бы на то, что принципы организации социалистической партии нельзя обобщать до такой степени, чтобы они превращались в универсалии, описывающие любое общество. Из концепции Михельса можно сделать несколько выводов, один из которых сформулировала российский экономист и социолог Р.В. Рывкина: чем сильнее концентрация воли, тем больше обслуживающий ее аппарат. Если из множества людей решает один, ему обязательно нужны помощники. Огромный аппарат помощников необходим в следующих случаях: если лидер не отличается интеллектуальными способностями, совершает ошибки, которые должны компенсировать помощники; если лидер подобрал посредственных помощников; если — из-за дублирования, неналаженности связей — работа организована неправильно; если лидер устранился от власти и делегировал принятие решений аппарату; если лидер практикует бюрократический стиль управления и нуждается в бесчисленных соглашениях, справках, документах и т. п.; если лидер держит в аппарате «нужных» людей, получая таким образом, возможность наделять их особыми привилегиями и льготами; если помощники выступают проводниками воли лидера. Только в последнем случае формируется так называемая «команда» — группа единомышленников, работающих не столько за вознаграждение, сколько за идею. • Цивилизационный аспект: восточная и западная бюрократии В период существования в СССР социализма появилось особое понятие, характеризующее бюрократическую систему — практика пожизненных должностей. Речь идет о ситуации, при которой дискредитированный чиновник не разжаловался в должности, а переводился на другое руководящее место. В западном обществе подобного типа «служебной мобильности» (как массового явления) не наблюдается. Здесь руководитель любого ранга — от президента страны до начальника отдела — доступен публичной критике и порицанию. Суд может наказать его как и любого другого гражданина. Должностное лицо, на которое пала тень, нередко уходит в отставку. В советской административной системе добровольная отставка была не принята: чиновник крепко держался за свое кресло, дававшее ему множество привилегий. Он хотел «быть в обойме», находиться «у кормушки», ездить в служебной машине, которую можно было неограниченно использовать в личных целях. Добровольно с «теплого местечка» никто в отставку не подавал, так как очень часто, лишившись должности, чиновник, особенно высокопоставленный, автоматически утрачивал свой высокий гражданский статус. О нем говорили: он стал человеком из очереди. Под очередью же понималась участь рядовых граждан. В западном обществе статус гражданина важнее, чем статус должности. Напротив, в восточных бюрократиях позиция человека как частного лица не играет значимой роли. При этом должностное лицо наделяют непомерно высокими привилегиями и достоинствами, 368 отказывая ему в них сразу после отставки. В последнем случае происходит подмена лица должностью. Крайняя форма такой подмены — фетишизация должности. Подобное явление можно назвать также «культом должности», в основе которого лежит трансформация, характерная для любого язычества: неодушевленным предметам приписываются специфические качества, а созданные культурой свойства принимаются за нечто природное. Фанатическое преклонение перед символом власти — а должность является таковым — неизменно сопровождается умалением значимости личности, а, следовательно, и статуса человека как гражданского и частного лица. С назначением на должность человеку приписываются соответствующие качества: заурядная личность в одночасье превращается в «уважаемого Ивана Ивановича». Фетишизируется форма, а не содержание. Она сакрализуется, превращается в символ и в конечном итоге отчуждается от своего содержания, материального субстрата. От имени государства или министерства (как в советское время от имени трудового коллектива) можно творить любую несправедливость. Символ живет своим социальным окружением. При фетишизме результаты человеческой деятельности — материальные и духовные продукты, политические институты, товары, деньги, власть, должность и т. п. — принимают мистическую форму, они персонализируются. Напротив, реальные деятели, люди, их социальные отношения овеществляются; человек низводится до уровня вещи или исполнителя вещных отношений. Поэтому административная система равнодушна к тому, компетентен ли данный руководитель, справляется ли он со своими обязанностями, каковы его личные качества и т. д. Руководитель освящен как должностное лицо, его переводят на другую работу, перераспределяя функции. Он функционер, и относятся к нему как к функции, а не как к личности. Фетишизация скрывает посредственности, поэтому она как нельзя лучше устраивает бюрократов — ревностных хранителей формы. Характерная черта советской бюрократии— совмещение статусных (должностных), родственно-дружеских и профессиональных черт в одном лице. Чиновник часто продвигался благодаря Дружеским, клановым и родственным связям. Социологические исследования, проведенные во второй половине 1980-х гг. продемонстрировали, что около 50% управленцев в различных министерствах и ведомствах СССР устраивались на свои места по протекции, родственным связям, по звонку158 Проведенные в 1986—1987 гг. опросы работников восьми московских научно-производственных объединений и пяти межотраслевых научно-технических комплексов показали, что, по мнению 49% респондентов, решающую роль при выдвижении на руководящую должность играли личные связи с руководителями более высокого ранга159. По данным отечественных исследований, проведенных на промышленных предприятиях различных регионов страны, протекционизм, устройство на работу и продвижение в должности по знакомству и блату имели место в 36 — 62% случаев. Э. Дюркгейм писал, что вначале существовала родственно-семейная форма продвижения, которую сменила кланово-классовая, а затем и профессиональная формы. В идеале они должны следовать друг за другом, но в России произошло их совмещение. Здесь механизм наследования никогда не был прочным, а профессиональная культура — глубокой. Они существовали, взаимодействовали и накладывались друг на друга. Одна из отличительных черт восточной бюрократии в ее российском варианте — незаинтересованность в профессиональном исполнении своих служебных обязанностей, увлечение чем угодно, только не делом. Такое происходило и в XVIII, и в XIX, и в XX веках. В дореволюционной литературе мы читаем о директоре департамента железных дорог Д.И. Жуковском, который мало интересовался своим ведомством, зато усердно занимался спиритизмом и гомеопатией: «Случалось, что вместо резолюций на бумагах он прописывал рецепты, а в делах советовался даже со своею кухаркою, в которой признавал медиумическую силу»! 0. Далее мы узнаем, что государственный контролер Т. Филиппов отличался превосходным знанием богословских наук и канонических прав, но не служебных обязанностей. Когда, приехав в Нижний Новгород, французский генерал Шанзи посетил ярмарку, и у него появилось желание узнать о ее хозяйственной деятельности подробнее, то вместо вразумительных объяснений губернатора Баранова он услышал описание парижских кафешантанов avec leurs sujets principauxfel. Несмотря на наличие дисфункций, западная модель бюрократии как рациональный тип организации управления послужила стимулом для применения к 370 систематизации управленческих процессов формально-логических методов. Она позволила сформулировать аксиомы управления, к которым относятся три знаменитых принципа: специализации, департамента- лизации, диапазона контроля и единоначалия, до сих пор используемых в менеджменте. В основе восточной модели бюрократии лежит неизбежный парадокс: она покоится на принципе личной преданности, хотя возникает в обществе, которое исторически не знало развитого личностного начала. Вышестоящий руководитель, уходящий в отставку или на другую должность, выбирает себе преемника, но не самого способного, а самого покладистого и преданного. Поэтому административная система функционирует как инструмент личной власти. Поиски кандидатов идут по личным каналам и держатся в секрете: никакой гласности, открытых конкурсов и выборов. Возникает длинная цепочка опосредованных личных связей и отношений, формирующихся на принципах инстру- . ментальной дружбы, которая существует, конечно, и в западной бюрократии. Однако в последней карьерно- личные связи обычно не вытесняют формально-деловых. «Свои» и'«чужие» не различаются здесь явным образом, как в восточной бюрократии, ибо все элементы в организации равны, и каждый из них — заменим. Принцип заменимости винтиков бюрократической машины, открытый М. Вебером, позволяет ей функционировать в соответствии с легитимными (законными) нормами. Иначе обстоит дело в восточной бюрократии, где один чиновник не может быть легко заменен на другого, ибо их связь не формальная и поверхностная, а гиперродственная и глубоко личная. Замена одного другим рушит всю цепочку неформальных связей, которая создавалась долго и трудно. Разрыв цепи означает здесь превращение «закрытого сообщества» в его открытую разновидность, конец секретности и тайны, а вместе с ними — и доверительных отношений. Поэтому проштрафившихся руководителей не устраняют, а пересаживают из кресла в кресло. Пусть в системе остаются худшие, зато они — самые преданные. Они— «свои». В данном случае во главу угла ставится единомыслие, единство и нерушимость союза. Единство и единомыслие достигаются за счет предпочтения «своих чужим» и наделения первых непомерными привилегиями, разрушающими в конечном счете групповое или сословное равенство. В системе гиперродственных отношений защищают «своих» не по крови, а но классу, национальности, группе, должности и т. п. Бюрократы защищают бюрократов как членов одной «управленческой семьи». И сейчас, и в годы «застоя» — это массовое явление.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Железный закон олигархии» з дисципліни «Соціологія управління»
