Социальные роли и активность в общественной жизни людей, безусловно, связаны с культурой. Культурные нормы, во многом единые для общества и в известной степени отличные для людей разных национальностей и социальных групп, определяют их политическое сознание и реальное поведение. Сегодня и в этой сфере в социальных и национальных группах отмечаются немалые перемены, весьма существенные с точки зрения этносоциальных процессов. Общеизвестно, что на социальной структуре органически сказывается образование людей. Взаимозависимость социальных ролей, позиции в социальной структуре и образования очевидна - она диктуется всей логикой общественного развития. В исследовании, осуществленном отделом этносоциологии Института этнологии и антропологии РАН в 19701990 гг. (с двадцатилетним интервалом), четко видно, что в обществе расхождения (<ножницы>) в образовании среди людей разных национальностей со временем снимаются. У всех народов чем моложе население, тем, естественно, выше его образование и, соответственно, приобщенность к современным нормам культуры, интерес к литературе, искусству, современным формам образа жизни. Эта взаимозависимость совершенно очевидна и по социально-профессиональным группам. В более квалифицированных группах у каждого народа выше образование и интенсивнее культурная жизнь. Но, как и во многих других случаях, <выпадают из правила> новые социальные слои, обозначенные термином <предприниматели>. Например, в Кишиневе почти все (87-95%) специалисты высокой квалификации и руководители среднего и высшего звена имеют высшее образование, среди предпринимателей число этой категории едва превышает половину. Что касается национальностей, то расхождения в этом плане весьма несуществены, хотя в какой-то мере и они дают знать о себе. Например, в столичной среде в сходных группах у русских несколько ниже образование в Эстонии и Грузии и выше в Молдове и Узбекистане. Однако эти различия столь несущественны, что практически не сказываются на интенсивности культурной жизни. По существу в совершенно разных этнических средах и у титульных народов, и у русских проявляются довольно сходные тенденции, причем заметны некоторые общие негативные результаты. Интенсивность приобщения к культурной жизни повсеместно во всех социальных группах разных народов падает: люди теперь реже, чем прежде, ходят в кинотеатры, театры, читают художественную литературу. В 90-х годах по сравнению с 70-80-ми годами в изучавшихся нами городах-столицах посещаемость театра и кино упала в 1,52 раза во всех группах населения. Теперь в большинстве случаев до половины и больше жителей столиц вообще не ходят ни в кино, ни в театр. Например, по официальным сведениям, опубликованным в газете <Независимая Молдова> за 16 августа 1996 г., в этой республике в период 1992-1995 гг. число посещений театров на 1000 жителей уменьшилось более чем втрое - с 207 до 63, концертных залов - со 100 до 30, число посещения киносеансов в среднем одним жителем за год упало в 13 раз - с 4 до 0,3. Тенденция эта характерна для всех социальных групп, но особенно для лиц невысокой квалификации. Причем, как свидетельствуют наши данные, <ограничение> досуговой активности больше всего заметно среди русских в инонациональной среде государств ближнего зарубежья. Чем объяснить такое на первый взгляд социальное недоразумение: с одной стороны, во всех социально-профессиональных группах каждой национальности растет образование, с другой сворачивается интерес к современным формам культурной досуговой жизни? Объяснений может быть несколько. Как уже отмечалось, сказывается, конечно, недостаток общественных и государственных финансовых средств, необходимых для стимулирования культурной службы. Может быть, дает знать о себе и другая объективная причина - утвердившееся <пристрастие> людей к телевидению, которое в городах доступно почти каждому, даже независимо от его материальной обеспеченности. Не исключено, что здесь действуют и другие причины, связанные не с культурной средой, а с состоянием самого населения. Среди некоторых групп разных национальностей безусловна социальная депрессия, поэтому возможно стремление к уходу в свою интимную среду, а отсюда - и ограничение досуговой жизни. Действительно, у людей были большие <перестроечные ожидания>, но они не были удовлетворены, напротив, многие (по существу, во всех массовых общественных слоях) столкнулись с возросшими материальными трудностями. Это также послужило причиной общественного разочарования в разных социальных группах населения каждой национальности. Если сюда добавить свободу печати, пропаганды, которые, как правило, не ограничены теперь властью и сосредоточивают внимание на общественных трудностях, то понятно, что это также может способствовать формированию в массовых социальных группах населения негативных оценок нашей действительности. Социальная депрессия, охватившая широкие слои населения разных национальностей, заметно выражена, как показывают данные, за пределами России, и более всего - у русских, которых в прошлом даже отличал социальный оптимизм. Их преимущества как самого многочисленного в СССР народа в настоящее время практически сведены на нет. Новая ситуация сказывается не только на массовом сознании, но и на состоянии социальной психологии всех социальных групп народов. Сформированные в прошлом оптимистические настроения и даже положительные оценки социальной ситуации (это было свойственно всем социальным группам всех национальных регионов) и у русских, и у титульных народов союзных республик СССР весьма резко контрастируют с их современными оценками и настроениями. Причем ни одна республика, даже Эстония, не составляла в этом плане исключения, хотя среди эстонцев и, видимо, других прибалтийских народов, симптомы социального пессимизма сегодня выражены гораздо умереннее, чем среди других народов государств ближнего зарубежья. Разочарования касаются не только общей оценки среды, но и оценок собственной жизни. Если раньше подавляющее большинство изучавшихся нами национальностей в возрастных и социальнопрофессиональных группах считало, что с течением времени <жизнь становится лучше>, то в исследованиях, о которых мы ведем речь, переоценка таких настроений наблюдалась, хотя и в разной степени, но у всех народов и во всех социальных группах, причем в государствах ближнего зарубежья у русских этот процесс шел интенсивнее, чем у представителей титульных национальностей. Новые оценки в значительной мере связаны, по-видимому, и с недостаточностью материального обеспечения, и с неуверенностью в завтрашнем дне. Не случайно в структуре ценностей у людей всех национальностей и социально-профессиональных групп заметно возросло значение <материального достатка> и <спокойной жизни>, которым в прошлом далеко не обязательно принадлежало доминирующее место в ценностных ориентациях. По существу система, порядок и <авторитет> ценностей во многом явились результирующей - индикатором перемен в образе жизни. Если сопоставить изменения структуры ценностей во времени у народов, в среде которых были проведены сравнительные исследования, то получается следующая картина: у работников физического и умственного труда резко возросла потребность в <материальном достатке>. Единственным исключением из правил здесь, как и во многих других случаях, выступает группа предпринимателей, у которых ныне преобладает положительная оценка в ценностных выборах. Хотя теперь все социальные группы каждой национальности выделяют в системе ценностей <инициативу и самостоятельность в работе>, однако это достоинство не дает сегодня реального материального эффекта большинству населения, кроме предпринимателей, у которых заметнее, чем у других групп, выражены положительные оценки работы и контрастно по сравнению со всеми другими растет материальный достаток. В сложившейся новой классовой ситуации для правящих элитарных групп во всех исследуемых национальных регионах жизненно важно найти новые механизмы регулирования общественного сознания, новые способы утверждения социального оптимизма. Эта задача, конечно же, не из легких. Но первые шаги в ее решении, можно считать, уже сделаны. Так, широко используется национальная атрибутика, естественно, с выделением в ней исторически проверенных и устойчивых средств духовного влияния на широкие слои населения. В этом плане как существенный канал социального настроения стала активно использоваться религия, и сдвиги здесь довольно впечатляющие. Число верующих за относительно короткий срок среди лиц разных национальностей всех социальных групп значительно выросло, причем это мало зависело от социальных функций людей и даже их культурного багажа и образования. Если в прошлом в республиках, в которых проводилось исследование, число верующих и колеблющихся составляло не более 1020% населения, то теперь только верующих насчитывается по крайней мере пятая часть каждой национальности, а с <колеблющимися> это уже больше половины населения. Особенно выделяются <мусульманские республики>. Так, если среди узбеков даже в конце 70-х годов треть населения были верующими и немного больше десятой части - <колеблющимися>, то теперь верующих узбеков стало почти 90%, причем по социальным группам они также щедро представлены: среди рабочих верующих 91%, среди интеллигенции 80%, остальные почти все <колеблющиеся>. Православные русские в этом отношении выглядят, конечно, контрастно и у себя в России, и тем более в ближнем зарубежье. Число верующих среди русских в Ташкенте, например, всего 15%, <колеблющихся> - 25%. Конечно, это немного по <узбекским масштабам>, но значительно больше по сравнению с прежними временами. Рост религиозности, правда, пока все же в ограниченной мере сопровождается, особенно в квалифицированных социальных группах, активизацией церковной ритуалистики. Так, например, в Таллинне и среди эстонцев, и среди русских до десятой части населения, даже среди руководителей, посещает церковь, а половина и больше, по всем группам, бывает в церкви <иногда>. Как фиксировалось в опроснике, примерно такая же частота <церковной активности> наблюдается и в других местах, и каждый раз, естественно, с большой приверженностью к этому людей менее занятых, более пожилого возраста и принадлежащих к группам менее квалифицированного труда. В данном отношении верующие разных религиозных направлений, в том числе даже мусульмане, не составляют исключения. В Ташкенте, например, посещают мечеть 18% узбеков, из них 29% - представители квалифицированного физического труда и 13% - специалистов. Несмотря на ограниченную посещаемость церкви, сдвиги во времени, как видим, также весьма существенны, особенно если учесть, что в недалеком прошлом 80-90% населения, включая группы неквалифицированного труда любой национальности, вообще не ходили в церковь. При таких ускоренных темпах развития религиозности, службы, способствующие ее распространению, особенно мусульманские, чем дальше, тем больше оказывают влияние на культурный облик народов, в том числе на повседневное поведение людей. С одной стороны, религия играет консолидирующую роль в развитии наций, но с другой стороны, духовенство в известном смысле может способствовать сепаратизации их культурного арсенала, особенно в тех регионах, где в широких масштабах сосуществуют христианская и мусульманская религии. И все же, несмотря на столь интенсивное развитие, религия на данном этапе не способна заполнить духовный вакуум у подавляющего большинства народов, проживающих на территории государств ближнего зарубежья и России. А это сказывается на повседневном поведении и общем настроении людей всех социальных групп. Гораздо существеннее и значимее в структуре населения проявляют себя, однако, не новые (точнее сказать, старые) духовнорелигиозные средства, претендующие на консолидацию наций, а, условно говоря, рациональные формы культуры и в первую оче 1 17 редь языковые. Такой фактор, как знание языков, чем дальше, тем активнее претендует на существенную роль в социальной жизни народов. Например, в Эстонии знание эстонского языка уже сейчас имеет огромное значение для адаптации русского населения к эстонской социальной среде. Чем лучше русские владеют эстонским языком, тем больше гарантия сохранить им свою работу, легче участвовать в управлении, вступать в межнациональные контакты, разделять с коренным населением и принимать социальнополитические нормативы нового государства. В той или иной мере эта ситуация характерна и для других государств - бывших республик СССР. Адаптация русских к национально-культурной среде в них, в том числе освоение языков титульных этносов, во многом зависит от национально-культурной среды в новых государствах и социально демографических характеристик самого русского населения, живущего там. Если в республике культура не очень сильно отличается от российских нормативов, а русских живет там немного, то возможности адаптации облегчаются. В качестве примера такого государства можно привести Грузию, где русские по переписи 1989 г. составляли всего 6,3% населения. В Эстонии, хотя европейские нормативы культуры здесь близки русским, возможности адаптации несколько затруднены, потому что почти треть населения республики - русские, и они имеют больше возможности взаимной консолидации и даже культурно-языковой сепаратизации. Тем не менее активно проводимая эстонским государством политика приобщения русских к эстонской среде и овладению эстонским языком, судя по конкретным фактам, уже дает определенный эффект. Даже в начале 90-х годов число русских в Таллинне, знающих эстонский язык, по сравнению с 70-ми годами среди интеллигенции выросло с 15 до 22%. Очень трудно дается русским освоение языков и приобщение к культуре титульных этносов там, где интервал между российской и национальной культурой достаточно заметен. В этом смысле выделяются азиатские государства, в частности Узбекистан. По данным нашего исследования, в Ташкенте в 1991 г. больше 70% русских вообще не владело узбекским языком, число знавших язык не увеличивалось, даже среди интеллигенции почти никто узбекского языка не знал. Такой результат понятен. Русских здесь было достаточно много, и они могли ограничиться общением в своей среде. И в то же время они заметно отчуждены от местной культуры, а потому Закон о государственном языке, требующий обучения местного населения узбекскому языку, реально для русских весьма трудно осуществим. Вопреки государственным установкам узбекский язык с трудом внедряется в делопроизводство, где русские все еще занимают известные позиции, на некоторых предприятиях и учреждениях он не введен до сих пор. Языковая отчужденность, которая очевидна и которую можно интерпретировать как различия в рациональной сфере культуры, дополняется расхождениями в эмоциональной сфере, которые также имеют специфику у русских на <западе> и <востоке>. Условным индикатором эмоциональных интересов могут служить, например, музыкальные вкусы. У русских гораздо больше сходства с западными народами, чем с узбеками, причем во всех социальных группах, и особенно среди интеллигенции. Музыкальные вкусы русских и эстонцев заметно сходятся - в них преобладает интерес к легкой и классической музыке, но у русских и узбеков они весьма, а по некоторым группам абсолютно, расходятся. Причем, судя по возрастным индикаторам, в настоящее время особого сближения между узбеками и русскими всех социальных групп в эмоциональных интересах, фиксируемых в данном случае музыкальными вкусами, не происходит. Трудно ожидать этого и в перспективе, поскольку узбеки все больше начинают жить сугубо своей жизнью. Можно ожидать, что различия и сходство социальной жизни народов в культурно-рациональной (язык) и эмоциональной сферах, как бы накладываясь друг на друга, будут оказывать огромное влияние на взаимоотношения людей разных национальностей и формировать соответствующее поведение во всех социальных группах населения, но в какой мере и в каких социальных группах - это предмет специального рассмотрения в этносоциологическом курсе.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «Культурные аспекты изменения социальной структуры» з дисципліни «Етносоціологія»
