Прямо скажем, социологи не перегрузили свою дисциплину философскими открытиями, как и философы далеки от практики эмпирического поиска социального смысла событий. С конца 50-х и до последней четверти 80-х гг. социология в СССР официально считалась философской дисциплиной. Даже научные степени социологам присуждались по разделу философии. Казалось бы, от подобного союза должны выиграть обе науки. Но, увы, философия в формировании социологического знания сыграла далеко не лучшую роль. Изначально философия — критик старого и дизайнер нового. Но здесь она выполняла функцию рутинизации знаний: эмпирические находки социолог просто каталогизировал в соответствии с теми понятиями и категориями, которые существовали в историческом материализме. Постепенно институционализировалась и набирала силы превращенная форма отображения действительности. В 60-е гг. советская социология делала первые шаги под неусыпным наблюдением своего престарелого «дядюшки» — исторического материализма. «Хрущевская оттепель» лишь приоткрыла железный занавес, отечественные философы приобрели смелость в суждениях, но ровно настолько, насколько это не грозило поколебать сложившиеся философские догмы. Еще в 30-е гг. догматический марксизм целиком растворил диалектику Маркса в болоте обыденных представлений, которые вполне способен был освоить вчерашний выходец из рабочих, а ныне «красный профессор». Революционный пафос марксизма, каким он был в своих первоистоках, выхолощен и сведен к откровенному лубку. Исторически сталинизм возник — и другим он быть не мог — как оппортунизм, т.е. философия оправдания существующего, далеко не идеального положения дел. «Все разумное — действительно, и все действительное — разумно». Не за эту ли фразу «красные профессора» окрестили гегельянство «алгеброй революции» в тот момент, когда ни о чем революционном и ни о чем разумном и речи быть не могло? Активный диалог и научная полемика — непременнейшие условия диалектики и демократии (именно так было в античности) — подменились идеологической травлей и сведением личных счетов. В методологии существует понятие «наука устоявшихся знаний». Оно обозначает совокупность обоснованного, максимально истинного и строго- 140
го знания. «Это как бы твердое ядро науки, выступающее неким достоверным пластом знания, который выделяется по ходу прогресса науки»15. Быть может, подобную функцию выполнял исторический материализм? «Наука устоявшихся знаний» играет роль стабилизатора, она кристаллизует то, что выпадает в осадок с «переднего края науки», придает вероятностному и гипотетическому знанию статус достоверного и обоснованного. Отсюда и роль предпосылочного, базисного знания, регулирующего и корректирующего познавательные акты. Когда советская социология совершала свои первые шаги, никто не сомневался в том, что исторический материализм окажет ей помощь, став предпосылочным знанием. Видимо, из такой уверенности и родилась позднее формула: исторический материализм представляет собой общесоциологическую теорию и методологическую основу конкретных исследований. Но вот незадача: твердое ядро науки — обязательно результат прогрессивного движения знания. Однако приращения знания в 30—50-е гг. не было, движение напоминало больше топтание на месте, если не движение вспять. Источником нового знания служит «наука переднего края» — приращение знания, разработка гипотез, их опытная проверка и концептуальное обоснование. «Наука переднего края» — движение вперед методом проб и ошибок, выбор теоретических альтернатив и проверка их истинности. Она самый гипотетический и «недостоверный» сегмент науки. Чтобы у «твердого ядра» науки появился выбор, ее «передний край» должен численно превосходить «ядро», но в 30—50-е гг., как уже говорилось, такого не наблюдалось: все исследования проводились в пределах «твердого ядра». Ученые занимались шлифовкой канонизированных положений, детализацией сложившейся парадигмы и популяризацией готового знания. Фактически «переднего края» в нормальном понимании слова тогда не существовало. Сформировалась порочная структура — «свернутая» пирамида знания. Ее возникновение объясняется отчасти отсутствием эмпирических социологических исследований вплоть до начала 60-х гг., отчасти — гипертрофированием функции запрета в истмате. В нормальной науке «твердое ядро» выполняет функцию фильтра: устраняет ошибки, отсеивая экстравагантности. В сокровищницу знаний допускаются лишь те гипотезы и теории, которые лучше всего согласуются с базисным, т.е. уже проверенным, знанием. Конечно, истмат тоже отсеивал все, что не согласуется с базисными утверждениями, но какими? Под базисным понималось не учение Маркса, а его вульгарный двойник. Экстравагантности и отклонения как научный факт попросту не возникали. Поэтому подвергать рациональному анализу было Ильин В.В. К вопросу о критериях научности знания // Вопросы философии. 1986. № 11. С. 68. 141 нечего, а регулярно проводимая критика «буржуазной» идеологии выполняла профилактическую, а не селективную функцию, упреждая любой альтернативный подход. Не имея возможности заявить свою теоретическую позицию вслух, философы вынуждены были маскировать ее под существующую парадигму, подкрепив цитатами из классиков. Может, это и есть прирост нового знания? Пожалуй, нет. Это скорее способ расшатывания парадигмы изнутри. Происходило более чем странное: не стремление доказать новизну результатов, а попытка выдать новое за старое. «Подпольная», или «кухонная», социология, на словах защищая положения истмата, на деле разрушала его. Приспосабливая старую парадигму к изменяющейся реальности, замаскированные инновации не проясняли кризиса оснований, который давно уже переживала существующая парадигма, — они лишь продлевали ее жизнь, консервируя самые уродливые, патологические черты. В условиях, когда «наука активного поиска» и «наука устоявшихся представлений» сплющиваются, появляются непредсказуемые следствия, в частности превращенные формы механизма роста знания. При нормальном положении дел экстравагантности «переднего края» науки — фикции, гипотезы, догадки, ошибки — прежде чем попасть в «твердое ядро» фильтруются и очищаются. На этом пути гипотетическое и приблизительное знание успевает превратиться в достоверное и истинное. Правда, многое из «науки активного поиска» не способно выдержать испытания, оно неминуемо отвергается. Такова непреложная логика научного исследования: чтобы двигаться в неизведанное, необходимо опираться только на твердое и проверенное. Иначе обстоит дело в сплющенной модели знания. «Передний край» и «твердое ядро» четко не отделены друг от друга, ни один элемент знания не проверяется на истинность или ложность, они минуют критическую «возгонку». Теоретические принципы, философские постулаты сразу же принимаются на веру как аксиомы. Процесс и результат здесь спроецированы в одну точку, процессуальный, исторический характер науки исчезает. «Твердое ядро» — уже не достоверный пласт научных теорий, а накопитель морально устаревшего знания. Разделение на грешных и праведных отсутствует, значит, отпадает надобность анализировать альтернативы, проигрывать возможные ходы мысли, расширять семантический горизонт знания, продуцировать новое. «Твердое ядро» отныне не способно репродуцировать истину, оно перестает служить эвристической программой обоснования. То, что в обычной науке выступает балластом — малообоснованное и неистинное, — безо всякой фильтрации попадает в культурный слой науки. Возникают понятия-призраки, категории-маски, показатели-фикции, составляющие ассортимент иллюзорного, превращенного знания. И как только наука лишается «переднего края», автоматически исчезает и ее «твердое ядро». Ни один из учебников по философии или теоретической социологии (истмату, научному коммунизму), отражающий «твердое ядро» науки застойного периода, сегодня не пригоден. В них нет истинного знания. Сплющиваясь, механизм прироста знания становится точкой, а «твердое ядро» — замкнутым кругом, который способен только воспроизводить однажды заложенные в него аксиомы. Популяризированная версия материалистической теории истории — своеобразное «твердое ядро» прежней социологии, — созданная и канонизирован- 142 ная в период культа личности, представляет собой вульгарную социологию, понятную даже непрофессионалу. От настоящей философии, впитавшей лучшие достижения человеческой мысли, остались только всеобщие рассудочные универсалии, претендующие на звание категорий. Социология в стране зародилась в трудный период, когда знаний о реальном положении общества практически не было, методологические принципы давно устарели, теория руководствовалась должным, которое перестало быть идеальным, и объективным, за которое выдавалось субъективное мнение партийных чиновников.
Ви переглядаєте статтю (реферат): «НАУКА НЕСОСТОЯВШИХСЯ ЗНАНИЙ» з дисципліни «Фундаментальна соціологія»
